– Ах, я ещё и сам не знаю! – отмахивался поэт. – Часто бывает так, что вирша складывается с конца, а уж он определяет начало…
– Всё-то у тебя складывается с конца… – ворчали разбойники и засыпали беспокойным сном.
Поэт облегчённо вздыхал и возвращался к переложению басни «Енот и Блудница»:
Блудница как-то раз увидела Енота
И вдруг припала ей охота…
– Нет, не так! – сердился Тиритомба сам на себя и начинал переделывать:
Енота как-то раз увидела Блудница
И ну над ним глумиться:
«Ах, миленькой Енот!
Коль ты не идиот,
Изволь сейчас со мной соединиться…»
«И, матушка, задумала пустое, —
Енот разумной отвечал, —
Ведь Человек – начало всех начал,
Как Протагор когда-то отмечал,
А я – животное простое.
Себя забавами амурными не льщу,
Но пищу завсегда в ручье я полощу.
Ты ж – впрочем, это между нами, —
И за столом сидишь с немытыми руками.
Хоть я и полоскун,
Зато не потаскун!
И то сказать: коль ты Блудница,
Изволь-ка на себя, кума, оборотиться!»
Рыдаючи, ушла Блудница посрамленна…
О, если б так исправиться могла и вся Вселенна!
После этого вдохновенный арап утирал со лба пот и шумно отдувался, осознавая всю глубину и значение своего дара.
Но подобные вирши вряд ли могли способствовать разбойничьей славе: вдруг люди заподозрят лесных братьев в благонравии? Нет, песни нужны либо боевые и кровожадные, либо печальные – в зависимости от того, гуляет ли разбойник на вольной воле или сидит в узилище.
– Сделаем! – пообещал поэт. – Вот к примеру:
Есть в природе утёс.
Он зарос, как барбос,
Диким мохом и горькой полынью
И стоит сотни лет,
Словно грозный скелет
Меж землёй и небесною синью.
На вершине его
Нет совсем ничего,
Только ветер, как бешеный, воет…
Да лишь чёрный козёл
Там притон свой завёл
И на нём своих козочек кроет.
Лишь однажды один
Удалой крокодил
До вершины добраться пытался,
Но козёл зорко бдил:
На рога подцепил
И жестоко над ним надругался!
Крокодиловый стон
Услыхал наш Платон,
И житьё ему стало не мило.
Он надел свой камзол:
«Ты ответишь, козёл,
За скупую слезу крокодила!»
Трое суток в пургу,
По колено в снегу,
Поднимался герой по верёвке…
И не ведал козёл,
Что отважный провёл
На скале три холодных ночёвки!
Только в тот самый миг,
Как вершины достиг,
В атамане вся кровь закипела:
«Ты, козёл вороной,
Извини, дорогой,
Что погиб не за правое дело!»
…И доныне стоит
Тот утёс и хранит
Все подробности смертного боя…
Да и мы тут, внизу,
Крокодилью слезу
Вспоминаем, товарищ, с тобою…
Разбойники выслушали эту вдохновенную импровизацию с большим сомнением.
– Так и непонятно, чья в конце победа вышла, – сказал Куприян Волобуев. – И крокодилу в наших краях вроде бы неоткуда взяться…
– Это потому, что вы не знаете законов пиитики! – горячился Тиритомба. – Непременно должна быть некая недоговоренность, незаконченность… А крокодил – это же символ!
– Народ не поймёт!
Арап вздохнул и принялся грызть перо. Гусиные перья для него разыскивали по всему лесу товарищи: всё равно делать им было нечего.
Снова накатывало вдохновение на маленького арапа:
Живёт моя красотка
В высоком терему,
А на окне решётка —
Похоже на тюрьму.
Я знаю, у отрады
Есть грозный часовой.
Но не надейтесь, гады,
Не будет он живой!
– Вот это по-нашему, по-разбойничьи!
Тиритомба продолжал, сверкая белками глаз:
Сражу я часового
И брошусь в ноги к ней,
И вымолвлю два слова
Я о любви моей!
Красотка же на это
Заявит, что я груб,
И не дождусь ответа
Её горячих губ…
– Это почему же? – насторожились злодеи.
– А вот почему:
Скажу я: «Ну и что же?»
Слезинки не пролью.
Пойду в хмельном загуле
Топить любовь свою…
– Что-то не больно складно, – сказал Волобуев.
– Профан! Тут ложная рифма! Не может ведь герой по-матерну выражаться! Слушайте дальше:
И там, в угаре пьяном,
Воскликну: «Наплевать!
Ребята, на фига нам
Народ освобождать?
Народ, как та красотка,
Отвергнет молодца:
Ему нужна решётка
И сторож у крыльца!
Школяры-разбойники глубоко задумались.
– Пан поэт, – осторожно сказал наконец Яцек Тремба, – да ведь с такими песнями мы всю нашу пропагацию псу под хвост пустим…
– Точно! – подтвердили сообщники.
Тиритомба обиделся, перекусил перо пополам, дунул на свечку и пошёл к себе в досадный угол, чтобы заспать обиду на духовитом полушубке.
Атаману же Платону Кречету настало время подниматься: уже светало, и надо было идти на утёс, чтобы держать там романтическую вахту. Пузею он захватил с собой: вдруг да придётся пальнуть для острастки?
ГЛАВА 8
…Вернулся Лука только ко второму завтраку. Шайка лакомилась оладьями с мёдом и слушала разглагольствования Трембы.
Тот, ни много ни мало, излагал внаглую основы ватиканской веры:
– …и вот после трудов праведных по созданию Вселенной прилёг Папа на лавку, дабы отдохнуть. И подкрался к нему Враг рода человеческого на белоснежных крыльях и накапал в ухо спящему Креатору своего ядовитого семени, дабы погубить. Но не дремал Внук Святой, налетел на Врага, сел ему на голову вольным орлом и пометил Нечистого, и бежал Диавол, смердя во мраке…
– Откуда же Внуку взяться, коли Сына ещё не было? – встревожился Волобуев.
