– Вендетта. Он сказал – вендетта.
– Это я сказал. Разрешил ему объявить. Пусть Дирс потешит свое потрепанное самолюбие.
– И что, теперь он будет пытаться тебя убить?
– Теоретически такое возможно… – Умник усмехнулся, снова полез за сигаретой. – Если бедолага Дирс вдруг спьяну решит, что он достаточно крут и может поднять на меня руку, то на свете станет одним бедолагой меньше. По отношению к Дирсу – своего рода гуманный акт, санитарная миссия, одноразовая акция по уборке говна. Только он не осмелится, увы. Такие доходяги цепляются за свою вшивую жизнь до последнего. А поэтому поговорит недельку о вендетте со своими корешами, помашет кулаками, выпустит пар да и забудет. Мне в этом году вендетту уже три раза объявляли. Один раз третьей степени – то есть чувак мог охотиться на меня аж четыре месяца подряд и стрелять из укрытия. Чувак был очень зол, настроен был серьезно. Я подпортил ему бизнес, он разорился. Тупо, конечно, с его стороны было объявлять мне серьезную вендетту. Но он так решил – ему было виднее. Решил угробить меня насмерть. Думал, наверное, что после этого его бизнес наладится. Забавно люди устроены…
– Ну и что? – Лина смотрела на Умника округлившимися глазами.
– Он умер. На следующий день после объявления вендетты он сидел у окна на шестом этаже на Сто шестьдесят третьей улице с винтовкой в лапах и ждал, пока я пройду мимо. Потом он выпал из этого самого окна вместе со своей винтовкой – очень удачно, сразу сломал себе шею и совсем не мучился. Я положил на его могилку четыре синих незабудки. Даже дал немного денежек на похороны.
– Почему он упал?
– Я ему помог, – незатейливо объяснил Умник. – Он действовал как истый японец – сидел у реки и ждал, пока мимо проплывет труп его врага. Собственно говоря, япошкой он и был, звали его Мияваки. А я – не японец, некогда мне ждать, дело страдает. Пришлось решать проблему быстро и без сантиментов.
– И что, полиция тебя не забрала? Как она вообще относится к этой вашей вендетте?
– Я думаю, копы были бы счастливы, если бы все слики объявили друг дружке вендетту и перешлепали друг друга из пушек. Нет сликов – нет проблемы, да? Только так не получится, детка. Лет двадцать пять назад, говорят, здесь шла настоящая война – чуваки палили из стволов на каждом шагу. Говорят… Меня здесь тогда не было. Когда я пришел сюда, все давно устаканилось. Теперь все здесь решают деньги, леди Лина. Денежки, бумажки хрустящие и нехрустящие. В сущности – то же самое, что и у вас, хай-стэндов, приличных человечков. Мани-мани. Пусть мы не платим налогов, но зато помогаем делать большие бабки тем, кто налоги платит. За это нас терпят, леди Лина. За это нам дают жить.
– Ты говоришь, что пришел сюда. Разве ты не родился здесь?
– Здесь? – Умник осклабился. – В этих кварталах дети почти не рождаются. Здесь мало бабенок, преобладают особи мужеского пола, но и те телки, что есть, непригодны для деторождения. Все накачаны дрянью – как минимум стимуляторами, большая часть народа – геноприсадками, про наркотики вообще молчу, они здесь вместо чая на завтрак. Кого могут родить такие телки? Только разве что слоников, мутантов. – Умник помахал пальцем у носа, изображая, очевидно, хобот. – Поэтому народец в основном пришлый. Сумел выжить год – считай себя сликом. Или марджем, как принято говорить у вас, промытых. Или маргиналом. Или Альбертом Эйнштейном, скрещенным с Рафаэлем Санти – это уж насколько шизы хватит. Настоящих сликов немного, и живут они недолго, быстро загибаются, не оставив после себя потомства. Так-то вот, сладкая леди.
– А ты откуда пришел? – спросила Лина, не в силах справиться с любопытством.
– Оттуда, – Умник показал большим пальцем за спину. – Из другой страны, не Америки. Более точной информации дать не могу, извини. Еще спроси, как меня зовут на самом деле…
– Понятно. И ты тоже это… Сидишь на наркотиках?
– Ну уж нет, – Умник сморщился, словно его угостили незрелым лимоном. – Я не больной, понятно, детка? – Умник постучал себя по черепу, издав гулкий звук с металлическим оттенком. – Времени на дурь у меня нету. Я пришел, чтобы делать здесь бизнес – такой, какой в других частях вашей долбаной приличной Америки не сделаешь. И делаю свой бизнес. А когда заработаю денег достаточно, то вернусь в свою страну, куплю домик, заведу большую клумбу хризантем, жену и кучу сопливых белобрысых деток. Вот такая у меня мечта, не смейся. А чтобы родить нормальных деток, нельзя употреблять всякую дурь. Ты не смеешься, детка? Не вздумай смеяться, а то и в рожу схлопотать можно…
– Не смеюсь я, – сказала Лина. – Я – нормальная детка.
Пожалуй, Умник скорее нравился ей, чем не нравился. То, что он говорил, звучало неправдоподобно процентов на пятьдесят. Но с остальной полусотней процентов вполне можно было примириться – если обладать должным чувством здорового шизофренического юмора.
– Не вздумай смеяться, – повторил Умник. – Тут брались некоторые надо мной смеяться…
– Слушай, – спросила Лина, – сликам вообще можно верить? Вот тебе – можно?
– Мне – можно, – уверенно сказал Умник. – Кому ж еще верить, если не мне?
– Почему я должна тебе верить?
– Потому что я чувак высшей категории, – заявил Умник, – слик элитного разлива, типа французского вина Шато Шеваль Блан, понятно?
– Понятно.
Лина вздрогнула. Умник назвал именно то вино, о котором она думала сегодня днем, которое хотела заказать, но не могла себе позволить. Совпадение почему-то не показалось ей забавным – скорее жутковатым.
– Слики все разные, – продолжил Умник. – Хотя все здесь называют себя братьями и сестрами, считаются равными, но реально существуют люди высшего сорта, вовсю работающие мозгами и делающие дело, слики средней руки на подхвате – торгаши, дилеры, механики, биотехники и так далее, и, наконец, низший класс – всякая обдолбаная шваль, типа этих придурков Дирса и Бантаха, коя пасется по подворотням, лопает дешевый спирт с коноплей и живет только за счет сундука.
– Сундук – это что? – спросила Лина.
– Общественная касса. Кварталы сликов – большая коммуна. Многие здесь когда-то неплохо мыслили, производили качественный продукт, но со временем скурвились, сели на наркотики, пропили-прожрали все, что имели. Мы не можем выгнать их – наши правила не позволяют бросать братьев. Поэтому слики обложены внутренними налогами. Приходится платить за многое. В сущности, ничего оригинального. Всё так же, как и в большой Америке – те, кто может работать, кормят оглоедов и раздолбаев. К счастью, раздолбаи живут недолго. Однажды приходит овердоз, и их высохшие душонки отправляются в наркоманский рай.
– А чего Дирс так психанул, когда я назвала его марджем?
– Никогда не называй марджа марджем. Назовешь – снова огребешь неприятности. Мы – слики, только так. Мы – самые хитрожопые на этой планетке[6] . Самые умные. Вам, брэйнвошам, с нами не тягаться.
– Значит, я – брэйнвош?
– Все в этой чертовой стране – брэйнвоши. Промытые[7] . Все, кроме сликов.
– Я нормальная, – твердо сказала Лина. – Никто не промывал мне мозги, не было такого. Я делаю то, что хочу, и черта с два кто заставит сделать меня другое.
– Значит, ты явный кандидат в слики.
– Сомнительный комплимент.
– Ты кандидат в слики, леди Лина, точно тебе говорю. Ты уже пришла сюда, в Синий Квартал – полагаю, именно для того, чтобы сделать то, что тебе нужно, чтобы обойти законы, написанные высокомерными ослами – рабами, полагающими себя свободными людьми. Рабами своих электронных счетов. У тебя есть электронный счет, леди Лина?
– Есть. Но он пуст.
– У тебя есть работа, леди Лина?
– Нет.
– Ты уволилась, – уверенно заявил Умник. – Тебя не выгнали, ты уволилась сама, потому что тебе до смерти надоело вариться в общем супе, в компании, где про тебя известно всем и вся, где ты шагу не можешь сделать, не приложившись пальчиками к детектору и не поморгав голубыми глазками в сраный сканер для чтения сетчатки. И это значит, что ты вылетаешь из обоймы, из родного для тебя социума – по собственному желанию. Вылезаешь из душащих тебя плодных оболочек, чтобы родиться снова – более свободной. А также это означает, что ты становишься маргиналом, бродишь по краю своей социальной группы и размышляешь, куда прилепиться, чтоб не прогадить при том всю свою жизнь. Потому что маргиналы, несмотря на всю свою неприкаянность, тоже хотят жить. И жить, при возможности, хорошо.
