Едва дождавшись утра, я побежал в школу. Дворники шаркали метлами по усыпанному листвой асфальту. В холодном утреннем воздухе стоял запах бензина и мокрой пыли.

– Ты чего так рано? – недовольно заворчала уборщица, впуская меня в темный и гулкий школьный вестибюль.

– Соскучился! – важно ответил я, вытирая ноги о постеленную у дверей мокрую тряпку.

– Ну, давай… – неопределенно пробормотала она, глядя, как я поднимаюсь по лестнице на второй этаж. – Гляди, не озоруй только! У нас директор страсть какой строгий.

То ожидание, когда придет Она, до сих пор самое сладостное воспоминание моей жизни. Я мысленно представлял, как увижу Ее, подойду и с легким поклоном вручу мое любовное признание…

– Ты чего не спишь?

Артем вздрогнул и поднял голову. На пороге кухни стояла сонная Динара, удивленно глядя на него.

– Да вот, мемуары читаю.

– Мемуары?… – Спросонья она ничего не могла понять. – Знаешь, который час?

– Догадываюсь.

Артем потянулся, взглянул на часы – третий час ночи. Динара села рядом, сложила на коленях руки, вздохнула.

– Дети плохо спят, ворочаются, стонут…

– Температура есть?

– Вроде есть, небольшая.

– Ничего, – он обнял ее за плечи, – маленькие дети иногда болеют. Это пройдет.

– Что это?

Листы, исписанные красивым, аккуратным почерком, показались ей знакомыми.

– Старая история.

Артему не хотелось тревожить жену, говорить о том, что призраки прошлого вновь появились в их жизни.

– Помнишь господина Вольфа? – вдруг, ни с того ни с сего, спросила Динара.

– Еще бы! – улыбнулся Артем. – Дуэль в подворотне. Такое не забывается. А почему ты заговорила об этом?

– Не знаю, – она зябко повела плечами. – Как ты думаешь, где он сейчас?

– Вольф? В Москве.

– Ты уверен?

– Разумеется, дорогая. Я проверяю время от времени. Милейший Карл Фридрихович проживает в Москве, имеет обширную частную практику, от клиентов нет отбоя. Тебя что-то беспокоит в связи с Вольфом?

– Понимаешь, мне не нравится наш новый сосед…

– Кто? Фарид? Ну, он-то тебе чем не угодил? Мужик долго жил в глухомани, разговаривал в основном с медведями, политесу не обучен. Только и всего!

– Нет, ты не понял. Фарид ни при чем. Мне не нравится профессор Рубен.

– Альвиан Николаевич? – удивился Артем. – Бога ради, в чем дело? Человек занимается наукой, историей, по-моему, преподает… Что ты видишь в этом плохого?

– Ничего, но… он чем-то напоминает Вольфа. Тебе не кажется?

Господин Пономарев задумался. События давно минувших дней упорно и с разных сторон лезли в сегодняшнюю реальность.

После убийства Изабеллы Юрьевны ее квартира долго стояла пустая. Дурные слухи отпугивали покупателей, и престарелые родители госпожи Буланиной совсем было потеряли надежду. И вот три года спустя квартиру приобрел профессор Рубен, одинокий мужчина лет шестидесяти. Альвиан Николаевич оказался интеллигентом старой закалки. Всю свою жизнь он посвятил одной страсти – Истории. Непрерывные разъезды по «святым местам», как он называл археологические раскопки или остатки древних городов, сделали его жизнь длинным, беспокойным кочевьем, так что семьей обзавестись не получилось.

Профессор приехал в Петербург из Прибалтики, где преподавал историю, писал книги по этому предмету и приобрел некоторую скандальную известность, потому что по-новому освещал давние события и по-своему истолковывал факты. Студенты побаивались его строгости, но любили за стремление профессора относиться к истории не как к застывшей, незыблемой догме, а творчески, обращая внимание на незначительные несовпадения, делая выводы, не всегда совпадающие с официальной версией. История в устах Альвиана Николаевича становилась из скучной и неинтересной науки превращалась в сенсационное открытие или захватывающий детектив.

Господин Рубен поселился в квартире Изабеллы Юрьевны вместе с двумя собаками – свирепыми и преданными хозяину доберманами, так что у Егора Фаворина появился новый повод для волнения. После смерти Буланиной полосатые коты постепенно вывелись, и музыкант смог вздохнуть спокойно. Но доберманы профессора возмутили это спокойствие. Они терпеть не могли кошек и начинали злобно рычать и рваться с поводков, едва хозяин выводил их из квартиры.

Фаворину пришлось прогуливать своих роскошных персов исключительно на поводке, дрожа от страха, что доберманы выйдут на прогулку. Хорошо, что профессор выводил собак в строго определенные часы.

Доберманов боялись все соседи, кроме Фарида, который, казалось, не обращал на них внимания. Динара строго-настрого предупреждала Зою Петровну и близнецов, чтобы дети ни в коем случае не дразнили собак и не приближались к злобным псам ни под каким видом. Хотя господин Рубен уверял, что «собачки не кусаются», ему никто не верил.

Чем Альвиан Николаевич мог напоминать Вольфа, Артему было совершенно не понятно. Вольф был высокий, черный, бородатый и хромой, а профессор – среднего роста, светловолосый, благодаря чему седина была малозаметна, полноватый и сероглазый, вполне добродушной наружности. Собаки у него жили злющие, но это как раз объяснимо. Человека целыми днями нет дома, квартира набита старинными вещами, собранными на протяжении всей жизни, – кто-то же должен это все охранять! Тем более, первый этаж. Изабелла Юрьевна и та боялась, решетки на окна поставила.

– О чем ты думаешь? – вмешалась в мысли Артема Динара.

– О профессоре Рубене.

– И что ты о нем думаешь?

– С чего ты взяла, будто он похож на Вольфа? Чем?

Динара сосредоточенно сдвинула брови, и ему сразу захотелось поцеловать ее, прижать к себе. Когда она становилась такой серьезной, он еще больше любил ее.

– Понимаешь… у него взгляд странный. Один раз я услышала, как он со своими собаками разговаривает, у меня аж мороз по коже пошел!

– И что же он говорил?

– Знаешь, как его доберманов зовут?

Артем пожал плечами. Еще не хватало интересоваться доберманами Рубена!

– Какая разница…

– Ты сначала послушай, – перебила его Динара. – Собак зовут Танат и Кера!

– Ну и что? – удивился Артем. – Люди сейчас и не такие имена придумывают. Не называть же доберманов Тузик и Жучка? Альвиан Николаевич человек незаурядный, эрудированный, такие люди всегда изобретательны, даже в мелочах.

– Тебе известно, что означают эти имена? – настаивала жена.

– В юриспруденции таких терминов нет! – пошутил Артем и тут же пожалел об этом: Динара начинала по-настоящему сердиться, когда муж не прислушивался к ее мнению, особенно по вопросам, казавшимся ей важными.

– Может, мне вообще не стоит тебе ничего говорить? – вспыхнула она, сверкая глазами, как разъяренная кошка.

– Ну прости, – Артем сменил тон и положил голову жене на грудь. – Я просто не выспался. Так что тебя настораживает в этих доберманах?

– Ладно, – смягчилась она. – Придется повысить твой интеллектуальный уровень. Неуч! Чем ты только занимался в школе и университете! У собак странные имена… Танат – бог смерти у древних греков. Могильным холодом веет от его черных крыльев и плаща; он прилетает к изголовью умирающего, чтобы срезать своим мечом прядь волос с его головы и исторгнуть душу. А мрачные керы всегда рядом с ним – они носятся на своих крыльях по полю битвы, ликуют, когда сраженные воины падают, и пьют из открытых ран свежую кровь.

– Ужас какой! Этому тебя в школе научили? Или телевизора насмотрелась? – полушутя спросил Артем, прикасаясь к ее лбу. – Такие вещи бывают при высокой температуре! Может, ты от детей заразилась?

– Прекрати! – возмутилась Динара. – Я не шучу! Всякая мифология, какой бы надуманной она ни казалась, имеет под собой реальную почву…

– Ты хочешь сказать, что доберманы профессора – греческие божества, принявшие столь низменную форму жизни?

– Тьфу на тебя! – засмеялась Динара, у которой пропала охота злиться. – Не болтай языком! Я только хочу обратить твое внимание, что добрый человек так своих псов не назвал бы. Это неспроста. Как сыщик, ты должен понимать, что мелочи гораздо больше могут рассказать об истинной сути человека, чем то, что он демонстрирует. Профессор Рубен носит маску добряка и рассеянного интеллектуала, который полностью погружен в свою любимую науку, так что не видит и не слышит ничего вокруг. А на самом деле это не так! Под видом чудаковатого старичка скрывается очень умный и опасный человек. Ты посмотри ему в глаза! Это же сталь, которая пронзает насквозь! Мне как-то удалось перехватить его взгляд, когда Альвиан Николаевич этого не ожидал и потому не успел придать ему обычное выражение напускной доброты.