— Мне нравятся умные люди. Но ты живешь здесь как сэр Стивен Болл, всеми уважаемый член парламента, которого приглашают на чай и Грантли, и викарий. А я, несчастная миссис Пенфолд, только и могу, что совать нос в чужие дела и сплетничать. Окажись ты здесь в качестве конюха, все было бы иначе.

— Я бы не отказался. — Стивен подошел к камину и подложил дрова. — Некоторые мои друзья, в частности Николас, пострадали от своего героизма. Иногда от этого страдают наши близкие, к примеру, Арабел. Мне это не по душе.

Пока Лаура обдумывала, что ответить, Стивен повернулся к ней:

— Но я бы хотел, чтобы они не ограждали меня от опасности.

Она поняла, что он говорит о самом сокровенном.

— «Служат и те, кто только терпит и ждет», — процитировала она Мильтона.

— Если помнишь, здесь речь идет о слепом.

— Ты сэр Стивен Болл, член парламента, — повторила Лаура. — Ноша нелегкая, и твои друзья это ценят.

Губы его были твердо сжаты.

— И ты видишь меня таким? Святым, которого следует ограждать от всяких неприятностей? Ты бы относилась ко мне иначе, будь я грешным Гэлом Гардейном?

— Конечно, иначе.

— Гэл Гардейн! Один из тысячи английских молодых людей, занимающихся только спортом, таких же бесполезных, как трутни в ульях. Они производят потомство, а потом по-глупому погибают.

Лаура потеряла дар речи.

Стивен отвернулся, закрыл руками лицо.

— Прости, мне жаль.

Лаура хотела утешить его, но сочла необходимым напомнить:

— Гэл был отцом Гарри, Стивен. И ребенок должен иметь право гордиться своим отцом.

Он опустил руки, но все еще стоял, глядя на огонь.

— Я знаю это и прошу прощения. Я никогда не скажу ничего подобного твоему сыну. Но не высказать этого я не мог.

Лаура хотела возразить, но что она могла сказать? Ноги у нее дрожали. Она медленно ушла в его комнату и закрыла за собой дверь.

Стивен сказал правду. Пусть жестокую, но правду. И кем тогда была она? Королевой пчел? Нет, просто жаворонком, существом без цели в жизни, готовым только петь и рожать детей.

Ну и что в этом плохого? Она хотела вернуться и поспорить со Стивеном, но передумала. Он прав. Человек не должен быть трутнем. Надо приносить людям пользу.

Лаура понимала, что дело не только в этом. Его вспышка говорила о его чувствах к ней, чувствах более сильных, чем она предполагала. В Стивене она видела только мужчину, которого желала. Он был преданным другом, которому она могла доверить свою жизнь. И жизнь своего сына.

Когда он услышал, как открылась, а потом закрылась дверь, Стивен убедился в том, что Лаура ушла. И он сам это спровоцировал.

Он разрушил то, о чем мечтал много лет. Впрочем, хорошо, что он высказал свое мнение о Гардейне теперь, а не после того, как ему удалось бы повести ее к алтарю.

Он рассмеялся. Его горькие слова были точными, но не совсем обоснованными. Он знал много таких трутней и не порицал их. Со многими он даже с удовольствием общался.

Гэл Гардейн был виноват не в том, что вел бесполезную жизнь, а в том, что женился на Лауре Уотком.

Стивен позвал горничную, чтобы убрала посуду. Оставаться здесь не было никакого смысла. Джек понятия не имел о том, что его невестка и племянник в этой гостинице, и поэтому не представлял для них никакой угрозы.

Погасив свечи и убедившись, что в камине все в порядке, Стивен вышел. Немного подумав, запер дверь и просунул ключ в щель под дверью.

Оказавшись в новой комнате, Стивен позвонил горничной, чтобы принесли воды. Поскольку никто и ничто не должно было побеспокоить его ночью, он не стал возиться с ночной рубашкой и накинул на себя только пижаму.

Так как делать ему было нечего, он приставил свой звукоусиливающий аппарат к стене, хотя сомневался в том, что услышит что-нибудь новое. Прибор работал, и оба подозреваемых были в соседней спальне. Голоса были приглушенными, возможно, были опущены занавески вокруг кровати.

Неужели они спят вместе?

Иногда слуги спали вместе с хозяевами, но Стивен предполагал, что Фарук спит на диване. Фарук был темнокожим, следовательно, низшего ранга, чем англичанин. Стивен старался изжить в себе эти взгляды, и сейчас ему было неприятно, что это пока не удается.

Иногда люди ночью, в темноте, бывают более откровенными, чем днем, поэтому Стивен решил прислушаться.

— Честно…

— Когда…

— Забочусь о тебе, нюрани.

Стивен предположил, что это арабское слово. Слово, выражающее уважение? Или обращение к рабу? И вдруг он услышал:

— Люблю…

«Люблю»? Стивен попытался сложить вместе все, что слышал, и его предположение подтвердил тихий стон. Он отошел на шаг от стены.

Боже! Г.Г. — женщина? Лаура говорила, что Дайер весьма изящен. Но им удалось убедить всех, что это мужчина. Теперь кое-что становилось понятным. Например, то, что капитан Дайер не знал военных терминов.

Англичанка, которая была в рабстве в гареме? Фарук ее спас? Все это было слишком близко к описанному Байроном в «Корсаре».

Они не могли вернуться в английский дом: каким бы героем ни был Фарук, его не примут как мужа англичанки. Особенно если родные Г.Г., как он говорил, методисты. Стивен улыбнулся этой мысли.

Ситуация уже не казалась такой загадочной, за исключением попытки вымогательства денег у лорда Колдфорта. Если леди предпочитает общество Фарука… Брак между христианкой и магометанином дело непростое.

И на что они будут жить, если лорд Колдфорт откажется им заплатить?

Тут Стивен подумал, что это не его забота. Ему надо обезвредить Джека Гардейна и оберегать Лауру и Гарри. На расстоянии. Пока она не выйдет замуж.

Стивен достал флягу с бренди, которую заблаговременно наполнил у Топема, и выпил несколько глотков. Чертовски хорошее бренди! Неудивительно, если учесть, что они находились в центре деятельности контрабандистов. Он медленно выпил еще. Стивен не мог позволить себе опьянеть, но ему надо было взбодриться.

Он не зажигал свечей, довольствуясь светом от камина. Он сидел у окна, потягивая бренди, глядя, как волны набегают на берег, словно пытаясь поцеловать его.

Поцеловать.

Они так редко целовались с Лаурой.

Стивен услышал звук открываемой двери и обернулся, ругая себя за то, что пил бренди, а пистолет оставив в соседней комнате.

Лаура?

Видимо, выпил лишнего, и ему мерещится.

Лаура во всей своей красе, с распущенными волосами, в розовом халатике, который еще в Колдфорте едва не свел его с ума. Стивен порывисто встал. Лаура закрыла дверь, подошла к нему и расстегнула халатик. Халатик сполз на пол, и Лаура предстала перед ним обнаженной.

У Стивена перехватило дыхание. Перед его взором были полные груди совершенно изумительной формы, плавные линии талии, красивые бедра. На лице никаких следов грима, даже ужасная бородавка исчезла.

— Да будет тебе известно, — заговорила Лаура, — что я совсем не стеснительная. — В глазах ее плясали искорки смеха.

Он открыл рот, но не издал ни единого звука.

— И не трусливого десятка.

С этими словами Лаура стала расстегивать его пижаму.

Стивен наконец обрел дар речи.

— Лаура, — произнес он и схватил ее за руку.

— Не будь глупцом. — Она высвободила руку и улыбнулась так, как улыбалась ему в юности. Но та, прежняя Лаура ни за что не вела бы себя так, как сейчас, не прикасалась бы к его плоти сквозь тяжелый шелк, не расстегивала бы его пижаму. — Конечно, если мы зайдем слишком далеко, — продолжала Лаура, — нам придется обвенчаться. Помни об этом, Стивен.

В висках у него стучало. Каким-то образом он опять оказался на стуле и с восторгом смотрел на ее освещенное огнем камина счастливое лицо.

— Ты шокирован? Я такая, какой ты меня видишь, Стивен.

Она обхватила руками его голову и страстно поцеловала в губы. Но когда он, оторвавшись от ее губ, взглянул на нее, выражение лица у нее было абсолютно серьезным.

— Хорошенько подумай, Стивен. Я страстная, требовательная, наслаждаюсь близостью с мужчиной и умею доставить ему наслаждение.