– Макс предлагал мне поехать с ним, – сказал Решкин. – Но я отказался. Из-за этой чувихи, которую он считает своей невестой.

– По-моему, она хорошая женщина, – возразил Колчин, который видел Татьяну Гришину только на фотографии.

– Это, по-вашему. Не удивлюсь, если эта стерва окажется заодно с похитителями. И почему именно вы взялись за поиски моего брата? Фармацевт… Странно…

– Кто позаботится о Максиме, если этого не сделают его друзья? – вопросом ответил Колчин. – Можно обратиться в милицию, ориентировки разошлют по всем городам и весям. Тем дело и кончится. Потому что главная отличительное качество нашего милиционера, когда дело не касается взяток, – это патологическая лень. Задаром менты задницы со стульев не поднимут. Своими силами можно найти похитителей, вступить с ними в переговоры. Кроме того, брат может позвонить на твой мобильник. Возможно, похитители выдвинут какие-то новые требования или опустят цену. Поймут, что отцу Максима таких денег не собрать. Главное начать, а дальше видно будет.

Решкин обдумывал ситуацию. Поиски брата могли превратиться в долгое и опасное предприятие. Но оставаться в Москве, сидеть в четырех стенах и ждать в гости азерботов, которым он задолжал за дурь, тоже не блестящий вариант. Кавказцы могут узнать адрес новой квартиры. В лучшем случае его просто попишут бритвой, в худшем – выпустят кишки. Временно слинять из Москвы – хороший шанс, который подбрасывает жизнь.

– Денег у отца Владимира нету, а еще священник, – проворчал Решкин. – Он, ядрена мать, осуждает мой образ жизни…

– Отец Владимир, к сожалению, не настоятель Храма Александра Невского, главного православного храма Парижа. У него скромный приход, и доходы скромные. А брат тебе здорово помогает. Он приобрел эту квартиру, потому что ты не раз говорил, что тебе надоело ютиться в коммуналке. Даже диван, на котором мы сидим, куплен на деньги Максима.

– Вы слишком осведомленный человек, – Решкин зло прищурился. – Для фармацевта. Считаете деньги в чужом кармане. Как налоговый инспектор. Вам ни разу не пробивали голову за любопытство?

– Пока нет.

– Эта лафа скоро кончится, – мрачно пообещал Решкин.

Наклонившись над журнальным столиком, вытащил папиросу из пачки «Беломора», распотрошил ее, высыпая табак на полированную столешницу. Достал из кармана штанов спичечный коробок, набитый канабисом, взял шепотку анаши, смешал с табаком. Набив косяк, щелкнув зажигалкой, глубоко затянулся и вдруг закашлялся, поймав взгляд Колчина.

– Ну, что, может, пойдешь в ментовку? Накатаешь заявление. А меня арестуют за эту несчастную самокрутку.

Колчин отрицательно помотал головой. Утром в Ясенево Колчин прочитал объективку на Олега Решкина. Выпускник Геологоразведочного института, он вдоволь помотался по стране, ездил в экспедиции, работал в Узбекистане и Казахстане. Где-то между разъездами успел жениться и завести ребенка, мальчика, которому недавно исполнилось семь лет. Два года назад с женой разошелся. Устав от дорожных приключений, устроился лаборантом в один из проектных институтов, затем экспедитором на фабрику по пошиву детской одежды, Решкин продавал жетоны к игральным автоматам, билеты мгновенной лотереи «Твой шанс»… Ни на одной работе не задерживался дольше трех-четырех месяцев. Наконец решил, что трудовая деятельность противоречит его жизненным принципам и свободным убеждениям.

Последние два года болтается без дела, увлекается спиртным и легким наркотикам, к которым пристрастился еще в ту пору, когда работал в Казахстане. Канабис покупает у азербайджанцев на Черемушкинском рынке, синтетические таблетки достает через бармена одного из ночных клубов. Однако в последнее время, с переездом на новую квартиру, на рынке и в клубе не показывался. Похоже, наделал там больших долгов, сел на мель и, решив не возвращать деньги, нашел новые точки продажи дури. Разумеется, Решкин не догадывается, что его двоюродный брат сотрудник русской разведки, потому что знать это ему не положено.

Колчин посмотрел в глаза Решкина. Хозяин квартиры чесал голову, блуждая взглядом по голым стенам.

– Прошу прощения за беспокойство, – Колчин поднялся, вышел в прихожую, стал натягивать плащ.

– Подожди, – раздавив папиросу в пепельнице, Решкин побежал следом. – Максим для меня не пустое место. Я не против того, чтобы составить вам компанию.

– Боюсь, ничего не получится. Из тебя плохой помощник. Я один постараюсь справиться с этим делом.

– Ни хрена у вас не получится.

– Это еще почему?

– Я виделся с Максимом за день до его отъезда, – усмехнулся Решкин. – Он сказал мне, что в последний момент передумал ехать по Золотому кольцу. Слишком много туристов. И памятники известные, давно набившие оскомину. Все эти церкви увидишь на настенных календарях и в буклетах. Он сказал: нужно что-то новое, свежее. Короче, у него другой маршрут.

– Какой именно? – Колчин вытащил бумажник. – Сведения будут оплачены. Щедро.

– Так не пойдет. Вот если бы мы работали вместе, другой разговор. Я не хочу смотаться из Москвы. Словом, я поеду с вами. В дороге расскажу все, что знаю. Это мое условие. Без меня у вас нет шансов найти брата.

– Если ты соврал, придется долго жалеть об этом.

– На хрен мне врать? Смысл?

Колчин на минуту задумался. Пожалуй, Решкин не будет тяжелой обузой, сжав зубы, его можно терпеть. Некоторое время. Если парень сделается совершенно невыносимым, Колчин купит ему билет до Москвы, проводит до вокзала и даст пинка под зад.

– Годится, – кивнул Колчин. – Завтра заеду ровно в семь утра. Не забудь вымыть голову. Если ты мне поможешь, получишь премиальные в конверте. Обставишь квартиру не пустыми ящиками из-под бутылок, а приличной мебелью.

Москва, Данилов монастырь. 18 августа.

Священник Владимир Федорович Сальников уже больше недели проживал в монастырской гостинце. Каждый день он любовался на храм в честь святых отцов Семи Вселенских Соборов, ежедневно в шесть утра посещал братский молебен, в прошлое воскресенье в храме Святых Отцов присутствовал на божественной Литургии. Он молился за здравие сына и ставил свечи перед монастырской святыней иконой Божьей Матери «Троеручницы», и становилось легче, но душевное умиротворение длилось недолго. Отец Владимир возвращался в гостиницу, в свой аскетичный, напоминающий монашескую келью номер и коротал время за чтением Библии. Постепенно со дна души поднималась серая муть, мысли путались, чтение не давалось, душой вновь овладевала тревога.

Похитители сына обещали, что свяжутся с Сальниковым по мобильному телефону еще четвертого дня. Все сроки вышли, но телефон молчал. По приезде в Москву отца Владимира принял священник Протоирей Николай Минаев, на встрече присутствовал работник Министерства иностранных дел, эти люди дали слово не обращаться в правоохранительные органы и по своим каналам оказать Сальникову помощь в поисках сына, но дни шли, а благих вестей как не было, так и нет. Надо крепиться, набраться терпения, ждать и молиться. Другого все равно не остается. Если Сальников пойдет на контакт со Следственным управлением МВД или ФСБ, об этом могут узнать похитители. Небольшая утечка информации – сыну и его невесте вынесут смертный приговор. Следственные органы – это шаг отчаяния, крайняя, последняя мера.

Вот и сегодня день прошел в молитвах, ожидании чего-то, хорошего или плохого. За окном уже начинали сгущаться сумерки, над городом повисли пепельные облака. Отец Владимир решил, что на вечерний молебен, начинавшейся в пять часов, он не пойдет. Сальников встал со стула, задернул шторы, когда в дверь постучали. Порог номера переступил молодой послушник монастыря, который помогал в гостинице. Одетый в цивильную одежду, молодой человек протянул постояльцу запечатанный конверт из грубой почтовой бумаги. Ни штемпеля, ни обратного адреса, только надпись «Владимиру Федоровичу Сальникову», выполненная то ли на пишущей машинке, то ли на принтере.