Она выстраивала целую интригу и одновременно успокаивала себя тем, что это – игра изощренного ума, задачка, представляющая чисто академический интерес и не имеющая в реальной жизни решения.

Тут зазвонил телефон – и тут же включился автоответчик. Это был трюк, который издали проделывали только знающие люди, и Сана, подождав, с большим интересом включила магнитофончик.

То, что она услышала, едва не подняло дыбом ее новые рыжие космы.

Она полагала, что Йул, как всегда, будет в одном из трех городов, где, исходя из расположения звезд и прочих любопытных условий, проводились Курсы. То есть, следовало учитывать в расчетах ночь пути. А знакомый голос, голос целительницы Эмер, сообщил, что праздник состоится с доставкой на дом! То есть – в родном городке Саны и Изоры, в часе езды от автовокзала, на озерном берегу. Там на три дня снят пансионат – так что настоятельная просьба прибыть во всеоружии сразу после восхода луны. Об уважительной причине отсутствия просьба, опять же настоятельная, уведомить заранее. Все. Отбой.

– Ах ты сволочь белобрысая… – пробормотала Сана.

Тот, кто показал им с Изорой картинку в шаре (темное пятно до сих пор не исчезло!), наверняка сделал устроил эту пакость ради Дары. Он знал, что она, лишившись способностей, не приедет на Йул, знал, где она спряталась, – и сделал так, что Йул поехал к ней!

Большего издевательства не придумали бы и сто смертельно оскорбленных рыжих ведьм, собравшись вместе.

Сана была не то чтобы ведьмой, и уж во всяком случае в глубине души – вовсе не рыжей. Всякий, увидевший ее на улице, сказал бы: вот спешит маленькая бледная женщина, лет за тридцать, без обручального кольца и чем-то сильно озабоченная. И она действительно была просто женщиной, хотя и сумевшей развить свои способности. Она любила сладкое, не любила стирать и гладить, любила петь песенки на кухне и в ванной, не любила бывать в гостях у замужних приятельниц.

Но оскорблять ее, право же, не стоило.

Может быть, еще вчера, пока цвет волос был природным, она не восприняла бы новый адрес Йула как оскорбление, да еще оскорбление себе самой. Но сейчас в ней заиграла, заплескалась, подступила к самому краю некого внутреннего сосуда настоящая злость. Дара еще не знала, какой сюрприз ее ожидает, Сана приняла на себя первый удар – и, вместо крестной, решила нанести ответный. Ведь и Дара примерно так же ответила бы на оскорбление, нанесенное одной из ее крестниц, это Сана знала твердо.

Та мысль, что возникла, когда она глядела на раздевавшуюся Сашку, та мысль, что была раскручена из академического интереса, уже продумалась до конца и стала оружием.

Прежде всего Сана стерла запись. Довольно будет и того, что она сама сообщит эту новость Изоре. Затем…

– Сейчас поужинаем – и едем ко мне ночевать, – вдруг распорядилась Сана.

– Так мама велела. У нее тут с крестной свои дела. Ты же понимаешь, если крестная приехала – то не просто так.

– А я ее разве не увижу? – удивилась Сашка.

– Увидишь, но только не сегодня.

Сана не соврала – она знала, что Сашка и Дара когда-нибудь обязательно встретятся. Вот только не хотела, чтобы это случилось до Йула.

– Они к Йулу будут готовиться? – спросила Сашка, быстро кромсая вилкой горячую рыбу.

– В этом году будет очень занятный Йул. Во-первых, в новом месте, во-вторых, с интересными гостями, на берегу нашего озера, представляешь? А потом будет ночной банкет. Я тебе дома новое платье покажу – закачаешься! Давай, собирайся!

– Вот если бы мама меня взяла! А ты не можешь, теть-Сонь?

– Если мама против, то что же я могу сделать? Но я тебе потом все расскажу. Я бы тебя взяла, честное слово, но твоя мама даже говорить с тобой обо всех этих делах не разрешает.

В Санином голосе было явное неодобрение.

– А что случится, если ты мне что-нибудь расскажешь? Дома же полно книг, пусть потом думает, что я книг начиталась, – сразу нашла выход хитрая Сашка.

– Нет, нехорошо. В чем-то я с ней согласна, учить тебя, конечно, еще рано, а вот взять на праздник – почему бы нет? Да еще на такой праздник! Будь моя воля – я бы взяла. Даже ехать никуда не надо – до озера всего час на рейсовом автобусе, на такси, наверно, вообще минут двадцать. Ты как раз утром сразу бы и на лекции поехала. Но она не хочет, а я с ней из-за тебя ссориться не собираюсь. Ну, ты поела? Тогда одевайся!

Дара пришла в Изорину квартиру после одиннадцати и первым делом отключила сигнализацию.

На кухне ее ждал ужин.

Она машинально разделась, разогрела рыбу, отрезала ломтик хлеба, села за стол – а ее мысли витали в совершенно непостижимых уму просторах.

Только что она честно проделала то, что вытворяла много лет назад, будучи безнадежно влюблена и даже помышляя о самоубийстве. А именно – она весь день ходила за мужчиной со звериными волосками на носу.

Это имело определенное практическое значение – теперь Дара приблизительно понимала, кем он стал и чем занимается. Но для нее важнее было другое – она хотела разбудить в себе ту, юную и недолюбившую, она хотела вернуться в свои шестнадцать и семнадцать и начать с того места, на котором все оборвалось.

Мало кто ощущает свой возраст в виде цифр, и, во всяком случае, не Дара – ей даже не потребовалось сделать усилия, чтобы скинуть с плеч годы.

Она действительно вошла дважды в воды одной реки.

Незримо сопровождая того, кто не захотел ответить на ее первую и самую лучшую любовь, она восстанавливала вокруг себя мир, в котором эта любовь возникла, зашевелилась, открыла глаза.

И ей в этом деле даже везло – возлюбленный, выйдя из пассажа Геккельна, пошел хорошо знакомым путем, тем путем, по которому ноги ее сами носили: три квартала прямо, перейти улицу, и еще два квартала, а там уже будет другой дом, не такой роскошный, и под окном – не призрачная черемуха, но старый каштан. Над каштаном Дара и сидела на подоконнике в сумасшедшем месяце мае, мечтая до того мига, когда воображение девственницы уже бессильно, и впотьмах записывая в блокнот совершенно графоманские строчки.

Теперь она знала, почему полюбила нескладного парня с легкой манией величия и плохо вышколенной рукой, карандаш в которой не поспевал за фантазиями. За шестнадцать лет жизни это было самое яркое впечатление – только и всего. Любовь, тем не менее, была настоящая, тот самый всплеск гормонов, не имеющий физиологически правильного выхода, который может сделать человека и гением, и безумцем, и проституткой, и монахиней.

Более того – она знала, что и сейчас могла бы полюбить его, потому что, оценивая его взглядом опытной женщины, увидела немало привлекательного: искренность чувств и порывов, остроумие, замешанное на эрудиции, прекрасные карие глаза в длиннейших ресницах (длиннее, чем у нее, но это еще не повод расстраиваться – мало было на свете женщин с ресницами такой природной густоты и черноты, и очень немногим ресницы доставляют такое беспокойство, как доставляли возлюбленному, вынужденному их даже подстригать, чтобы не кололись и не раздражали нежную кожу между верхним веком и бровью!). Кроме того, в высокой сутуловатой фигуре чувствовалась постоянная готовность к объятию – как будто возлюбленный уже держал в руках женщину, невольно сведя вперед плечи и склоняясь для поцелуя.

Дара, став за прошедшие годы очень умной, разложила по большим и малым полочкам то, что сплавилось в любовь, и прежде всего оправдала себя. Она не могла не полюбить его – он был один такой на весь город! И она не могла не полюбить с первого взгляда – в таких глазах тонешь сразу, даже нажив некоторый иммунитет к долгим взглядам и фантастическим ресницам.

Глаза остались прежними, и даже странно было видеть их на лице взрослого мужчины. Руки остались прежними – она их видела, когда он в магазине снял перчатки. А его тела она не знала никогда – оно все равно должно было стать для нее открытием…

И уже радостное волнение овеяло душу. Пока оно не было ни любовью, ни влюбленностью, а вело свое происхождение от азарта погони и предвкушения удачи. Непременно нужно было пройти вслед за возлюбленным по тем же улицам, что много лет назад, то приближаясь к нему, то отставая, и постоянно увязывая при этом сегодняшние впечатления с воспоминаниями.