В музее царили тишина, порядок и строгость. Кате все это очень даже нравилось. Только уж слишком много было кругом костей! У какого-то зубастого скелета с громадными клыками, выступающими точно кривые кинжалы из желтого черепа, она и Чен Э задержались надолго.

Саблезубый тигр-махайрод. Жуткий товарищ. Слава Богу, что вымер. Катя смотрела на мальчика. Китайчонок. Чен Э – вот так имечко! Значит, это его Павлов хотел усыновить.

Ей не терпелось узнать, как сокурсника ее друзей и этого маленького императора Поднебесной свела судьба, был ли Чен Э иностранец, можно ли вылечить его немоту, но… Павловым целиком завладел Вадька. Они оживленно беседовали. То и дело слышалось: дела, налик, платежка, демократы, аферисты.

Чен Э дернул ее за руку и переступил ножками, взгляд его был вопросительным.

– Устал? Сейчас стульчик найдем, посидим.

Но Чен Э к стульчику идти не желал.

– Он что-то хочет, я только не пойму, – Катя подвела его к Павлову.

– Э, брат, погоди минутку, – сказал тот. – Уже идем. Летим!

– А что он хочет? – полюбопытствовала Катя.

– По делам хитрым и важным.

– Ой, – она засмеялась. – Тогда давайте мы сами разберемся. Где тут хитрый дом?

– Женский как раз в конце коридора, а в мужской бежать надо вниз.

– Не надо никуда бежать. Чен Э – ручку!

Павлов улыбнулся ей вслед.

– Что, хороша? – спросил его Кравченко, когда Катя их покинула. – Журналистка. Криминальный обозреватель. Талантливая.

– Твоя?

– Моя. — Это прозвучало так, что больше на этот счет Павлов вопросов не задавал.

На обратном пути Катя заглянула в кабинет Балашовой.

Она и Мещерский обсуждали свои дела.

– Поездка в Олдовайское ущелье для нас крайне важна, – вещала старуха профессорша, смоля сигарету. Мундштук она держала элегантно, но старомодно. – А если ваша экспедиция снимет фильм обо всем, ему не будет цены. Мы на следующий год будем готовить специальную экспозицию, посвященную Луису Лики. И фотоснимки нам просто необходимы. А уж фильм! На вас, Сереженька, вся надежда. Но поверьте мне, старой, Олдовай стоит того, чтобы там побывать!

– Какое название, точно колокольчик. Это от английского «old way» – «древний путь»? – поинтересовалась Катя.

– Интересная аллегория, – Балашова улыбнулась и выпустила дым из ноздрей. – Вот уговариваю вашего друга посетить во время экспедиции Олдовайское ущелье в Танзании. Тридцать лет назад там было сделано одно из величайших открытий двадцатого века. Сотрудник музея в Найроби Луис Лики нашел там ископаемые останки двух удивительных созданий, перевернувшие все представления о нашем возрасте.

– Возрасте? – Катя села на старый кожаный диван. Чен Э пополз на ее колени.

– Возрасте человека и человечестве в целом. Мы узнали, что, оказывается, мы гораздо старше, чем думали прежде.

– А кого там нашли, Нинель Григорьевна?

– Лики нашел там ископаемый череп обезьяноподобного существа, названного им австралопитеком. И там же впоследствии обнаружил остатки черепа, кости и стопы существа гораздо более прогрессивного, названного им Homo Habilis – Человек умелый. Они, как ни удивительно, жили рядом друг с другом. С тех пор в ущелье ведутся постоянные работы. Поэтому наш институт, благо оказия подоспела, – Балашова улыбнулась Мещерскому, – жаждет получить оттуда самые свежие новости.

– Нам придется несколько изменить маршрут, но… ну что ж… – Мещерский подергал себя за черные щегольские усики. – В общем, это все не так уж и сложно. Все дело в деньгах. С финансами у нас напряженка. На путешествия гроша не выклянчишь.

Балашова потушила сигарету в мраморной пепельнице.

– И все же, голубчик, попытайтесь. На вас последняя надежда. Думаю, ваше путешествие в Африку незамеченным не пройдет. Конечно, прежде вам здесь, в нашем музее, придется покопаться, чтобы уяснить, что нам будет нужно в первую очередь. Я вам с радостью во всем помогу.

– Договорились, Нинель Григорьевна.

– И вы тоже заходите в любое время, – Балашова кивнула Кате. – Всегда будем вам рады.

– Спасибо. Приду. Но я хотела спросить: почему ваш музей закрыт для посетителей?

– Ну, наша экспозиция представляет интерес только для научной работы. Нынешняя молодежь, думаю, больше увлекается показом мод и телевизором, чем древними костями. Это и правильно, в общем: оставим тлен и прах седым старикам, «юность любит радость». – Балашова поднялась из-за стола.

Мещерский и Катя тоже встали: аудиенция окончена. Катя заметила, что ее последний вопрос слегка задел старушку – она как-то слишком быстро увильнула от прямого ответа.

«Впрочем, наверное, мне просто показалось, – подумала Катя. – Какие такие тайны могут скрываться в Музее антропологии?»

На Москву опускался благодатный июльский вечер: жара спала. Вся честная компания стояла у дверей музея.

– Ну, Вить, а теперь надо сполоснуть встречу, – распорядился Кравченко. На удивление тихий и скромный в музее, он на воле распускал свой павлиний хвост. – Тут ресторанчик есть как раз в твоем дальневосточном стиле. Вспомним-ка былые дни, махнем, друзья, туда, где много музыки и женщин!

– Нет, я пас с рестораном, – Павлов взял мальчика за руки. – Устал? Нам домой пора.

Катя почувствовала, что отказывается он именно от ресторана. В душе она обругала Вадьку: можно ли быть таким болваном? Зовет приятеля туда, куда нормальным людям (не телохранителям у «золотых мешков») ходить давно уж не по средствам. Вадька, положим, нечасто тоже себя балует, но сегодня, однако, не радушие, а хвастовство его взыграло: мол, подивись на меня, однокурсничек, какой я богатый и шикарный. А когда В. А. Кравченко хвастается – он денег не жалеет.

– У меня, Вадя, зарплаты не хватит в такие рестораны ходить, – сказала она с усмешкой. – Да и что в такой вечер под крышу забиваться? Пойдемте лучше на Москву-реку, на теплоходе покатаемся. Там и бар есть, и сосиски горячие.

Столь демократичное предложение пришлось по вкусу всем.

У кинотеатра «Зарядье» они подкараулили на пристани теплоход и отправились по реке до Филей и обратно. На теплоходе ехала одна молодежь: и влюбленные парочки, и студенты с гитарой и подружками. Они пели так весело, что в конце концов раззадорили и Катиных спутников. Сначала было взял гитару Мещерский, но тут же передал ее Павлову:

– Вить, тряхни стариной. Покажи нынешним студиозусам, как пели в свое время седые ветераны.

Павлов ломаться не стал. Он пел такие шедевры, как: «Лежат в тазу четыре зуба», «Проснулся я негром», а также знаменитые песенки Юлия Кима. У него был отличный голос и недюжинный актерский дар, Катя смеялась до слез.

Обессилев от смеха и песен, они пили пиво и кока-колу на верхней палубе, ели горячие сосиски и смотрели, как мимо них проплывают гранитные набережные. Над парком культуры взметнулся фейерверк: серебряные стрелы падали в черную воду. В парке гуляла ночная дискотека. Освещенное огнями колесо обозрения казалось огромным фантастическим солнцем – оранжево-лимонным в синей ночи.

– Вон мой дом, – Катя указала Павлову на Фрунзенскую набережную.

– Хорошие места здесь: река, парк напротив. Я вот на Автозаводской живу. Один мазут у нас, – он кивнул на Чен Э, оседлавшего его плечи. – Лето в самом разгаре, вот отпуск взял – хотел дачу на месяц снять, чтобы пожить нам где-нибудь в тишине. Так загвоздка: что-то все вариант подходящий не попадается. То больно далеко, то дорого.

– Вам нужна дача? Я узнаю, у меня друзья в Каменске. Там иногда дачи сдают на Канале имени Москвы.

– Вот это было бы здорово! – Павлов улыбнулся. – Можно вам позвонить?

– Я в понедельник узнаю. Звоните вечером, или давайте-ка я лучше сама вам дам знать.

Он написал ей телефон в ее блокноте.

А теплоход все плыл и плыл… Этот вечер на реке Катя вспоминала долго. Особенно фейерверк над парком. Это был ее последний спокойный вечер в том жарком июле. Она даже не подозревала, с ЧЕМ столкнется в последующие дни.