– Пока ваши престарелые коммунисты под текущими трубами свой интернационал перед обедом поют, у меня три кровли уже рассыпались. Причем те же самые пенсионеры жалобами уже всю плешь проели. Я от двух торговцев, за право магазин открыть, потребовала ремонт крыши сделать, это раз, подвал они сами отремонтируют – не в гадюшнике же им бизнес свой разворачивать! – это два. Так что, если ваши старички перейдут со своими песнями в квартирки, то взамен получат полностью отремонтированный дом. Что для них важнее?

Материал мой тогда не взяли, сказали, что наше дело неимущих защищать, а не бездельников из ЖЭКов поддерживать. Зато я прекрасно понял, каким образом среди развалин старого фонда появляются чистые и опрятные дома. Просто кое-где берут не на «лапу», а на «хозяйство».

Въезжать через калитку в увитой душистым горошком оградке я не стал и обогнул садик кругом. Возле черного входа стояло несколько сверкающих иномарок, среди которых, возле двух замызганных «девяток», отдыхал запомнившийся мне «мерс». Я поставил мотоцикл рядом, пристегнул шлем к рулю велосипедным замком, немного пригладил волосы перед зеркалом заднего вида и направился к подъезду.

Искать ничего не пришлось: в трех шагах передо мной дверь парадной отворилась, невысокий, но широкоплечий – как раз по габаритам проема – мужчина быстро прощупал меня с ног до головы цепким профессиональным взглядом и посторонился:

– Вам на третий этаж, в приемную.

На груди охранника, облаченного в пятнистый комбинезон и кирзовые, с высокой шнуровкой, ботинки, белел не лишенный остроумия значок: «Служба безопасности детского сада N32».

В приемной, вопреки ожиданию, сидела не длинноногая острогрудая красавица за стеклянным столом, а слегка косоглазая, уже в возрасте, женщина, быстро стучавшая по клавиатуре компьютера. Справа от нее тихонько шуршал принтер, слева – сухо трещал факс, на столе за спиной высился большой ксерокс. Правда, ничего не делал. Не прекращая работы, женщина успевала зыркнуть то в одну сторону, то в другую: там распечатку с сообщением оторвет, здесь лист из принтера подхватит. Кроме того, она умудрялась время от времени снимать по очереди трубки трех телефонов, что-то там выслушивать, прижимая их к уху плечом, и молча кивать.

Не решившись сбивать ее с ритма, я просто вытянул из кармана визитку и положил ей на стол.

– Подождите минуточку, Валерий Алексеевич сейчас освободится, – указала она на диван меж двумя фикусами.

Садиться я не стал, подошел к окну. Даже отсюда был виден наискось оторванный край бампера, отчего машина напоминала скукожившегося щенка с отвисшей челюстью. А так – вроде больше никаких повреждений. Может, обойдется?

– Проходите, пожалуйста, – пригласила секретарша, и я решительно вошел в кабинет.

Кабинет тоже не блистал роскошью: стены закрыты «жидкими» обоями, пол застелен линолеумом, потолок просто побелен, без всяких «фальш» или «натяжных». Пара книжных полок, обычный полированный стол с лампой дневного света. Если бы я не знал, сколько стоит «Био-самсунг» в углу и двадцатидюймовый монитор на столе, то подумал бы, что попал в нищую фирму, еле сводящую концы с концами. К тому же в кабинете отсутствовал сейф, а значит, эта обязательная для любого офиса бандура сделана потайной, причем очень качественно, что тоже немалых денег стоит. В общем – богатая контора, проповедующая аскетизм.

Хозяин кабинета сидел за столом – лет пятидесяти, солидный, румяный, одет в темный, с зеленым оттенком костюм. Простенькие часы, похожие на «командирские», никаких колец или перстней на пальцах. Правда, заколка на строгом галстуке блеснула чем-то зеленым, и скорее всего, это было не бутылочное стекло.

– Значит, любишь кататься на мотоцикле? – спросил Валерий Алексеевич, оглядев меня с головы до ног.

– Самый лучший транспорт для города, – пожал я плечами. – Никаких пробок, в любую щель пролезет, бензина уходит мало, милицейский «радар» не берет – отражающая поверхность маленькая. И доставка: от дверей до дверей. Рекомендую.

– А если дождь?

– Ну, должен же быть у него хоть какой-то недостаток? К тому же, что плохо в дождь, то хорошо в жару: встречный ветерок обдувает, чем быстрее едешь, тем прохладнее, как бы солнце ни пекло.

– Интересная мысль, – усмехнулся хозяин. – Небось и стоит дешевле кондиционера?

Только теперь я обратил внимание, что в кабинете прохладно, а источника свежести опять же не видно. Это вам не совдеповский ящик в пол-окна, за такой кондиционер можно десять моих «ИЖей» купить.

Я выглянул в окно. Стоит мой двухколесный, никуда не делся.

– Да, да, – кивнул Валерий Алексеевич, – перейдем к делу. Значит, новый бампер стоит тысячу двести долларов, плюс работа, потеря внешнего вида и моральный ущерб. Итого, примерно шесть тысяч. Согласен?

– Да он целиком больше пяти тысяч не стоит, – фыркнул я.

– Может быть, – согласился хозяин. – Может быть, больше пяти тысяч он и не стоит… Но в Дрездене. А еще его нужно перегнать, растаможить, зарегистрировать. И получается уже не пять, а пятнадцать, правда?

Валерий Алексеевич широко улыбнулся. Я в уме прикинул свои финансы: гараж в Авиагородке, даже вкупе с мотоциклом, на бампер к «Мерсу» не тянул. А больше у меня ничего не было. Разве только компьютер, да еще более старая дубленка, но они по нынешним временам больше трех бутылок пива не стоили.

– Да ты не беспокойся, – угадал мои мысли хозяин, – у меня есть хорошие специалисты. Они в любом случае эти деньги с тебя получить сумеют.

Меня его утешение почему-то не приободрило.

Валерий Алексеевич немного подождал, потом открыл верхний ящик стола, вытянул газету и бросил ее на стол:

– Твоя?

Это была статья под громкой рубрикой «Расследование ЧП».

Куда пропали отечественные лекарства? Не знаете? А я их нашел. Вот только расследовать оказалось нечего. Об этом кричали во все горло и питерский «Фармакон», и НИИ Онкологии, и Военно-Медицинская Академия, и все больницы. Кричали о том, что родная фармацевтическая промышленность дохнет, а лекарства, которые она может выпускать, за дикие деньги покупают за границей, о том, что уникальные препараты, которые заграница освоить не может, перестали производить вообще. Полный бред – наши больные вынуждены ехать на запад, искать там наши просроченные лекарства, в свое время поставленные на экспорт, и везти сюда. Препараты проверяют в лаборатории, продлевают им срок годности и используют. Думаете, это злобные происки иностранных конкурентов? Все намного проще. Просто, чтобы заказать наши препараты, нужно ехать в командировку в Санкт-Петербург, а чтобы французские… правильно. И никакие государственные интересы, никакие человеческие жизни этот маленький интерес маленького чиновника перевесить не могут.

Статья вышла, статью прочитали, про статью забыли. Не изменилось ничего. Единственный повод для гордости – некоторые из читателей пошарили по своим аптечкам, нашли названные в материале лекарства и привезли в НИИ Онкологии. Хоть нескольких больных из тысяч удалось спасти. Так что за статью эту я не стыжусь.

– Моя.

– Мне понравилось, – он убрал газету в стол.

– Спасибо, – пожал я плечами.

– Пожалуйста. – Он немного подумал, потом кивнул: – Ладно, обойдемся без морального ущерба и потери внешнего вида. Поступим проще. Этот несчастный «мерседес» ты заберешь себе, и делай с ним что хочешь. Хочешь, ремонтируй, хочешь, продай, хочешь, так езди. Твои проблемы. А мне ты купишь точно такой же, чтобы я тоже ничего не потерял. Договорились?

Я промолчал. Не знаю, какого года выпуска битая машина, но за относительно новую на рынке до пятнадцати тысяч долларов просят. Чуть старше – десять. При моих гонорарах, это все равно, что миллион. Жизней пять работать надо.

– Соглашайся, – почти ласково посоветовал Валерий Алексеевич, – вдруг и вправду за шесть купить сможешь? Расходы получатся те же, зато с машиной останешься.

– На «девяносто пятом» ездит? – как бы раздумывая, спросил я.