– Надеюсь, новости действительно стоят моего беспокойства, – пробурчал Мустафа, открывая дверь кабинета. – Что случилось?
Хасан дождался, пока хозяин усядется в глубокое кресло, чиркнул зажигалкой, помогая Батоеву раскурить сигарету, и с тихой радостью поведал:
– Есть след! Менты нашли свидетеля!
Глаза Мустафы сверкнули.
– Говори.
– Отправляясь на работу, один из жителей домов встретил незнакомого мужчину. Обратил внимание, потому что двор глухой и чужие там бывают крайне редко. Нам повезло: свидетель оказался бывшим гэбистом, а сейчас работает в охранном агентстве, так что мужика он описал досконально.
Батоев выхватил из рук помощника лист бумаги, нетерпеливо пробежал взглядом по строчкам: «…тридцать – тридцать пять лет… темные волосы… нос… одет…» Откинулся на спинку кресла, прищурился:
– Это уже кое-что.
Обычный человек опустил бы в такой ситуации руки: как отыскать в десятимиллионной Москве тридцатилетнего мужчину с темными волосами? Опрашивать каждого встречного? Дать объявление в газету? Но Хасан не даром ел свой хлеб.
– Гэбист сказал, что никогда раньше этого мужика не видел, а направлялся тот к метро. Вывод: или ночевал у подружки, или приезжал по делам. Завтра утром два десятка наших пойдут по окрестным домам и офисам. Фоторобот у нас есть. Уверен, к полудню мы найдем урода.
Хотелось приказать действовать прямо сейчас, немедленно: врываться в квартиры и будить людей, но Мустафа понимал, что надо ждать.
– Хорошо, Хасан, я очень тобой доволен.
* * *
Говоря откровенно, вряд ли бы Димка решился искать следы антикварного перстня, не будь у него маленького хобби – история Второй мировой войны. У многих интерес к тому времени проходит. Взрослея, дети забывают рассказы дедов-фронтовиков, старые фильмы начинают восприниматься совсем иначе, нежели раньше, и память о самой большой войне в истории человечества оживает лишь 9 Мая. У Орешкина же детская увлеченность не пропала. Не стала, как это иногда бывает, профессией, но никуда не делась. Димка внимательнейшим образом читал документальные материалы, посещал пару военно-исторических клубов и, бывало, до остервенения вел дискуссии на профильных интернет-форумах. На которых – Орешкин знал это точно – появлялись не только такие же, как он сам, энтузиасты, но и люди с соответствующим образованием. С одним из них, использующим в Сети ник fOff, Димка виртуально подружился и на его помощь рассчитывал.
«Есть тема. Давай в приват[1]».
«Давай».
Приятеля Орешкин отыскал лишь поздним вечером и теперь торопился поделиться информацией, боясь, что тот предложит перенести разговор на завтра.
«Что случилось?»
«У меня есть интересная штука. Хочу, чтобы ты ее посмотрел».
«Что за штука? Документ?»
«Антиквариат».
«Не занимаюсь».
«Мне нужна консультация историка».
«Наследство привалило?»
«Вроде того».
«Пришли на мыло[2]».
Перстень Димка сфотографировал на камеру телефона. Перекачал файл в компьютер, приготовил письмо, и теперь ему оставалось лишь нажать на кнопку.
«Лови!»
«Поймал, – отозвался приятель через некоторое время. – Жди».
fOff не отзывался двадцать минут. Орешкин не отлипал от монитора, нервно курил, проклинал себя за глупую любознательность…
fOff был как всегда краток:
«Откуда дровишки?»
«Наследство».
«Уверен?»
«Скажи, что разузнал, тогда обсудим».
«Такие вещи надо щупать. Возможно – подделка».
«Ты скажи, подо что подделывают?»
«Надпись-то не на арабском, сечешь?»
«Не секу», – честно признался Орешкин.
«Если все так, как я думаю, то твоей „штучке“ на пару тысяч лет больше, чем ты мог бы себе представить».
– Ого! – Димка уважительно посмотрел на перстень. – Когда же тебя сделали?
«Еще какие-нибудь признаки есть?»
«Какие признаки?»
«Метка? Клеймо? Насечки необычные? Файлы у тебя паршивые получились, я чуть глаза не сломал, их просматривая».
Орешкин снова закурил. Говорить или не говорить? С одной стороны, глупо вот так с ходу выкладывать на стол все козыри. С другой – он сам попросил консультацию, так зачем же теперь скрывать факты?
«Есть знак под камнем или в камне – я не разобрался. Его видно, только когда свет падает на перстень под особым углом».
«Что за знак?»
«Шестиугольная звезда».
«Печать Соломона?!»
«Типа того».
«Обалдеть!»
«Что это значит?»
На этот раз fOff не удержался от эффектной паузы.
«Ты читал „Тысяча и одна ночь“?»
«Да».
«Тогда ты должен помнить, чем запечатывали сосуды с джиннами».
* * *
Излагать Казибековым ультиматум Батоева отправился Павел Розгин. В этом заключалась его задача: поговорить с одной стороной, затем со второй, если придется – вернуться к Мустафе и передать ответ Абдуллы. Уважаемые люди не хотели войны. Уважаемые люди хотели помочь Казибекову и Батоеву поговорить между собой, и никто, кроме Розгина, не смог бы организовать челночные переговоры.
– Абдулла, ты понимаешь, что я говорю словами Мустафы? Ничего от себя.
– Павел, я знаю правила, – кивнул Казибеков. – Говори.
Адвокат тяжело вздохнул, всем своим видом показывая, как трудно ему доставлять дурную новость в дружественный дом, и начал:
– Он не хочет больше крови, не хочет войны. Семья должна покинуть Москву в течение трех дней. На ваши вложения за границей он не претендует. Ваш бизнес здесь он покупает. Вот перечень собственности, которую он желает приобрести, цены указаны.
Абдулла даже не взглянул на оказавшуюся на столе тоненькую папку, не сводил глаз с Розгина.
– Если условия будут приняты, Мустафа клянется, что не тронет никого больше. И готов отвечать за эти слова перед всем сообществом.
– А что они? – глухо осведомился Казибеков.
Адвокат помолчал.
– Никто не понимает, что происходит, из-за чего возникли трения. Мустафа говорит, что вы решили изменить условия, по которым передали ему свой старый бизнес, и затребовали большую долю. Уверяет, что защищался. В этом случае к нему нет претензий. Если ты докажешь, что это не так, – и тебе никто слова не скажет.
– Слова против слов.
– Вы оба серьезные люди, вам верят. Ты можешь убедить людей поддержать тебя.
– И Мустафа может.
Розгин потер пальцами переносицу:
– Люди не хотят войны. Никто не хочет.
– Мустафа начал стрелять! – бросил Абдулла.
– Это все помнят. Но надо понять – почему?
Казибеков скривился, резко поднялся, повернулся к адвокату спиной и спросил:
– Сколько у меня времени?
– Советую определиться до утра. А вообще люди хотят, чтобы завтра вечером что-нибудь решилось. Если потребуется, они готовы встречаться и говорить.
– Я понял. Спасибо, Павел. Уходи.
– Это грабеж, – тихо сказал Юсуф, бросая папку на стол. – За такие деньги бизнес не продают. Насмешка! Мы потеряем миллионы!
Абдулла тяжело посмотрел на младшего брата и повернулся к Ахмеду, третьему сыну Ибрагима.
– Что скажешь?
Тот мрачно потер подбородок:
– У Мустафы сила?
Абдулла кивнул.
– Неужели не достанем суку?
– Ляжем, – коротко ответил старший брат.
– Об отце говорим, Абдулла, – напомнил Ахмед. – Мстить надо, иначе Мустафа вернется. Выждет полгода и вернется добивать. Если на кровь не пойдем – он не отстанет.
– У Мустафы Зарема, – буркнул Абдулла.
– Ай! – Ахмед выругался. – Зарема! Забыл!
– Но Мустафа не может ею управлять, – негромко произнес Юсуф.
Абдулла повернулся к брату:
– Почему ты так решил?
– Потому что иначе он бы уже положил всех нас, – просто ответил младший. – Потому что ему было бы плевать на мнение сообщества. Неужели не понятно?
