Ева прогулялась, сделала все необходимые покупки, вернулась домой и даже успела приготовить обед для Славки. Они все еще жили в разных комнатах, но отношения их стали очень близкими. О том, чтобы снова выйти замуж, Ева боялась и думать, хотя Смирнов не раз заговаривал с ней об этом.

– Разве нам плохо? – возражала она, избегая смотреть ему в глаза. – Я просто не могу решиться на замужество… пойми!

– Но это только формальность.

– Нет… не сейчас.

Глаза Евы наполнялись слезами, и Всеслав отступал. Он решил привлечь ее к своей работе. Общие интересы сближают.

Итак, в начале девятого господин Смирнов заехал за Евой в Богоявленский переулок, где жила ее клиентка, изучающая испанский язык, и они отправились к Данилиным.

– Нашу коммуналку расселили давным-давно, – объяснял по дороге Всеслав. – Квартиры давали в отдаленных районах, и многим не хотелось переезжать из центра к черту на кулички. Моей матери помог тогда ее научный руководитель, известный историк и археолог Стеблов, а Данилиным пришлось обосноваться в Медведкове.

Друг Славкиных детских игр проживал на седьмом этаже в девятиэтажном доме, построенном из декорированных цветной плиткой панелей. В подъезде было чисто, лампочки горели, лифт работал.

Дверь открыл сам хозяин – Алексей Степанович, и сразу приложил палец к губам.

– Ради бога, тише, а то мама разволнуется. Я ей сказал, что придут коллеги с работы.

Из гостиной раздался обеспокоенный голос:

– Лешенька, кто пришел?

– Это с работы, мама, – ответил Данилин. – Не беспокойся.

Он провел Смирнова и Еву в комнату сестры, плотно прикрыл дверь и вопросительно посмотрел на сыщика.

– При ней можешь говорить все, – сказал Всеслав.

– Говорить, собственно, нечего, – развел руками хозяин. – Алиса не звонила. Никаких вестей о ней нет.

– Мы тут посмотрим ее вещи. Дневника у нее нет?

Данилин пожал плечами:

– Я целыми днями на работе, мать болеет… в общем, не знаю я о сестре ничего, – вздохнул он. – Писать она не любит. А насчет дневника… ищите. Если с собой не забрала, то должен быть здесь. Вот ее шкаф, тумбочка, книжные полки…

Он махнул рукой и тяжело опустился на стул.

Комната девушки была в идеальном порядке: раскладной диван, тумбочка и шкаф, у окна – столик с компьютером, на стене – застекленные полки, глянцевый плакат с кадром из кинофильма «Жестокий романс» – Лариса и Паратов на пароходе, с цыганами, развлекаются. Над диваном висит красивая гитара ручной работы, на тумбочке – настольная лампа и потертая книжка Кэрролла «Приключения Алисы в Стране чудес».

Смирнову показалось, что он уже был в этой строгой, чистой комнате. Повинуясь первому импульсу, он шагнул к шкафу, раскрыл его – вещи аккуратно лежали на полках, висели на вешалках. Похоже, Алиса действительно ничего не взяла с собой, кроме сумочки.

В тумбочке нашлась пара записных книжек и несколько тетрадей, которые сыщик забрал с собой. Шкатулка с недорогими украшениями стояла на столике, и Данилин подтвердил, что почти все на месте.

– Нет ее часов, золотых сережек и колечка, которое я подарил ей на восемнадцатилетие, – сказал Алексей Степанович. – Но это понятно. Она постоянно их носит.

В компьютере тоже ничего существенного не нашлось: игры, бухгалтерские программы, материалы для учебы – все. Никаких личных писем, заметок, набросков, никаких откровений. Альбом с фотографиями такой же, как у всех – детские снимки, школа, выпуск, студенческие вечеринки, пикники, экскурсии.

Всеслав выбрал несколько фото, где Алиса была вместе с долговязым молодым человеком, стриженым, с выразительными черными глазами.

– Это Глеб, – сердито сказал Данилин. – Убить мало паршивца!

Ева все время молчала, напряженно следила за действиями Смирнова, смущенно краснела. Ей казалось кощунством рыться в чужих вещах.

Хозяин квартиры искоса бросал на нее любопытные взгляды. Как бы он ни был расстроен, женщина, которую привел Всеслав, вызывала у него интерес. Она была красива той необъяснимой славяно-персидской красотой, издавна отличавшей русских княжен: огромные, чуть раскосые зеленовато-серые глаза, высокие скулы, пухлые губы и густые, вьющиеся колечками у висков русые волосы.

– Уже поздно, – сказал сыщик, закончив беглый осмотр комнаты. – Записные книжки и тетради я изучу дома. Если понадобится, приду опять.

– Да-да, конечно… – рассеянно кивнул Данилин.

Геннадий быстрой, деловой походкой вошел в зал, огляделся. Интерьер выставки был превосходен: стены, отделанные под бледный мрамор; архаические статуи Аполлона и Афродиты; пара бронзовых котлов на треножниках; на прозрачных стеллажах – греческие вазы, тяжеловесная этрусская черно-оливковая керамика, знаменитые глиняные сосуды буккеро, отливающие металлическим блеском.

– Неплохо, – сдержанно одобрил посредник. – Мы в вас не ошиблись, господин Чернов. Думаю, мой поручитель останется доволен: деньги потрачены не зря.

Эскизы фресок, этюды и наброски, многофигурные композиции на картонах были забраны под стекло и подсвечены, картины висели в простых полированных деревянных рамах.

– Эта голова менады восхитительна, – сказал Анисим Витальевич, сопровождающий Геннадия. – Вы не находите?

– Мне больше нравится горгона, – одними губами улыбнулся посредник, останавливаясь у изображения грозной фигуры с разинутой пастью, высунутым языком и уродливо повисшими грудями. – Она потрясающе, ослепительно безобразна! Наш Савва Никитич – гений, настоящий маэстро живописи.

Он перешел к следующей картине, на которой застыла в своем мрачном полете крылатая этрусская богиня подземного мира Вант в окружении демонов, карликов и шутовски приплясывающих уродцев.

– Вы чувствуете дыхание смерти? – шепотом спросил Геннадий, наклоняясь к уху Анисима Витальевича. – Оно витает среди этих образов, наполняя их потусторонней силой… А? Что вы на это скажете?

Чернов невольно отшатнулся. Посредник наводил на хозяина «Галереи» суеверный ужас: он сам казался одним из демонов, только одетым в дорогой костюм и причесанным в элитном парикмахерском салоне.

– Чрезвычайно выразительная манера письма у господина Рогожина, – не поднимая глаз, подтвердил Анисим Витальевич.

– Ну-ну, милейший… не пугайтесь, – успокоил его Геннадий. – Вам еще не скоро предстоит услышать шелест крыльев богини Вант!

Так, переговариваясь, они подошли к центру экспозиции, где, затмевая всех и вся, сияла, царила «Нимфа» – прозрачные, печально-испуганные глаза девушки соперничали блеском с драгоценным ожерельем на длинной нежной шее; совершенная, светящаяся изнутри фигура изогнулась в изящном порыве, исполненном предсмертной истомы… Бог Аполлон, отвернувший от зрителей свое лицо, казался чудовищем, преследующим юную деву.

Изысканная античная эстетика была уравновешена некоторой грубоватостью и реалистичностью рисунка, насыщена острой сексуальностью, духом желания, насилия и страха. Пленительные и плавные линии тела нимфы, ее длинных струящихся волос, тонкого стана и стройных ног перетекали в линии высокой травы, доходящей ей до пояса, деревьев и кустов лавра, где надеялась укрыться беглянка. Они составляли разительный контраст темному, бугристому торсу Аполлона, его первозданной, дикой силе и мощи, непреодолимому напору, несущему любовь и гибель.

Выдержка изменила Геннадию, он вздрогнул и застыл как вкопанный, уставившись на «Нимфу».

– А… почему я раньше не видел этой картины? – спросил он, когда к нему вернулся дар речи.

Господину Чернову пришла в голову избитая фраза: «Красота – великая сила». Иногда расхожие выражения довольно точно отражают суть вещей.

– Полотно находилось в хранилище, – ответил он. – Такая вещь заслуживает, чтобы с ней обращались бережно. «Нимфу» можно будет продать зарубежному коллекционеру за головокружительную цену. Разумеется, после того, как ее увидят все желающие. Эта картина – жемчужина выставки!

Геннадий аж затрясся, от его хладнокровия не осталось и следа.