– Ну?

– Так кто-то аккуратно поснимал половину пленок с крюков и уложил в ванну.

– Пальчики!.. – прямо затрепетал Игрушка.

– Специалист попался, знает, как фотопленку правильно держать. Но это еще не главное. Кран переключен на душ, а душ у Костяя на гибком шланге. Так вот, головка душа лежала на полу и из нее во всю мощь била вода.

– Не слабо!

– Дверь оставлена открытой. Странные дела в ванной. Чернозем – настоящий, с удобрениями. Органическими. Мы проверяли. Словом – черт знает что!

– И браслет, – напомнил Игрушка.

– И браслет на ковре под диваном. Видимо, упал незаметно, не стукнув.

– И на дверной ручке нет следов?

– Дверь открывается на лестницу, ее можно захлопнуть и ногой. Сам Костяй так захлопывает. – Что же ты будешь делать?

– Пошлю сотрудника опрашивать соседей. Кто в последнее время бывал у Костяя. В смысле женщин.

Невзирая на мрачность ситуации. Игрушка расхохотался:

– Ну, тут тебе наговорят1… Этого добра у него в хозяйстве хватало! Всех проверять – жизни не хватит.

– Говорил я Костяю, что личная жизнь его погубит, – вздохнул правильный человек Соломин.

– Но хитрые черти эти рэкетиры! Сообразили, где у Костяя ахиллесова пята, – фыркнул Игрушка.

– Это не пята, это совсем другая часть тела, – поправил его Соломин, – и вообще неизвестно, какую роль тут играла женщина. Совсем не обязательно, что ее подсунули как приманку.

– Все равно оно ахиллесово. Вот, значит, какие дела… Да… Как читаешь детектив – так с первой страницы ты уже умнее следователя. А как на самом деле… Это могли быть только рэкетиры?

– Воры? – недоверчиво спросил Соломин.

– Какие, к черту, воры! – взвился Игрушка. – Что можно украсть у советского журналиста?!

– Ну вот, сам видишь, не воры, Я на девяносто девять процентов уверен, что рэкетиры. Они же звонили ему. Кооператоры предоставили ему такую информацию, что дело запахло жареным. А балда Костяй решил забежать вперед перестройки. Вообразил наверно, что он на Диком Западе, где можно сперва опубликовать разоблачительный репортаж, а потом передавать улики в руки полиция. А тут у нас совсем даже не Дикий Запад. Тут разоблачение можно давать в газетах, когда герои торжества уже за решеткой. Я говорил ему – дай ты эту информацию сперва нам! Он не послушал.

– Ты хороший человек, Олег, – печально сказал Игрушка. – Ты замечательный человек. Но ваша организация работает некачественно. И это знают все. Даже рэкетиры. Ну, я пошел. Если чего, звони. Мы всегда готовы помочь.

– Кроме шуток – поможешь разобраться в Костяевых блокнотах? Там у него и сокращения какие-то жуткие, и вообще…

– Аск! Всем отделом поможем!

«Аск!» – любимое словечко Игрушки. Неизвестно, сам ли он догадался перевести на английский русское «Спрашиваешь!», или у кого позаимствовал, но словечко ему шло. Как, впрочем, и все, что он использовал на работе и в быту.

Джинсы в дудочку, которые другого человека такого же сложения сделали бы тощим до уродства, ему шли. Только в таких джинсах его походка, то разболтанная, то резкая, казалась еще и привлекательной. Свитер с шестью дырками на груди в виде автоматной очереди, заштопанными пряжей другого цвета весьма художественно, ему шел. По летнему времени он носил майку, приобретенную в «Детском мире», – и в этом был какой-то неожиданный, юмористический шарм. Прошлогоднее воронье гнездо вместо прически тоже его не портило. Опытный женский глаз сразу видел, что взъерошенность объясняется густотой упругих и непослушных волос.

Глаза у Игрушки были такие, что никто не мог вспомнить их цвета. В память западало одно – что они ясные.

У него было два недостатка – малый рост и щуплое сложение. Но и эти недостатки в иных обстоятельствах оборачивались достоинствами…

Разумеется, вернувшись в редакцию, Игрушка немедленно все рассказал коллегам.

– Тот редкий случай, когда наша милиция искренне готова сделать все, чтобы поймать преступников, – завершил он. – Олег собирается перелопатить всех знакомых Костяя, даже тех, кто с ним общался три года назад.

– Надо бы дать ему наш телефонный талмуд, – додумалась Наташа, – Перебьемся пару дней и без него.

Отдел коммунистического воспитания держал один здоровенный, изготовленный из конторской книги, телефонный блокнот на четверых. Номеров там было немногим меньше, чем в городской телефонной книге.

Игрушка немедленно цапнул талмуд и ринулся к дверям.

– Постой! – схватил его за рукав Виктор Зуев. – Возьми еще эту мерзость. Может, пригодится.

И он ткнул пальцем в сторону фотографии. Фотография лежала на подоконнике, и Зуев старался держаться от нее подальше.

– А на кой она Олежке? – резонно спросила Меншикова. – На стенку разве повесить? Так у них там, наверно, тоже одних строителей коммунизма вешать разрешают. Это же не вещественное доказательство. Лица не разглядеть, одежды никакой, один браслет.

– И тот уже у Костяя в кабинете… – отрешенно, уже соображая, произнес Игрушка.

– Разве что пятно на заднице, – подвела итог Наташа.

И тут Игрушку прорвало.

– Ребята! – воскликнул он, грохнув кулаком по снимку. – Я кретин! Ведь эта женщина была ночью у Костяя! Поняли? Это же она! Она привела рэкетиров… или они ее подсунули?.. Или они через нее на него вышли?.. Это же она забыла у Костяя браслет!

Туг все трое ринулись к подоконнику и, толкаясь, стали разглядывать преступницу. Но, как они ни таращились, лицо оставалось в тени шляпы и было неопознаваемо.

– Ну, отнесу я эту девицу Олегу! – в отчаянии воскликнул Игрушка. – Ну и что? Что он по такой фотографии определит?!

– Шляпа, – весомо сказал Зуев. – Можно начать со шляпы.

– Сам ты шляпа! – перебила его Наташа. – Сразу видно старого холостяка. Шляпа у женщины – это… ну, мобильный, что ли, предмет туалета. Каракулевая шуба – она стационарный предмет, а шляпа – мобильный. Ее можно купить сдуру, надеть один раз и навеки сунуть в шкаф. Или выменять на другую. Или одолжить для большого выхода в свет. Или вообще подарить. Может, эта шляпа, – тут она ткнула пальцем в фотографию, – уже вообще на Камчатке! Может, ее и брали-то напрокат только для того, чтобы попозировать?

– Наташка права, – согласился Игрушка, – шляпа не улика.

– И браслет уже не улика, – добавила Меншикова, – потому что у нее его больше нет.

– Вы хотите сказать!. – возмущенно начал Зуев.

– Вот именно'. – хладнокровно перебил его Игрушка. – Вот единственная улика. Единственная ниточка. Других у следствия пока нет.

– Да-а… – протянула Наташа. – Эта ниточка нашей милиции не подходит. По такой примете она вовеки никого не найдет. Она же у нас шибко еломудренная… когда не надо.

– И все же я отвезу фотографию Олегу, – решил Игрушка. – Чтобы знал…

– Даже если бы Олег вздумал искать женщину по такой примете, как ты себе это представляешь практически? – ехидно поинтересовалась Наташа. – Вызывать женщин в кабинет и при понятых предлагать им раздеться, что ли? Или опрашивать свидетелей – мол» не замечали ли вы у своей коллеги по работе, вариант – соседки, большой родинки на мягком месте? В этой ситуации он попросту бессилен.

– Он бессилен… – и туг лицо Игрушки озарилось и просветлело, – но мы-то не бессильны!

– Совсем рехнулся! – констатировал Зуев.

– Мы – частные лица и можем раздевать кого хотим, – продолжал Игрушка. – Все трое. Мы составим список наиболее возможных кандидатур и завтра же приступим…

– Двое, – поправила Меншикова. – Я лично раздевать женщин не собираюсь. Меня неправильно поймут.

– Старуха, будь выше этого! – отмахнулся Игрушка. – Итак, начнем со списка. Бумагу, бумагу мне!

– Ну тебя к черту, – проворчал Зуев. – Тоже нашел себе забаву! Патер Браун! Я вот сейчас поеду с талмудом к Соломину и расскажу ему, чем вы тут занимаетесь.

Игрушка открыл было рот, чтобы свирепо возразить, но Меншикова ткнула его локтем в бок.