– Ну, с этим проблем не будет, – Гверн шагнул вперед. – Я – принц.

Я прикусила губу: «Неужели Абрамелин и это предусмотрел?»

Гверн взял у настоятеля фонарь-трубу, и нажал на рычаги, которые Читтадритта до того бесполезно дергал.

В трубе что-то щелкнуло, и оттуда вырвался луч, не скажу, чтоб яркий в свете дня, но вполне заметный. Он заметался по настоятельским покоям – не как солнечный зайчик, но как солнечный пес в поисках добычи. И под невозможным для обычного луча углом (я сразу вспомнила траекторию полета болта в Киндергартене) устремился к лестнице. Гверн уверенно последовал на свет, остальные, давясь и толкаясь – за ним. Последним поспешал настоятель. Как бы ни был он бодр, годы, точнее, столетия, брали свое, и он порядочно отстал при спуске и бубнил нам вслед:

– Лестница – тоже символ. Но это не главное. Главное – что схьер может показать ваши желания, как во сне! В том самом искаженном, перевернутом виде. Вы должны помнить, каковы ваши желания на самом деле!

«Ага, – подумала я. – Если вспомнить, что все они хотели кого-то поубивать… Тут главное, не перепутать, кого».

Мы снова оказались в подземном зале, и луч, ставший в сумраке ярче, указывал на вход в один из ходов.

– Что ж, – сказал граф Бан. – Раз мы решились, не будем медлить. Мы не вашей веры, святой отец, но полагаю, благословение лишним не будет.

– Вообще-то, чтобы получить благословение настоятеля, паломникам нужно трижды совершить простирания вокруг монастыря. Но в экстремальных случаях возможны исключения. – Преподобный Читтадритта простер к нам руку. – Да будет явлен миру ваш смех, а слезы ваши – невидимы. Ступайте!

– Пообедать бы сперва… – заныл Шланг.

– Это ничего, что мы не обедали, – утешил его Ауди, подталкивая миннезингера в спину. – Если придется помирать, так лучше это делать на пустое брюхо. Меньше будем мучаться.

Шланг в ответ даже не запищал.

Волшебный фонарь оказался довольно полезной штукой. Потому как обещанные ловушки не заставили себя ждать, а он их все показывал. Челюстей, отсекающих путников друг от друга, как в предыдущем подземном коридоре, правда, не было. Были пропасти, но луч фонаря неизменно выхватывал перекинутый через провал тоненький мостик, либо вбитые в дно сваи, по верхушкам которых можно было перебраться.

Тел наших конкурентов на дне не обнаружилось. Как я и предполагала, шли они осторожно. А это неминуемо должно было замедлить продвижение. Да еще эти постоянные ответвления… Если бы не фонарь, застряли бы мы надолго.

Гверн, естественно, шел впереди – графу Бану пришлось уступить свое место во главе отряда. А я замыкала шествие. Во-первых, учитывая путаницу подземных ходов, конкуренты вполне могли пропустить нас вперед, отсидевшись в засаде, и ударить в спину. А во-вторых, мне надо было поговорить со Шлангом.

Сюда свет волшебного фонаря не попадал, но видно было, сколь уныла физиономия миннезингера. Никто из нас не лучился радостью, но Шланг мог служить иллюстрацией к поговорке «пустое брюхо к песням глухо». А именно о песнях я и собралась завести речь.

– Повесь свое ухо на гвоздь внимания… хотя ты не местный, можно говорит нормально… в общем, слушай сюда, Шланг.

Он повернул ко мне хмурое лицо.

– Короче, на тебя вся надежда, – закончила я.

– Чего? – он стиснул зубы, дабы не оскорбить попискиванием покой подземелий.

– В том, что сказал настоятель, есть нечто рациональное. Чтобы противостоять колдовству, нужно помнить, чего мы хотим на самом деле. И я уверена, что из всех собравшихся ты один этого не забудешь ни при каких обстоятельствах.

– Да уж… и хотел бы – не получится.

– А у степняков мы установили, что против колдовства Ик Бен Банга помогает громкое, ритмичное и бессмысленное пение. Собственно, были уже в истории прецеденты. Когда легендарного Нездесея хотели сбить с пути истинного коварные мермэйды, его спутник, бард Шалфей Луженая Глотка, переорал их, и с тех пор мермэйды от стыда онемели. Вот и от тебя то же требуется. Как только почувствуешь что-нибудь неладное, или я поддам сигнал – пой! Как у белышей – что угодно, лишь бы погромче!

– Но у белышей колдун уже убрался… И не смогу я… Шалфей был в расцвете творческих сил, а я…

– А ты думал – всегда можно за мной спрятаться? И еще прибавлять, что от меня не убудет? Голоса у меня нет, но слух пока что не подводит. Так что придется тебе петь как миленькому, если не хочешь помереть в этом подземелье!

Миннезингер ничего не ответил, однако мне показалось, что последний довод оказал решающее действие.

Так продолжали мы свое продвижение по мрачным глубинам, и не ведаю я, сколько прошло времени, покуда не очутились мы в огромном зале, переполненным лесом каменных колонн. Направленный луч волшебного фонаря рассекал тьму, но не мог озарить все пространство зала. Границы его терялись во мраке, а черные тени колонн и людей метались под ногами, как вспугнутые призраки.

«Лучшего места для засады, чем этот зал, не придумаешь. Полная потеря ориентации в пространстве».

И только я это осознала, как все и началось.

Из леса (пусть и каменного) навстречу нам вышел медведь. Не простой и даже не вымерший копытный, а белый. Я никогда не забиралась так далеко на север, чтобы увидеть таких воочию, но знала, что они существуют. И медведь почему-то не понравился мне гораздо больше своих бурых собратьев из заволчанских лесов.

Медведь шел на задних лапах, мотая головой из стороны в сторону, и рычал.

Все наши бойцы, не исключая Гверна с фонарем, свет которого упорно отклонялся в сторону, бросились на зверя. Но Ауди растолкал всех, размахивая топором и рыча похлеще медведя.

– Мой! Не трогать! Моя добыча!

Удар его топора мог бы раздробить череп не то что медведю, но слону, однако зверь с неожиданной легкостью ушел от сокрушительного удара.

– Шланг! Запевай! – крикнула я.

Дрожащим голосом миннезингер завел, очевидно, первое, что пришло ему в голову при виде мелькающего в воздухе конунгова топора.

Из-за сталактита выглянула молодая девушка в национальной суржикской одежде. При этом у нее были раскосые глаза, а волосы заплетены во множество косичек, как у орчанки.

Ласкавый и Кирдык враз сделали стойку, опустив сабли, которыми из-за спины Ауди пытались дотянуться до медведя. Девица хихикнула и извлекла из-под вышитого полотенца, невесть откуда взявшегося, большой шмат копченого сала, источающего дивный аромат, а потом вновь скрылась за сталактитом. Бывшие контрразведчики устремились за ней.

Предсказания Читтадритты, как это обычно бывает с дурными предсказаниями, сбывались. Колдун действовал через сны, точнее, через мечты, которые суть те же сны, только дневные.

Шланг надрывался:

Но худшее ожидало впереди. Худшее – это была я. Самолично. Причем такая, как вчера в долине – одетая только в пояс с кинжалом. И эта вторая я надвигалась прямо на Гверна. И шла не так, как я обычно хожу, а омерзительно виляя бедрами, словно жрица Ядреной Фени при исполнении служебных обязанностей. И Гверн вовсю пялился на это гнусное зрелище (в отличие от графа Бана, который куда-то скрылся с глаз), готовый выронить волшебный фонарь. Теперь я верила, что ничего ему в боях не отбили.