Сана пришла раньше и взяла билеты. Там же они встретили еще одну целительницу из тех, кто окончил Курсы, – Мойру. Их и всего-то было таких на большой город – трое. Только немолодая Мойра была давней крестницей старой целительницы, прошедшей третье посвящение и носившей совсем уж древнее имя Шин.
Занятые приятной для всех троих беседой, Изора и Мойра не заметили, что в автобус погрузилась странная тетка в шубе по колено и обмотанная шарфом так, что сбоку виднелась только верхушка меховой, ушастой и низко надвинутой на лоб шапки. При этом тетка имела с собой легкомысленный лакированный рюкзачок, купленный в хорошем магазине и за немалые деньги.
Сана же эту тетку увидела и про себя усмехнулась – Сашка поняла, что от нее требуется. Теперь нужно было облегчить девочке задачу…
Поэтому Сашка окончательно поверила в свою счастливую судьбу – она ехала в одном автобусе с матерью и ее подругами, вышла на одной с ними остановке, довольно нелепо метнулась за фонарный столб, потом шла следом, и снег скрипел под ее сапогами, но никто не обратил на нее внимания.
А между тем на дороге, ведущей к озеру, их только четверо и было – Сана, Изора, Мойра и отставшая на полсотни шагов Сашка.
Правда, они шли по середине, там была наезженная машинами двойная колея, Сашка же старалась держаться ближе к обочине, где кто-то одинокий протоптал символическую тропку – это была цепочка ям, припорошенных снегом, и Сашка, высоко задирая колени, шагала по этим ямам.
Эта дорога была длиной метров в четыреста и освещалась то ли пятью, то ли шестью фонарями, но света хватало – ночь, как на заказ, выдалась лунная, да и сам снег, казалось, тоже излучал сияние. Впереди оказались открытые ворота, куда три целительницы и вошли, а Сашке пришлось шарахнуться в сугроб – ее догнала широкая черная машина, обогнала и тоже скрылась во дворе пансионата.
Когда Сашка оказалась там, то первым делом перебежала к елкам, художественно растущим посреди двора на газоне. Уверенная, что полностью с ними слилась, Сашка откопала в рюкзачке бинокль и стала изучать окрестности.
Она увидела широкую лестницу, ступенек этак в пять, ведущую на террасу, куда выходили двери и окна. И под лестницей, и на ступенях, и на террасе стояли люди, приехавшие раньше, мать с подругами окончательно потерялась в толпе. В сторонке Сашка заметила машины.
Двери открывались и закрывались, люди входили и выходили, и настал миг, когда все они спустились вниз. Кого-то ждали – и он появился из дверей в белой хламиде, за ним вышли еще двое в таких же хламидах, то ли с большими сумками, то ли вообще с корзинами, и Сашка даже не могла понять, мужчины это или женщины. Все остальные казались черными в своей зимней одежде, эти же казались прозрачными, и Сашка поежилась – она догадывалась, что на праздниках какие-то чудеса творятся, но встретиться с привидениями не хотела бы.
Трое призраков прошли вперед и ушли за угол, остальные потянулись следом. Когда скрылся последний участник праздника, Сашка перебежала от елок к стене и выглянула.
Теперь она увидела белую равнину, и кое-где торчали заснеженные кусты, но подальше этих кустов уже не было, и лишь вдалеке вроде бы что-то темнело и горели огоньки. Сашка не сразу поняла, что пространство без кустов и есть затянутое льдом и присыпанное снегом озеро.
Толпа пошла по берегу направо, Сашка двинулась следом, параллельно берегу, стараясь не отрываться от стены пансионата. В одном ей несомненно повезло – горело несколько фонарей во дворе перед входом и с той стороны, где озеро, но окна были темны, как будто в здании не осталось ни души. Так что она постоянно была в тени.
На берегу стояло также одинокое толстое дерево с развесистой многоярусной кроной. Сашка догадалась – это старый дуб, без которого не бывает праздника годового круга. Однажды она даже слышала, как мать и тетя Соня обсуждают имя крестной, споря, действительно ли корень «дар» означает «дуб» в прямом смысле слова, или имеется в виду «сила», она же – «устойчивость», образом и воплощением которой служит этот самый дуб.
Люди столпились, встали тесно-тесно, скрыв троих призраков, а еще секунду спустя Сашка ахнула – над толпой встал сноп желтого пламени! Он поднялся выше дуба, опал, опять поднялся и медленно опустился. Теперь стало видно, что люди стоят вокруг костра, взявшись за руки, и что-то возле огня происходит.
Насколько она могла понять, люди ходили по кругу, что-то кидали в огонь, потом до нее донеслись голоса – мощный мужской запевал песню, слов которой она не могла разобрать, толпа повторяла. И вдруг зазвенел пронзительный, но красивый и сильный женский голос. Стали вспыхивать, один от другого, факелы, и огни замельтешили, тоже вплетаясь в круг. Это было, может, и красиво – но для тех, кто видел в этом смысл.
Сашка уже пожалела, что притащилась сюда. Действо у костра затягивалось, понять что-либо было решительно невозможно, автобус, на котором она приехала, был последний, как добираться до города – она понятия не имела, а голосовать на шоссе побаивалась, все-таки она была домашней девочкой, не гуленой, не оторвилой. К тому же от озера дуло. Тем, кто у костра, было тепло, Сашку же проняло сквозь материнскую шубу. Она достала из рюкзачка термос и отхлебнула горячего чая с бренди. Чай оказался кстати, понравился и произвел нужное действие – Сашка даже повеселела.
Но все на свете кончается – даже древние обряды зимнего праздника возрождения, который называется Йул. Тем более, что из них со временем было убрано все страшное, связанное с явлением Бога и Богини-Матери, – те, кто оканчивал Курсы, сохраняли свою принадлежность к привычным конфессиям, и веры как таковой руководителям было достаточно, атеистов они на Курсах видеть не желали.
Процессия двинулась от берега обратно, однако Сашка видела – у костра еще кое-кто остался. Впереди шел высокий, в белом, за ним два других призрака, и теперь было видно – они несут именно корзины, сплетенные из темных прутьев.
Отступая, Сашка едва не шлепнулась – стена за ее спиной, о которую она опиралась, кончилась, нужно было куда-то деваться. Чтобы ее не застукали тут подглядывающей, она добежала до ступенек, поднялась и толкнула дверь. Дверь отворилась, Сашка попала в вестибюль, там не было ни души. Что-то такое мать с тетей Соней как-то говорили, будто в таких случаях обслуживающий персонал отпускается до утра… Это значило – никто ее сейчас не увидит, пока не придут от костра целители!
Из вестибюля расходились направо и налево два коридора. Сашка выбрала левый и обнаружила там пронумерованные двери. Все были заперты. Но вот дверь без номера оказалась открытой. Там была каморка уборщицы – с ведрами, тряпками, большим пылесосом для чистки ковровых дорожек в коридорах, раковиной, полкой с моющими средствами, но главное – с вешалкой! Сейчас там висели два халата, и только. Сашка немедленно закрылась изнутри и стала переодеваться.
Она стянула сапоги, джинсы и одернула на себе платьице. Синтетика, как и обещала продавщица, оказалась немнущейся. Потом сунула ноги в туфли. Туфли были, что называется, родные – она бы в них прошла десять километров без всякого неудобства, невзирая на каблуки. И, наконец, Сашка взялась за лицо.
И мама, и незнакомый ей папа были темноволосыми, но цветом лица Сашка, очевидно, все же пошла в папу – у мамы кожа была белее. Теперь нужно было уравновесить рыжие волосы и бледноватое лицо, которое от этих волос смотрелось чуть ли не зеленым. Покупая парик, Сашка приложила его к лицу впопыхах и при каком-то ненормальном освещении. Она дома пробовала разные варианты, но дома было большое зеркало в ванной, с яркой подсветкой, тут же – лампочка у потолка и зеркальце, вклеенное изнутри в крышку косметички. Сашка мазалась буквально наощупь. Потом она долго елозила париком по стриженой голове, натягивая его на уши симметрично. И, наконец, осторожно приоткрыла дверь.
В пансионате было шумно – там собралось больше сотни человек, и все давно не виделись, все были рады встрече, хотя кое-кто приехал исключительно для выяснения отношений (мама и тетя Соня такие случаи тоже обсуждали, не обращая внимания, что кухонная дверь открыта, телевизора не слышно, а ребенок что-то больно тихо сидит…). Сашка знала, что целители, с их-то способностями, могут устроить разборку и на расстоянии, но серьезный конфликт они предпочитали раскручивать при свидетелях и при старших. Да, у них были и старшие – крестные и крестные крестных, целая лестница, в которой Сашка ничего не понимала. Зато страшно хотела понять!
