В этом была вся Анфиса. В душе Катя считала, что капитану Лесоповалову крупно повезло, может, и не совсем заслужено. Он, мимоходом, вытянул выигрышный билет в лотерее жизни, но пока еще по молодости и ветрености не до конца это понял. Он был приятелем Никиты Колосова еще по учебе в Высшей школе милиции. А в самом конце мая сменил кресло начальника Столбового отделения милиции на должность замкомандира сводного отряда главка, направленного в командировку на Северный Кавказ. Командировка была рассчитана на полгода. Со слов Колосова Кате было известно, что Лесоповалов добровольцем отправился в горячую точку сражаться с боевиками и террористами. Там платили командировочные, «боевые». Лесоповалов мечтал заработать денег и для семьи, и для того, чтобы, наконец-то, поехать с Анфисой отдыхать на Красное море. У нее была дальняя родня в Израиле, в Эйлате, так что с устройством в недорогом отеле проблем не возникло бы. Анфиса сама прилично зарабатывала фотосессиями и вполне могла оплатить этот отдых из своего кармана. Но Лесоповалов был человеком гордым и жить за счет своей любимой женщины считал самым последним делом. В результате чего и отправился на Кавказ.

Анфиса только и жила его звонками по телефону и письмами. Последнее письмо, как впоследствии узнала Катя, было прислано неделю назад. После долгого периода «невстреч» Катя и Анфиса планировали увидеться на открытии фотовыставки «Ночной город» в галерее на Суворовском бульваре, где выставлялись сразу несколько Анфисиных фоторабот. Анфиса была задействована в организации выставки – у галереи на Суворовском не было богатого спонсора, и фотохудожники делали все сами, работая порой и за декораторов, и за менеджеров по рекламе, и за грузчиков, когда некому было разгружать и монтировать выставочные стенды.

Открытие должно было состояться в воскресение – Катя очень хотела пойти, чтобы порадоваться вместе с Анфисой ее успеху. Но все получилось совершенно по-другому.

В субботу о происшествиях в Скарятино и Мамоново-Дальнем Катя старалась не вспоминать. Так и свихнуться недолго, если все о работе и о работе… Но не вспоминать получалось плохо – особенно дома, за поздним завтраком. Чтобы отвлечься, она двинулась в долгое сладостное путешествие по магазинам – лето стучится в двери, так хочется чего-нибудь нового. Например, вон ту милую юбочку в цветочек из «Наф-Наф» или босоножки с бабочкой на грандиозной платформе из «Рандеву». Проблуждав до обеда по ГУМу, Катя угнездилась в кафе – ела мороженое. Потом снова упоительный вихрь закружил ее по магазинам – вон та кофточка из «Бетти Барклай» идеально подойдет к вон тем укороченным брючкам из «Четырех сезонов», а вон та кенгурушка ни к чему не подойдет, но она такая хипповая, желтенькая! И гольфы нужны – как без них обойтись, и лодочки на шпильке новые замшевые не помешали бы. И сумка – вместительная, объемная – та, что глядит прямо на вас из витрины итальянского бутика и томно так подмигивает, продажно – ну, возьми меня, возьми, купи…

Эх, где вот только найти столько денег на все и сразу? К пяти Катя ополовинила месячный семейный бюджет и подумала, что на все это скажет «Драгоценный В.А», когда вернется? Возвращаться домой она так рано не хотела, и в довершение всего отправилась на шестичасовой сеанс на «Войну миров». Обалдев от взрывов и инопланетян и оплакав в душе попранный Голливудом гений Уэллса, она выползла из кинотеатра в десятом часу. Голова немножко кружилась от усталости, но в основном настроение было бодрое – и какие там трупы на кладбищах, какие удавленники! Черт бы их всех побрал.

Она стояла на остановке и поджидала троллейбус. Троллейбуса все не было, и она решила поймать машину – часы показывали уже половину одиннадцатого. К тому же складывалось такое впечатление, что собирается дождь. Нагруженная покупками, сумками и пакетами, Катя сунулась искать зонт – его не было, она забыла его дома. Вот и еще один повод не ждать троллейбуса, а барыней прокатиться на такси – не мокнуть же на асфальте? Она проголосовала и почти сразу же поймала частника. «Куда едем?» – спросил водитель. «На Фрунзенскую набережную», – ответила Катя, и… сработал ее мобильный – динь-дон.

– Алло, да, я. Вадик, золотко мое, это ты?

– Катя… это я.

– Анфиса, ты? Завтра встречаемся, да? Очень плохо тебя слышу. Я в машине, еду домой, давай я тебе через пять минут перезвоню, мы сейчас на Садовом в туннеле…

– Катя, я не знаю, к кому мне обратиться, – голос Анфисы, обычно звучный грудной голос, так хорошо знакомый Кате, сейчас едва шелестел. – Меня ударили ножом, полоснули по руке… Только что, прямо на улице… Столько крови – наверное, вена повреждена, я умираю, Катя, милая, мне кажется – я умираю!

Каково услышать такое от лучшей подруги в одиннадцать часов вечера в такси в туннеле на Садовом кольце? Катя на секунду потеряла дар речи. Когда обрела, заорала:

– Анфиса, ты где? Где ты, скажи мне, я еду к тебе!

– Я дома. Сумела дойти. Ты же знаешь – я не выношу вида крови… Боялась грохнуться прямо в подъезде.

– Я сейчас же вызову тебе «Скорую»! Ты еще не вызвала? Нет? Тогда я вызову. У тебя большая рана? Завяжи чем-нибудь пока. Кто тебя? Грабитель, да? Ты его успела разглядеть?

– Я не знаю, кто это был. Катя, ты, конечно, очень удивишься, но меня хотели убить!

– Ты успокойся, не трать силы. Анфисочка, милая… Ты слышишь меня, ты только, пожалуйста, не умирай! Все будет хорошо, сейчас я приеду, и все у нас с тобой будет тип-топ! Умоляю, отвезите меня в Измайлово на Пятнадцатую Парковую улицу, – крикнула Катя опешившему водителю. – Я заплачу, сколько скажете. И как можно быстрее – с моей подругой несчастье!

Летя по освещенному огнями третьему кольцу, Катя, наверное, впервые в жизни, со страхом и трепетом осознала – какой все же огромный город Москва. Ваш друг ранен, быть может, истекает кровью где-то там, в недрах Измайлова, а вы все еще не миновали Сущевский вал. И «Скорая», вызванная вами по мобильнику, может не успеть.

В довершение всего на запруженное, несмотря на поздний час, транспортом третье кольцо и на мчавшееся по нему старенькое такси с Катей, полуживой от тревоги и ужаса, с неба обрушилась гроза. Сверкали молнии, гремел гром. По крыше машины лупили дождевые струи, как из пожарного брандсбойта. По туннелям неслись настоящие реки. Кате казалось – еще чуть-чуть, и такси поплывет по магистрали как плот. Но все обошлось – они не приплыли на Пятнадцатую Парковую, а приехали – точнее влетели во двор как угорелые. Возле Анфисиного подъезда уже стояла «Скорая». Дверь в знакомую квартиру на третьем этаже была распахнута настежь. Анфиса была жива. Ее левая рука в области предплечья была туго забинтована. Молоденький врач делал ей успокаивающий укол. На полу виднелись красные пятна и валялись окровавленные марлевые тампоны. Катя, чувствуя, что силы покидают ее, рухнула на стул.

– Ну вот и все. Рана, к счастью, неглубокая, крупные сосуды не задеты. Так что надобности ехать в больницу нет. Через три дня придете в травмпункт на перевязку. Вообще-то я советовал бы вам вызвать милицию, – высказал свое мнение врач. – Это типичный ножевой порез. Возможно, вы, девушка, стали жертвой какого-то пьяного хулигана, и милиция обязана…

Анфиса указала ему глазами на Катю: «Вот моя милиция». Катя предъявила свое удостоверение – как в этой горячке она не выронила его из сумки, расплачиваясь во дворе с шофером, – уму непостижимо.

Через полчаса врачи уехали. Катя закрыла за ними дверь. Заперла на все замки. И сразу же позвонила Сергею Мещерскому. Ей казалось, что если он приедет, то уж на пару они справятся с ситуацией гораздо лучше. И все снова встанет на свои привычные места. Анфиса, бледная, осунувшаяся, сидела в кресле, держала раненую руку здоровой, словно боялась отпустить.

– Это не был пьяный хулиган, – сказала она тихо. – Я должна тебе рассказать, что произошло. Но я не знаю с чего начать.

– Погоди, я принесу тебе попить чего-нибудь горячего. – Катя ринулась на кухню. Включила электрический чайник. По-хозяйски открыла створки шкафа – у Анфисы все полки обычно забиты баночками какао и средствами для похудания. Эра гербалайфа канула в лету, но у Анфисы просто мания принимать разные препараты «антижир» или «жироблокаторы», запивая их при этом чашечкой калорийнейшего шоколада. Шоколад Катя и приготовила, подсластила от души. А когда вернулась в комнату с чашкой, застала Анфису все в той же позе – в кресле. Она баюкала свою раненую руку, как ребенка.