Печенеги праздновали… Их было без счету, большинство из них сидели у многочисленных костров, но многие ходили среди развалин, выискивая нетронутое губительным пожаром добро. Русских тоже осталось не мало, но в основном ребятня и девки. Мужчины едва собрались в вооруженную дружину, как налетевшая с юга конница просто смяла не успевших подготовится русичей. Кто остался от первого напуска, продолжали вести бой поодиночке и Микулка с удовольствием заметил несколько десятков басурман, отдыхавших у другого костра – погребального. Ожидали своей очереди на поклон Ящеру. Но неравный бой не мог продолжаться слишком уж долго… У большинства мужиков руки больше ладили с плотницким топориком, а не с боевой секирой, с сохой, а не с мечом. Знать бы им боевую науку! Вон они и без всякой науки сколько ворога обрекли, а ежели бы умеючи, а не одной отвагой… Да только пока гром не грянет, русич голову не прикроет, досуг ли хозяйскому мужу время на боевую науку тратить? Может оно и правильно, не для сечи ведь человек рожден, для труда, да только приходит срок, когда сотворенное и нажитое защищать приходится от злобных сил.

Наконец Микулка придумал, как насолить печенегам, но для претворения плана нужно дождаться ночи. А пока ждать. Смотреть, запоминать, злость накапливать. Один из сидевших у ближнего костра басурман лениво поднялся, икая от жирного обеда, так же лениво подошел к рыдавшей девке, молча ухватил ее за волосы и поволок обратно к костру. Девушка вскрикнула от боли, но покоряться и не думала, извернулась, попробовала брыкнуться обутой в червонный сапожок ногой. Печенеги у костра дружно заржали. Один из них встал и пошел помочь соратнику. Он улучшил момент и наотмашь врезал ей кулаком в лицо, девушка дернулась и обмякла. Полупьяные печенеги подхватили ее и громко обсуждая донесли до костра, уложили и стали грубо срывать с нее одежду.

Микулка стиснул зубы и зажмурился, припомнив мамку. Конечно, надо бы дождаться ночи, надо спугнуть коней волчьим воем и используя панику порубить, пострелять не один десяток врагов. Надо… Но руки сами натянули тугой лук, а глаза заученно выбрали дальнего от себя печенега, потому как из укрытия лучше бить в самую неудобную цель, потом легче будет. Паренек и подумать не успел, как тугая тетива швырнула через высокое пламя костра стрелу с отточенным булатом, прямо в лицо снимавшему халат басурману. Тот даже не вскрикнул, повалился на спину словно подгнивший плетень. Двое оставшихся спьяну и не сообразили откуда выстрел, один хотел крикнуть, но медленно осел с черным пером во рту, а второй попытался бежать, получил стрелу в спину и рухнул прямо в костер, поднимая искры. Микулка отложил лук, выхватил из-за спины начищенный до блеска меч и рванулся к костру, стараясь прикрыться дымным пламенем от бродивших всюду врагов.

Девушка уже очнулась, пыталась встать, но сил не хватало. Паренек подскочил, закинул ее на плечо и не отрывая взгляда от шатров попятился к лесу. Печенеги чувствовали себя настолько уверенно, что даже не обратили внимания на бесшумную возню у соседнего костра. Микулка, оказавшись среди деревьев, снова повалился на землю и прижал девушку к толстому лиственному ковру.

– Лежи смирно, – сказал он ей, – не то нашпигуют стрелами как глухаря.

– Ты кто? – округлила глаза девушка.

– Лешак… – угрюмо буркнул Микулка, вспомнив Заряна.

– А то я и гляжу, весь хвоей и листьями оброс!

– Идти сможешь?

– А куда? Тут поблизости и людей-то нет! Я одна ночью в лесу не смогу, волки задерут.

– Ползи через лес, потом в гору по тропе через ущелье.

– К ромеям?! Не пойду. Неизвестно еще кто из этих басурман хуже, злобный печенег или хитрый ромей. Лучше с тобой, с Лешаком немытым останусь.

– Не перебивай! По тропе дойдешь до Велик-Камня, а дальше не к ромеям на заход, а на полуночь, есть там дорога. Чуть больше полверсты. Увидишь избушку, это… мой дом.

В лагере печенегов заметили троих подстреленных, зашумели, забегали без всякого толку.

– Только домовому представься! Не то житья не даст. Скажешь, что Микулка прислал пожить. И волков не бойся. Давай… – Микулка подтолкнул девушку в сторону от лагеря и снова взял лук, засунув меч в ножны.

Она поползла на карачках, обдирая колени об упавшие ветки и сучья.

Басурмане столпились у костра, озирались насторожено, даже испугано, никто из них и не думал, что найдется дурак, который среди бела дня один на целую рать нападет. Ждали подвоха, думали, что к русичам подмога пришла неведомо откуда. С десяток всадников поскакали на север и двадцать на запад, перекрыть ущелье.

Микулка с ужасом понял, что девушка не доберется до скал раньше них, хорошо еще если додумается схорониться в траве, не выскочит на дорогу. Он ужом скользнул через лес, почти полностью слившись с густеющими тенями, хвоей и опавшей листвой, пересек его насквозь и уже бегом выскочил в сухую траву, сжимая в руке лук.

Девушка бежала по дороге… Русые волосы развевались, покорясь соленому ветру, плечи расправлены, ноги быстрые, как у косули. Она уже заметила настигающих ее всадников, но вместо того, чтобы уйти без дороги в крутой подъем, она начала петлять, уворачиваясь от подскочивших коней.

– В гору беги! – заорал не своим голосом Микулка. – С дороги уходи в скалы!

Расстояние было приличным, за сотню шагов, но паренек не задумываясь пустил стрелу вслед печенегам, чтобы отвлечь внимание на себя. Он не видел куда попал, но один из преследователей вывалился из седла, а остальные повернули коней и во весь опор понеслись к лесу. Девушка не оглядываясь бежала к ущелью и может одолела бы расстояние до спасительных скал, но один из конников осадил мохноногого скакуна, вернулся и рубанул бежавшую саблей. Девушка споткнулась и повалилась у края дороги, скатав возле себя пыль каплями крови. Микулка зажмурился, давя бессильные слезы, бросил на землю мешок с колчаном, стал на одно колено и принялся методично пускать стрелы в гущу врагов. Сзади, пока еще далеко, раздался хруст веток и нерусская ругань. Он уже не чувствовал жгучих ударов тетивы по пальцу, не видел ничего, кроме целей, не замечал, не хотел замечать, что целями были люди. Вдох, как учил дед Зарян, скрип натянутого лука, полувыдох, прицел, сочный шлепок тетивы по пальцу, и вот уже новая стрела рассекает каленым булатом предвечерний воздух.

Всадники, потеряв еще четверых, разъехались на три группы и атаковали уже с трех сторон, сзади ломились через лес пешие. Микулка отбросил бесполезный на близком расстоянии лук и выхватил из-за спины Кладенец, очертив им над головой сверкающий круг.

– Пробивайся в лес! – раздался совсем рядом чей-то голос.

Микулка аж подпрыгнул от неожиданности, но послушался, поскольку биться пешим с пятнадцатью всадниками он не хотел.

– Ты кто? – удивленно выкрикнул паренек, не имея времени оглянуться.

– Дед Пихто! Пробивайся прямо через пеших, в лагере наверняка сумятица. Если сил хватит, проскочишь.

В предвечерних лесных тенях Микулка приметил никак не меньше трех десятков врагов, растянувшихся широкой цепью. Вооружены кто саблями, кто копьями, но идут редко, едва друг до друга руками дотянутся. Не знают числа противника.

– Чего ждешь? – зло спросил голос чуть не над ухом. – Перунова дня?

Микулка схоронился за толстым стволом клена, отдышался, подпуская врагов поближе (меньше надо будет бежать) и наконец рванулся, выставив вперед сверкающее острие. Он появился из-за дерева как сумеречная тень, как злой дух леса, покрытый хвоей и приставшими листьями. Наступавшие так опешили, что не успели сомкнуть строй, Микулка рубанул преградившего ему путь печенега и тот рухнул как подкошенный, заливаясь парящей кровью. Паренек перепрыгнул через поверженного врага и помчался прямиком во вражеский лагерь. Слева мерзко свистнул булатный наконечник печенежской стрелы.

– Теперь дуй через лес что есть мочи! – снова раздался рядом таинственный голос. – Растягивай преследователей, они ведь не могут бежать цепью. А как растянутся, бей по одному. Всадники больше стрелять не станут, вечереет, побоятся в своих попасть.