– Да, место тихое эти ваши Тутыши, – согласился Никита. – Вы сами-то, Михаил Платонович, что думаете по поводу этого убийства?

– А что можно думать? Беспредел, варварство. Эта наша глухомань: от автобуса идти почти два километра, от станции столько же. А кругом ведь ни души, особенно осенью, зимой. Вечером дороги не освещаются. А сколько сейчас разной швали бродит? Бомжи, пьянь-рвань. Для них ведь ничего святого нет, – Волков покачал головой. – Старик ли, ребенок ли, женщина – этому отребью все равно.

– Вы сами на автобусе сюда ездите, на электричке?

– Я-то в основном на машине. Двадцать лет за рулем – привык. И на рынок, и в магазин, и в Москву. Но случается, барахлит, тогда приходится на автобусе добираться.

– Вы не вспомните, когда вы видели в последний раз отца Дмитрия? – спросила Катя.

– И вспоминать нечего. В тот самый роковой день и видел. Позавчера то есть, – Волков с живостью обернулся к ней. И она снова отметила, что он старается повернуть голову так, чтобы плешь на макушке была не видна.

– Расскажите, пожалуйста, все подробно, – попросила Катя. – Вы заходили в тот день в церковь?

– Нет, все вышло случайно, мы буквально столкнулись с ним на улице. Я возвращался на машине домой от своих знакомых – время было обеденное, где-то примерно часа два. А отец Дмитрий вышел за калитку. Он явно куда-то собирался. Я остановился, поздоровался. Хотел поболтать по-соседски, но он сказал, что торопится на автобус. Мы распрощались и… это все.

– Вы не предложили подвезти его до остановки?

– Нет, не предложил, – Волков развел руками. – Наверное, следовало, но я смертельно устал в тот день. Голова раскалывалась просто. И потом отец Дмитрий был не один.

– Не один? А кто был с ним? – спросил Колосов.

– На улице возле церкви его ждал какой-то парень. Высокий, совсем молодой. Он потом подошел к отцу Дмитрию, и они пошли вместе. Я понял – как раз на автобус.

– Это было в два часа? – уточнила Катя.

– Да, около того или чуть раньше.

– А этого молодого человека вы знаете? – спросил Колосов.

– Нет, не знаю. Но видел здесь раньше. По-моему, он из Лесного. Там начали реставрировать старый корпус больницы.

– Да, тут у вас раньше психушка была, – брякнул Колосов.

Волков усмехнулся:

– Была. И, как говорится, сплыла.

– А вы видели этого парня, что был с отцом Дмитрием, именно в Лесном?

– Нет, здесь в окрестностях встречал. Молодой такой, очень молодой. Кажется, они все в церковь приезжали из Лесного – летом это было.

– А вам не показалось, что отец Дмитрий чем-то встревожен, огорчен? – спросила Катя.

– Нет, напротив, он был бодр. Торопился на автобус. В руках у него был портфель или сумка… Нет, портфель – большой такой, вместительный. Это значило, что он, будучи в городе, заглянет в книжный магазин, в букинистический отдел. Он был знатоком и собирателем книг. А в подмосковных городках, особенно в глубинке, такие вещи порой можно найти… Сейчас ведь много библиотек закрывается.

– Он не говорил вам, что планирует здесь в церкви в субботу начать реставрационные работы? – спросила Катя.

– А как же – сколько раз говорил. Этот вопрос второй год уже у всех на слуху. – Волков закивал. – Насчет субботы, правда, я ничего не слышал. Если что-то сдвинулось, значит, деньги на реставрацию нашлись. Все ведь в отсутствие денег упиралось.

Больше Волков ничего про деньги не сказал. Катя отметила, а Никита и акцентировать на этой теме его внимание пока не стал. Деньги-то ведь не пропали. Они были найдены в портфеле рядом с телом. Катя посмотрела в окно террасы: зимние двойные рамы, сосны, скворечник. Белки уже там нет. Белки нет, скворечник есть. И деньги в старом портфеле тоже были оставлены убийцей на месте преступления. Что-то это напоминает. Что-то уже виденное однажды…

Она заставила себя слушать, не отвлекаться. Колосов расспрашивал Волкова про соседей.

– Тут все соседи в основном летом живут, – отвечал тот. – А сейчас сезон закончен. И там, и там, и вон там дачи пустуют. Приезжают хозяева только на выходные и то не каждый раз. Местных из Тутышей, из Воздвиженского я многих прежде хорошо знал. Но теперь большинство поразъехалось, – он подумал, назвал в числе соседей Захарова, какого-то старика Федотыча из Тутышей, затем Марью Никифоровну с железнодорожного переезда, продавщицу Варю Агапову и ее мужа. Назвал он и Дениса Малявина среди прочих.

– Значит, ваше мнение, Михаил Платонович, убийцу отца Дмитрия нам стоит искать только среди бродяг? – спросил Колосов.

– Не знаю. Вы профессионал в таком деле, я нет. Но кто другой это мог бы быть? – Волков покачал головой. – У кого бы еще рука на такое поднялась, кроме морально деградировавшего субъекта? Форменного социопата?

Когда они вежливо простились с ним и уже садились в машину, Колосов вдруг хлопнул себя по лбу:

– Я у него не спросил, по каким болезням он специалист. Ну тип, ну место… Ну божьи коровки… Терпеть это ненавижу – слякоть эту.

– Ну что ты все ворчишь как старый дед? – Катя в последний раз посмотрела на скворечник за забором – там ли белка? Снова пахло прелой листвой и грибами. И снова из зеленой дачи пел им вслед тенор Печковский: «Опять в душе моей тревоги и мечты, и льется скорбный стих, бессонницы отрада…» Волков, спровадив их, видно, снова включил свой магнитофон или музыкальный центр. А они так и остались с чем пришли. – Что ты ворчишь? – повторила Катя. – Тебе дали первую нить. У нас появился свидетель, видевший покойного незадолго перед убийством в компании неустановленного лица. Чем не нить для первоначальных следственно-оперативных мероприятий? К тому же свидетель указал предположительное местопребывание этого неустановленого лица – Лесное. Это вторая нить. И даже дал примету – возраст. Радуйся и этому. Когда нам с тобой сразу везло по трем пунктам?

– Я радуюсь. Ты что же сама не радуешься?

– Я думаю, Никита.

– Интересно, о чем ты думаешь?

– Так. – Катя вздохнула. – О деньгах в портфеле. Где-то что-то подобное уже было. Вот я увидела эту дачу, услышала тенора, поющего романс, и решила – этот Волков старик. А он совсем не старик. Ассоциации обманчивы.

– Ну и что? – Никита развернул машину.

– А потом я взглянула на его модные очки. И подумала: я где-то видела человека в похожих очках, с крашеными волосами. Когда его убили, то при нем тоже были деньги, крупная сумма. И убийца их тоже не взял.

– Ты про что? Я не понимаю. Ни хрена я, Катя, не понимаю.

– Какой ты грубый, совсем как мой муж… иногда бывает… Нечасто, редко, – Катя снова вздохнула. – Помнишь, лет десять назад на Пятницкой улице убили известного телеведущего? Убили, а деньги, что при нем были, не тронули. Ну помнишь?

Колосов сначала поморщился, потом нехотя кивнул.

– Там ставка была большая. Очень большая, – продолжила Катя. – Телеведущего хотели именно убить, а не ограбить. Так, может, и у нас здесь то же самое, а?

– Что то же самое?

– Ставка в убийстве священника гораздо больше для убийцы, чем какие-то там сорок три тысячи «рэ».

– Да тут, в этих Тутышах, за десятку удавятся!

– Ну не удавились же. Бросили, не взяли. И вообще, зря ты ругаешь это место. Оно очень любопытное и начинает меня интересовать. Этот Волков, кажется, тоже что-то нам недоговаривает, как и старик-учитель. Возможно, о том, что здесь произошло, им известно гораздо больше, чем они хотят нам показать.

– А может, это просто твои очередные фантазии, – буркнул Колосов. – Вот это, сдается мне, вернее всего.

Когда вы после напряженного трудового дня возвращаетесь поздним вечером домой, вам хочется только одного – тишины и покоя. И еще любви и заботы. А у вас муж. И у него свой собственный взгляд на мир и на вашу профессию в особенности. И он бродит по квартире, как барс в клетке. Слышите это грозное рычание? Не слышите? Ваше счастье.

В Тутышах действительно пришлось задержаться: Колосов организовывал (он называл это ставить) работу по раскрытию убийства. Командовал, определял задачи, а быстро, как известно, такие дела мужчины не делают. Катя в отделении милиции записала для себя некоторые полезные сведения и местные телефоны. Потолковала с сотрудниками об отце Дмитрии, которого все они хорошо знали. На обратном пути она помалкивала. Колосов включил магнитолу – «Авторадио» – и тоже лишь изредка вставлял в музыкальную паузу какое-нибудь мрачное замечание. Раскрыть убийство по горячим следам за одни сутки не удалось. В этом и крылось примерно процентов пятьдесят обуявшей начальника отдела убийств черной меланхолии. Остальные же пятьдесят процентов сплина можно было смело отнести на счет…