Виктор освободился только в обед, такой же тошнотворный, как и завтрак, Принял таблетки, опять же предварительно просмотренные Лёней, и получил вместо одного укола целых два в ягодицу и один в вену, видимо сказались результаты беседы с профессором.

В тихий час Женя сварил чай и друзья вновь собрались в инсулиновой палате. Несколько глотков чифиря прогнали у Виктора ту мучительную не то дремоту, не то одурь, которая возникла после уколов.

– Теперь они тебя глушить уколами, да таблетками станут. А чай от этого лучшее средство, – разглагольствовал Женя, – для них же лучше нет портрета, чем морда идиота – вот и стараются. Так что ты держись.

– Ты посмотри на хроников, – добавил Лёня, – почти половина из них когда-то были почти нормальные – ну всякие маленькие отклонения у каждого из них были, – а теперь? Аминазином закормленные – луноходы, да и только. И без того аминазина уже жить не смогут.

– Не может такого быть, – засомневался Виктор, чтобы наши советские врачи умышленно залечивали больных. Я не верю.

– Кто же тебе сказал, что умышленно? – удивился Женя, – Не умышленно. Это у них наука такая.

– Да из них почти каждого лечить надо, – взвился Валера, – Наташка – так это мягкий вариант. Ты вот завтра свою Иродиаду увидишь – там патология на все сто!

– Вот ты хроников наблюдай, – никак не мог сменить тему Лёня, – сейчас ползают, как дохлые мухи, а когда-то половина из них кричали, что они полковники.

– Дался вам этот полковник, – начал сердиться Виктор.

Хотя сердиться он начал не из за полковника, а из-за того, что почувствовал вдруг, что всё неприятное ещё впереди. А был ли он готов к этому неизбежному неприятному Виктор и сам не знал.

А неприятности были не за горами. Сразу же после тихого часа Виктора вызвали в ординаторскую. В ординаторскую его провели два здоровенных санитара из бывших больных, если судить по выражению их морд. Втолкнули Виктора в кабинет и остались за дверьми.

По кабинету расхаживала высокая и стройная женщина лет тридцати.

Халат был небрежно накинут на облегающее красное платье. Короткий подол открывал крепкие ноги и кожаные сапоги выше колена.

– Садитесь, больной, – скомандовала дама, – Вот сюда.

Виктор сел на предложенный стул.

– Меня зовут Иродиада Николаевна. Я ваш лечащий врач. На что жалуетесь? – Иродиада Николаевна, обойдя стол, уселась перед Виктором и посмотрела ему в глаза пристально и жёстко.

– На судьбу, – пошутил Виктор, – и тут же пожалел, что пошутил.

– Молчать! – вдруг взвилась Иродиада Николаевна, – Молчать! И отвечать на мои вопросы! Ишь ты, шутник какой выискался. Гитлера он читает, сволочь этакая. Я тебе такого Гитлера покажу! Сапоги мои лизать будешь!

– Если вы не прекратите разговаривать со мной в таком тоне, – тоже завёлся Виктор, – то я вообще на ваши вопросы отвечать не стану.

– А куда же ты в жопу денешься? – удивилась Иродиада Николаевна и, вызвав санитаров, распорядилась:

– Cкажете Леночке, что я просила немедленно сделать этому храбрецу сульфазин пятнадцать кубиков.

В коридоре один из санитаров спросил другого:

– За что ему?

– Полковник… – неопределённо ответил второй и высморкался в угол.

В отделении медсестра, выслушав санитаров, засомневалась:

– Куда я ему, худющему, пятнадцать кубиков то вколю. Да он от десяти загнётся, – но всё же стала готовить укол – поставила разогревать в водяной бане на электроплитку бутылочку с жёлтой массой.

– Ты потом пей побольше, – инструктировала она Виктора, – я тебе бутылку дам, так ты её водой налей и поставь возле кровати. Я тебе, парень, всё-таки введу десять кубиков. Многовато для тебя пятнадцать.

– Спасибо большое, Леночка, – поблагодарил Виктор и подставил зад.

Укол был, как укол. Виктор поблагодарил Леночку за заботу и побрёл в отделение. Он решил посоветоваться с Лёней. Однако, советоваться с Лёней сегодня было не просто. Лёня сидел на своей кровати и, азартно сопя, пришивал на голое тело форменные металические пуговицы. Валера, тоже стараясь донельзя, рисовал шариковой ручкой на Лёниных плечах офицерские погоны.

– Я вам, блин, покажу, кто Ху есть Ху, – приговаривал Лёня, пришивая последнюю пуговицу на пуп. – Вы, блин, ещё все мне честь отдавать будете. А я не буду брать – на хрена мне ваша честь нужна. Вот только кокарду бы ещё на лоб прибить… гвоздь то у меня есть.

Подошёл Женя и успокоил Валерия:

– Не обращай внимания – это они колёс пережрали немножко. К завтрему пройдёт. Ну, как тебе Иродиада?

– Стерва, – сделал заключение Виктор, – она велела мне какой-то сульфазин сделать. Уже вкололи.

– Ну, братец, через неделю будешь жопу на руках в туалет носить.

– Почему это, – не понял Виктор.

– Потому что ходить больно, – объяснил Женя.

– Это ясно. А почему через неделю?

– Потому что раньше ты вряд ли встанешь. Тут это паскудство в чём? – Спросил Женя и сам ответил: – Всё паскудство в том, что сейчас температура будет под сорок, а через пять минут тридцать пять… Плюс бред с глюками…

– Что же делать, – спросил Виктор.

– А, что ты сделаешь? Терпи, – сказал Женя и исчез в инсулинке.

Подошла медсестра Леночка:

– Пошли, страдалец, я тебя в инсулиновой устрою.

Виктор забрал постель и перенёс в инсулиновую палату. Там было тихо.

Только бормотал Женя, варивший очередную порцию. В открытое окно проникал свежий воздух.

Снова пришла Леночка и сделала Виктору снотворное. Потом пришли фиолетовые слоны стали корчить рожи и трубить Шопена. Сонату № 5. Виктор кышнул на них – они послушались, поднялись и улетели в окно. Время от времени Виктор просыпался в ознобе, пил воду и, засыпая вновь, рассматривал бутылку – там в воде жили белые черви.

– Погоди, полковник, – грозились они, – Вот закопают тебя, тогда ужо мы потешимся.

– Не дождётесь, – говорил им Виктор и сжимал челюсти, чтобы получалось весомей.

Но черви на Виктора плевать хотели. Только смеялись ответ, показывая клыки. Потом один спросил потихоньку:

– На завтрак сможешь встать? Может, тебе сюда принести?

– Не дождётесь… – пробормотал Виктор. Тогда червяк испугался, у него от испуга сразу выросли уши и он превратился в Лёню. Лёня от вчерашнего уже отошёл, правда пуговицы с живота не срезал – решил покрасоваться.

Виктор поднялся, чтобы сходить в туалет – задница болела, ноги сводило в судороге, но потихоньку двигаться он смог. Умылся. Покурил. Прибежал Женя, вынул из кармана пижамы банку:

– На, глотни. Оттягивает. Я тебе потом анальгину принесу, чтоб не так болело. Ты держись – это только начало…

Виктор попил чифирю и решил держаться. Приняв такое хорошее решение, – побрёл в палату. Однако это было не так просто, как вначале казалось – инсулиновая палата исчезла, то есть может быть она и не исчезла совсем, но двери в неё спрятались – это было очевидно. Виктор, держась одной рукой за стену, ходил по бесконечному коридору взад и вперёд – всё был напрасно – палаты не было. Наполняясь отчаяньем, Виктор спросил у санитарки:

– А куда, собственно, инсулиновая палата исчезла?

– Ты что, родимый? – удивилась санитарка, – никуда она не исчезала. Здеся она, – и в удивлении крепко шлёпнула себя рукой по необъятному заду.

– А дверь где же?

– И дверь тутока, – тут санитарка согнулась и подняла юбки – точно! – вместо любимых советскими женщинами лиловых штанов с начёсом под юбками красовалась искомая дверь с табличкой «Палата инсулинотерапии».

Виктор вошёл и хлопнул дверью.

– Как вы себя чувствуете, больной? – спросил голос Иродиады Николаевны, – Больной Катин, как вы себя чувствуете?

Виктор открыл глаза – над ним парила верхняя половина Иродиады Николаевны, укутанная в душный сладкий запах. С её ресниц на Виктора чешуйками осыпалась тушь, кружилась чёрными снежинками. В глубоком вырезе платья волновалась грудь с четырьмя сосками, как у коровы.

– Я чувствую себя великолепно… Не дождётесь… – сказал Виктор почему-то с грузинским акцентом.