В конце восемнадцатого века на Гаити в приморском местечке Буа Кайман, называемом еще в иных источниках Буа Кай Иман или «Возле дома Имана», на поляне глухого тропического леса, темной ночью состоялась сходка членов тайных негритянских обществ, существовавших среди черных рабов, трудившихся на местных плантациях.

В свете огромного костра и под рокот больших ритуальных барабанов участвовавшие в мистической церемонии негры впали в транс… По преданию, руководила церемонией женщина – мамбо. Так у вуду называется жрица-женщина в отличие от жреца-мужчины, называемого хунган.

В конце церемонии, заключавшейся в том числе в экстатических ритуальных танцах, пении и все убыстрявшемся бое барабанов, была принесена жертва – свинья, которой перерезали горло. Впрочем, иные белые трактователи этого события, точных и достоверных свидетельств о котором, разумеется, не осталось, утверждали: в жертву был принесен человек – ребенок. Притом белый, похищенный в доме одного из хозяев плантаций.

Угостившись кровью жертвы, члены тайного общества во главе вооруженных чем попало, но многочисленных отрядов, к которым по дороге примыкало все больше рабов, ринулись, исполненные вековой злобой и ненавистью к домам белых.

То, что началось потом, характеризовалось многими исследователями как «тотальный геноцид белого населения», при котором убийства, так же как до этого принуждение к рабству, совершались по расовому признаку. Восставшие не разбирали вины каждого отдельного белого, убивая вместе с хозяевами и надсмотрщиками и всех остальных белых, включая, разумеется, женщин, детей.

Результатом этого восстания, хоть и отдаленным, стало провозглашение первого в мире государства – по выражению европейского автора, «места, где черные правят белыми» – Гаити.

На месте сходки в Буа Кай Иман через много лет был разбит национальный парк.

– Мой дед повесился на крюке для лампы. Они выломали дверь слишком поздно… Но самым ужасным было не это… У него не было лица. Кто-то похитил его.

– То есть как это? – удивленно спросил Иван Лувертюр.

– Лицо Уолта Кейна было срезано, снято с него, как маска!..

– Подожди, но значит, он не покончил с собой, а был убит. Ведь не мог же он… Подожди, а где было…

– Ты имеешь в виду лицо?.. Его не было. Вся комнатка была изрядно перепачкана в крови, но снятую с деда маску кто-то унес с собой. Не забыв хладнокровно запереть снаружи дверь.

– А вдруг повешенный – не твой дед?!..

– Эта мысль, разумеется, возникла у всех первым делом. Но моя бабушка опознала это… Это изуродованное тело. Оно принадлежало деду!.. Потом были сделаны еще кое-какие экспертизы. В том числе стоматологические. Знаешь, уже тогда существовали достаточно надежные способы идентификации личности. Не осталось никаких сомнений: повешенный или повесившийся – мой дед!

– А письмо?!.. Что было в том письме?

– Во-от!.. Письмо состояло из нескольких бессвязных фраз. В том числе там были такие: «Они хотят использовать мое лицо в своих грязных целях. Чтобы этого не произошло, я ухожу из жизни!»

– Подожди, но получается…

– Именно! Именно этот странный вывод и напрашивается прежде всего: кто-то все же завладел лицом моего деда…

– Так что же все-таки означает странная надпись?.. – спросил Вильям Вильямс у стоявшего рядом с его столом и с задумчивым видом курившего Мак-Магона.

Некоторое время тот молчал. Наконец произнес:

– Она только то и означает, что «ничего не делай сам, всю работу поручай рабам…»

– Я понимаю… Но вы никогда не сталкивались ни с чем подобным?.. Дверь, маленькие зеркала, человечки, голографические знаки.

– Нет, ничего подобного я не припомню… Рабство было распространенным явлением среди африканских народов – я вам уже говорил об этом. Его пережитки можно встретить в некоторых местах африканского континента до сих пор…

– Ах вот как!.. Значит, эту фразу вполне мог написать африканец?

– В принципе, да. Но так же верно, что ее мог вывести на зеркалах и любой другой лондонец. Никакой особой связи между африканцами и рабством я не вижу.

– А это?.. Как вы можете прокомментировать это?..

Вильям Вильямс протянул Мак-Магону несколько цифровых фотографий, только что распечатанных на отличной фотобумаге принтером, стоявшим в помещении отдела по борьбе с этнической преступностью.

Едва бросив взгляд на поблескивавшие яркими красками снимки, Мак-Магон присвистнул:

– Ох!.. Ничего себе!.. Это вы обнаружили там же?..

– Да, все там же… В маленьком магазинчике, торговавшим всякой бакалеей.

– Да-а!.. – еще раз протянул потрясенный Мак-Магон. – Никогда не видел ничего подобного… Жуткое зрелище. И какое-то таинственное…

– Как вы можете прокомментировать его…

Мак-Магон не дал Вильяму закончить:

– Вы хотите сказать, как я могу прокомментировать это с точки зрения вудуна?!.. Нет, разумеется, вудун к этому, в принципе, вы понимаете, в принципе не может иметь никакого отношения… Что же касается вуду… Нет, вуду, конечно, мрачная вещь… Но мне кажется, к такому даже вуду не может иметь никакого отношения. По крайней мере, я ни разу не слышал в связи с вуду ни о чем подобном. А уж поверьте, о вуду я знаю очень много…

– Да-а… – задумчиво протянул Вильямс. – Получается, самое значительное обстоятельство этого дела – загадка… Мы не можем понять ни мотивов, ни даже смысла… Все это не укладывается в какие-то традиционные, известные нам рамки этнической африканской преступности… Все с самого начала и до самого конца совершенно неясно.

– Нет, почему?.. – проговорил, вскинув глаза Гейнор Мак-Магон. – Есть одна зацепка… Одно обстоятельство кажется мне понятным… Девочка… Маленькая африканская девочка… Втирать жгучий красный перец в глаза ей могли только по одной-единственной причине…

Вильямс внимательно взглянул на Мак-Магона: зацепка?!..

– И причина эта со стопроцентной точностью, за это я ручаюсь, отсылает нас к представлениям некоторых, подчеркиваю, именно некоторых, а не всех, членов африканской общины. Кто-то, втиравший ей перец в глаза, полагал – она маленькая ведьма, обладающая дурным, опасным для окружающих глазом… Перец у африканцев втирают в глаза ведьмам.

Их краткий отдых под мрачными, сырыми сводами лондонской канализации был прерван какими-то очень далекими, едва доносившимися голосами.

– Это погоня!.. – прошептал Джон.

Оба вскочили и торопливо двинулись дальше. Иван еле поспевал за своим новым знакомым. Казалось, он чувствует себя в этом угрюмом подземелье как на прогулке в каком-нибудь городском парке, где умиротворяюще шепчет листва деревьев, а цветы на клумбах образуют симметричный узор.

– Боюсь, мы сделали одну ошибку… – проговорил, задыхаясь от быстрой ходьбы Джон. – Слишком расслабились и потеряли время. Они могли успеть выставить посты на всех выходах из канализации.

– Думаешь, это реально? – усомнился мулат. – Их же, таких выходов, в городе огромное количество. Неужели же можно поставить у каждого полисмена. К тому же для этого надо иметь подробный план…

– Верно, для нас не все еще потеряно. Но чем больше будет проходить времени, тем больше шансов, что они успеют максимально перекрыть выходы. Надо скорей искать место, где можно выбраться на поверхность…

– Ты же был диггером!.. Ты должен знать!..

– Верно… Но что-то я пока не вижу… Есть одна идея… Мы выберемся не на поверхность, а в «тьюб»… В лондонское метро… Прямо на станцию!..

Четверть часа Лувертюр и его новый знакомый – Джон, ехали в довольно людном вагоне в сторону центра, а затем поднялись на поверхность.

– Как ты думаешь, они могли хорошенько запомнить твое лицо?

– Сомневаюсь… Что касается полиции, то она точно не могла этого сделать. Они видели только мою спину. Квартал там достаточно бедный… – сказал Лувертюр.