– У вас есть кто-нибудь на подозрении? – Вассерсуп откашлялся.

– Да, – скромно отвечал ван Штанген. – Четверо.

Воцарилась тишина. Присутствующие напряженно подсчитывали, сколько человек находится в комнате.

– Вот именно, – подтвердил ван Штанген. – Вы все входите в число подозреваемых. – Он придвинул стул, сел и повернулся ко мне. – Признаюсь, вас я поначалу поставил в список подозреваемых под номером первым…

– Ну, естественно, опять бабы во всем виноваты…

Он пропустил мое замечание мимо ушей.

– Слишком уж велик был соблазн. Вы имеете нехарактерные для вашего пола навыки и привычки. По видимости служа закону, вы постоянно его нарушаете. Вы не теряетесь в сложных обстоятельствах – это я наблюдал лично. И, что особенно важно, преступления в Киндергартене начались после вашего приезда. Причем не сразу, а по прошествии срока, достаточного для того, чтобы выработать изощренный план…

– Если я все это придумывала, зачем мне было помогать захватывать Харди, рискуя своей шеей?

– Отыгранные фигуры сбрасывают с доски, не правда ли? А шеей и прочими частями тела, если Хардкор был вашим сообщником, вы ничуть не рисковали.

– И огонь, в который я перед этим лезла, тоже был моим сообщником? К сведению: меня называют Этелинда, а не Саламандра.

– О, вы вполне способны рискнуть, чтобы войти в доверие к следственной бригаде и получать сведения из первых рук. Оттого вы и стремились сблизиться с моими приставами – хотя бы путем совместного распития аквавиты. Оттого вы и последовали за мной к месту наводнения. И если ради этой цели вы не побоялись войти в огонь, то пожертвовать болваном Хардкором для вас – раз плюнуть. Но…

К его манере делать многозначительные паузы я уже успела привыкнуть.

– …поразмыслив, я пришел к выводу, что многое из вышеизложенного свидетельствует о вашей невиновности. Все арестованные – мужчины. Сомнительно, чтоб целое сообщество мужчин подчинялось женщине. Да и характер ваш… Вы – особа решительная, поступки ваши доказывают, что живете вы чувствами, не головой. Следуете порыву, а не расчету. А ваши пируэты вокруг приставов объясняются не тонким коварством, а извечной женской тоской по сильному мужскому плечу. Вы не соблюдаете правил, оттого что не в силах их соблюдать. Какой там организаторский талант! Вы себя-то не можете подчинить дисциплине, не то, что других…

– Неправда! – оскорбилась я. – У меня есть понятие о дисциплине! Я целый воинский устав наизусть знаю!

Это соответствовало истине. В библиотеке МГБ мне как-то в руки попалась «Памятка молодого бойца Ералашалаимской армии», где устав этой армии и содержался. В нем было всего три пункта:

«1. Не учить жизни старших по званию.

2. Не отвечать вопросом на приказ.

3. Не размахивать руками!»

– Одним словом, пусть подозрения с вас и не сняты окончательно, на роль главного подозреваемого имеется гораздо лучшая кандидатура. – Ван Штанген резко повернулся: – Это вы, преподобный Суперстаар!

Ректор едва не поперхнулся.

– Почему? Как? Ведь я… ведь мне…

– Знаю, что вы хотите сказать. Вы выглядите едва ли не самым пострадавшим в результате последних событий – из тех, кто остался жив. Ваш храм сгорел, вы сами героически проявили себя на пожаре. Однако посмотрим правде в глаза. Церковь Присноблаженного Фогеля давно обветшала, и вы много лет безуспешно добивались от городского совета денег на ремонт. Теперь же местные власти вынуждены выделить вам средства, и в совокупности с той суммой, которую оставил вам по завещанию советник Шнауцер, их будет достаточно, чтобы выстроить новый храм. К тому же главная его святыня – образ Трудного Детства чудесным образом спасся. Это привлечет толпы поклонников, и принесет храму – и вам заодно – невиданные прежде богатства. Кстати, о невиданном. Никто ведь не видел, как именно спасли вы образ. Милиса побежала с вами только во второй раз, за архивами. Не значит ли это, что, зная о готовящемся поджоге, вы заранее перенесли образ поближе к выходу? Однако во второй раз вы действительно бросились в огонь – ведь рядом была свидетельница. Из чего следует, что вы отважны, умны и хладнокровны. Как священнослужитель, вы обладаете влиянием на людей и умеете использовать их в своих целях. Да и образованы вы лучше, чем кто-либо в Киндергартене. Если кто и отвечает всем требованиям, необходимым главе заговора, так это именно вы, ректор. К тому же который день вы пытаетесь внушить мне, что события в городе соответствуют высказываниям пророка Похареи. Подверстать преступления к пророчествам о конце света и убедить в этом окружающих – такое в первую очередь придет в голову именно священнику. Впрочем, не будь меня здесь, вы обошлись бы без всяких пророчеств. Ведь до моего появления в Киндергартене ни о каком конце света речи не было, верно? Но тут приехал я, а остановиться вы уже не могли… тогда и пророк Похарея пошел в дело.

Ректор тихо плакал, приговаривая:

– Кощунство… кощунство…

– Да, ректор Суперстаар – самый подходящий среди наших подозреваемых. И как раз его идеальная пригодность на роль злодея внушает сомнения. Такие совпадения встречаются крайне редко. Разве что их кто-то подстроил.

Он смерил взглядом оставшихся.

– Если подумать, то бургомистр Вассерсуп обладает практически теми же свойствами, что и ректор Суперстаар. К тому же, будучи главой городского самоуправления, он просто обязан быть человеком циничным и беспринципным. Вы достаточно знаете о своих согражданах, как старых, так и новых. Например, вы наняли на работы женщину с темным прошлым, с подозрительными документами, без опыта службы в следственных органах, поскольку при случае ее можно будет легко подставить.

– Но ведь я сам уволил ее и вызвал вас! – промямлил «циничный и беспринципный».

– Еще бы. Ваш сообщник несколько перестарался. Обстоятельства смерти Шнауцера были таковы, что скрыть их было невозможно. Если бы слухи о них дошли до Букиведена, а вы бы не приняли никаких мер, то оказались бы под подозрением. Но вы сделали первый ход, заготовив в качестве жертвы милису… или ректора.

– Зачем же, по вашему, мне это нужно?

– Власть, господин Вассерсуп – первопричина всех преступлений.

– Но я и так бургомистр!

– Бросьте, Вассерсуп. Положение главы городского совета в забытом богами Киндергартене – это пародия на власть. Положение главы заговора, повелевающего жизнью и смертью, главы преступного сообщества – вот истинная власть. Вот что способно принести наслаждение тому, кто годами вынужден был изображать добропорядочного гражданина! То же можно сказать и о вас, господин Пулькер…

– Ну вот и до меня очередь дошла, – угрюмо проговорил нотариус.

– А как же! Было бы обидно позабыть о вас. А вам и без того пришлось испытать немало обид. Довольно бесперспективное занятие – быть должностным лицом в Киндергартене. Скучное. Никакой надежды сорвать солидный куш. Зато, постоянно возясь с документами, имеешь возможность узнать имущественное положение сограждан, их прошлое и настоящее. Кого чем можно запугать, кого заманить…

– А как же быть с пророчеством Похареи? Я-то не священник.

– Но каков священник, таков и приход. Иными словами, если Суперстаар знал это пророчество, о нем знали и его прихожане. Для священника естественно предложить сверхъестественную версию событий. А вы подстроились под эту версию.

Пулькер посидел, нахохлившись, затем поднял голову.

– Это что же, по-вашему, получается, что мы все виновны?

– Нет. Каждый из вас может быть виновным. Но структура данного заговора исключает коллективное руководство. Должен остаться только один! И я даю этому одному шанс. Признание вины смягчает наказание. Признайтесь!

Участники чрезвычайного заседания комиссии уставились друг на друга волками. Каждый ждал признания от другого.

Терпеть ненавижу такие моменты.

Я встала.

– Господа, я хочу сделать заявление…

По комнате пронесся дружный вздох. Но не единодушный. Ван Штанген взглянул на меня с удивлением. Он же признал, что, несмотря на личную антипатию, уволил меня из главных подозреваемых. Зато остальных моя виновность вполне устраивала. Я была чужой, приезжей, ни с кем не в родстве и не в свойстве, а уж свалить все на женщину – святое дело.