– Вот-вот, – закивал Юрик. – На джипах крутые ездят, а мы его в покойники… Квартиры лишимся, – заявил он не к месту, а бабка заплакала.

Вынести это зрелище я не могла и метнулась было к телефону, чтобы позвонить в милицию и разом прекратить все это, но замерла на полпути: знать бы, чья Шляпа лежит в багажнике, а ну как наша-то гуляет, а Володя убил совсем нам неведомую. И тут в голову мне пришла вполне здравая мысль: Володя вел себя неправильно. Убив человека и запихнув его в багажник машины, не оставляют ее открытой, да еще с ключами на коврике, и уж тем более не раскатывают с трупом по городу, и не предлагают мне забрать одеяло, которым этот самый покойник прикрыт. Господи, боже мой, а что, если Володя знать не знает, что у него труп в машине?

– Мне надо подумать, – пробормотала я и на негнущихся ногах отправилась в свою комнату. Как же я сразу не поняла: Володя здесь ни при чем, труп в багажник ему подсунули. Кто? Убийца, естественно. Развернувшись точно на середине своей комнаты, я зашагала в кухню и, не обращая внимания на застывших, точно изваяние, соседей, заварила себе кофе. Я где-то читала, что кофе стимулирует работу мысли. Надо признать, лишними мыслями я себя никогда особенно не утруждала и сейчас чувствовала себя не совсем уверенно. Я прошествовала с чашкой кофе к себе в комнату и попыталась сесть в кресло. Говорю «попыталась», потому что осуществить задуманное до конца не удалось, в крайнем напряжении я пялилась на стену напротив и про чашку в руках ненадолго забыла, в результате кофе выплеснулся, а я заорала. На моих безупречно белых шортах появилось весьма неприятное пятно. Превозмогая боль от ожога, я переоделась и пошла в ванную, шорты надо было спасать, то есть срочно застирать, а физическая работа очень успокаивает.

Я налила в таз воды, сунула в нее шорты, и тут мысль заработала во мне со страшной силой. Где-то минут через десять стало совершенно ясно: Володя о трупе не знает, а когда я ему скажу… вот именно, труп или еще не труп сидел у нас в кухне, и мои соседи утверждают, что привела его я. Если труп зовут Колей и он тот самый тип с бультерьером, то выходит, что в самом деле я. Хотя я понятия не имею, как он здесь вообще мог появиться. Ох, мама моя, бабка Шляпу выпихнула на лестничную клетку, а потом он в багажнике оказался. Тут для милиции все просто: это я сама его в багажник и засунула, ключи, кстати, у меня были. А если я все это проделала, то дураку ясно, что убила тоже я.

Призрак длительного тюремного заключения отчетливо замаячил на моем горизонте. Я в изнеможении опустилась на край ванны, чувствуя, как по щекам горохом катятся слезы. Что же теперь делать? Звонить в милицию или нет? С одной стороны, позвонить я просто обязана, хотя папа всегда твердит мне: «Не вмешивайся», а папа жизнь прожил и знает, что к чему (это тоже его слова). С другой стороны (и это самое неприятное), сообщая в милицию о трупе, я тем самым доношу на саму себя. Если б я чего-нибудь могла вспомнить из событий прошлой ночи, тогда еще куда ни шло. Я помню, что мы с Володей приехали, помню соседа Сашку, а дальше все смутно и урывками. И если мне скажут: «Вот ты в пьяном бреду в кухню вышла и дружка того…» – я ведь отрицать осмысленно ничего не смогу, потому что действительно могла выйти и в самом деле… того. Хотя с какой стати?

Слезы становились все обильнее, а мысли горше. И тут мелькнуло вдали что-то вроде робкой надежды – может, не стоит никуда звонить и вообще… может, все само как-нибудь обойдется? В конце концов, труп в багажнике не моей машины, а Володиной, вот пусть у него и болит голова. А когда он его найдет и в милицию сообщит, им придется еще доказать, что его в багажник запихнули возле моего подъезда. А если его Шляпа вовсе не Шляпа с бультерьером, то я и вовсе ни при чем.

Согласна, такие мысли не делали мне чести как человеку и гражданину, и я объясняю внезапное помутнение моей гражданской совести тем, что ранее обнаруживать трупы в багажнике мне не приходилось и я малость растерялась. Тут и очередная мысль не замедлила явиться: что, если Клавдия кое-каким зрением все же располагает и в самом деле видела Шляпу с Нинкой из тридцать седьмой квартиры? Если у Нинки пропал кавалер, тогда у меня появляется шанс. Допустим, он перепутал ее квартиру с нашей, взял да и умер в кухне, или не умер (вопрос остается открытым), вновь оказавшись на улице, заскучал и забрался в чужой багажник, или неизвестные злоумышленники его, например, ограбили, а потом засунули в машину. Нинку стоит навестить, – по крайней мере, буду знать, ее Шляпа лежит в багажнике или все же это Коля с бультерьером.

Я торопливо закончила стирку, повесила шорты на веревку. Юрасик с бабкой все еще топтались в кухне и делали вид, что пьют чай. Не обращая на них внимания, я, насвистывая популярную мелодию, прошла в прихожую, бабка тут же выглянула, но не сказала ни словечка, хотя в другое время не преминула бы заметить, что в квартире свистеть вредно, все деньги высвистишь, и свои, и чужие.

Я поднялась этажом выше и решительно надавила на кнопку звонка квартиры тридцать семь. Стояла гнетущая тишина, лишь кот внизу противно взвизгнул, свалившись с батареи, вслед за этим с легким скрипом открылась дверь нашей квартиры, и я, перегнувшись через перила, смогла лицезреть взлохмаченную голову Юрасика, он смотрел на меня не мигая, после чего зловещим шепотом сообщил:

– Васена, она с полчаса как на такси уехала.

Чертыхнувшись, я вернулась в квартиру и укрылась в своей комнате. Сомнения меня не отпускали, и правильного решения я не находила. В какой-то момент гражданская совесть вдруг вернулась ко мне, и я устремилась к телефону, но по дороге сообразила: прежде чем сигнализировать в милицию, не худо бы предупредить хозяина машины, что сейчас подъедут за трупом. Я собралась позвонить Володе, но тут выяснилось, что бумажка с номером телефона лежит в кармане шорт. Бумажка нашлась, но номер из-за стирки был неразличим. Я вновь заревела, теперь уже от досады. Потом звонить в милицию мне расхотелось, а еще спустя полчаса Володя вновь показался мне ужасно подозрительным, и я начала опасаться за собственную жизнь. Нет уж, пусть думает, что мне о трупе ничего не известно.

В отчаянии я устроилась на подоконнике, таращась в окно, за которым, по большому счету, не было ничего интересного.

Где-то через час во двор въехала машина и остановилась возле нашего подъезда. Я увидела, как из машины выходит Нинка, спрыгнула с подоконника и потрусила к входной двери, намереваясь перехватить соседку на лестнице. Нинка уже торопливо шагала по ступенькам. Ее оранжевые волосы торчали в разные стороны, глаза были так подведены, что их цвет даже не угадывался, а фиолетовая помада придавала Нинкиному облику нечто потустороннее. Говоря попросту, она напоминала выходца с того света. Ко всему прочему, у Нинки были прыщи. Жила она здесь довольно давно, и, сколько я ее помню, прыщи не покидали ее, хотя она активно с ними боролась. Раза два Нинка обращалась с этой проблемой ко мне, я пробовала ей втолковать, что я ветеринар, а не косметолог, но Нинка особой разницы не видела. В настоящее время прыщи украшали ее скулу. Она пыталась их загримировать, потратив грамм сто тонального крема, и левая половина ее лица напоминала маску, Нинка старалась ее не беспокоить и говорила практически не раскрывая рта.

– Привет, – сказала она, подняв голову.

– Привет, – вздохнула я. Нинка поднялась еще на восемь ступенек и оказалась рядом со мной. – Опять прыщи? – кивнула я, желая начать светский разговор.

– Заколебали… Девка одна сказала, керосином хорошо. А где его взять-то?

– Керосином не надо, – испугалась я. – Ты лучше… – Тут я совсем смешалась и, решив не тянуть кота за хвост, спросила без политесов: – Нинка, к тебе вчера кто приходил?

– Когда? – в свою очередь спросила она.

– Вечером. Ты на джипе с мужиком подъехала, в плаще и шляпе.

– Спятила совсем? Какой плащ, какая шляпа? Глаза разуй: лето на дворе.

– Чего ты орешь? – обиделась я. – Вчера было прохладно. Я сама в куртке ходила.