На той стороне зала отдельно стоящие массивные сооружения, похожие на телефоны-автоматы для миллионеров, – просторные, наглухо закрытые дубовыми стенами, как «мерс» закрывается тонированными стеклами.

Дверь открылась, немолодой мужчина в строгой черной сутане смотрел вопросительно. Тут же выражение лица смягчилось, он сказал негромким голосом:

– Входи, сын мой. Я вижу на челе твоем смятение. Это хорошо…

– Смятение? – переспросил я. – Что же в нем хорошего?

– Твоя душа неспокойна…

– Разве покой не важнее? – спросил я.

Он подошел вплотную, светлые глаза прошлись по моему лицу. Попы должны быть хорошими физиономистами, как и уличные гадальщики, а этот явно был не последним в их ряду.

– Полный покой только в мертвой душе, – сообщил он. – Смятенная душа всегда ищет пути к Свету… Иной раз эти пути крайне причудливы и извилисты… Что за тревога на твоем челе, сын мой? Почему за твоими плечами я вижу нечто… напоминающее мне тьму?

– Мне тревожно, – сказал я. Странные слова из детства выплыли из памяти, я произнес их вслух: –… и душа моя творимым злом уязвлена стала.

– Уязвлена?.. Ты зрел пожары, погубленные посевы, трупы на дорогах?

– Да, – ответил я. – Это… и не только. Это только то, что видим. Я… очень издалека!.. И для меня все это… очень внове.

Он посмотрел сочувствующе, в серых глазах были теплота и участие.

– Да, люди привыкли видеть только следствие, а не причины… Мир настолько был захвачен Злом, настолько им пропитан, Зло настолько укрепилось и укоренилось… что Господу пришлось прислать своего сына, отдать на заклание… принести в жертву!.. И вот только с того дня началось наступление… но ты должен понимать, что когда Зло властвовало тысячи и тысячи лет, то очистить мир за один день никому не под силу. Даже сыну Божьему! Ты должен понимать и укрепиться сердцем, что Он только указал путь, как жить и бороться в мире, где Зло разрослось, укрепилось, пустило корни, а действовать нам самим… Ведь Зло не просто строило города, оно меняло души людские, оно создавало даже государства именно для Зла!.. Мы теперь знаем, что на землях, где господствовало Зло, тоже велись жестокие войны: одни короли подчиняли других, истребляли целые народы, а могучие колдуны приносили в жертву по сто тысяч человек… Было и такое, что одни колдуны опускали в море цветущие острова с богатыми городами, а другие, напротив, со дна океанов поднимали горные хребты, где на вершинах бились, умирая, дивные морские чудища…

– Ого, – вырвалось у меня невольно, – это же какая мощь…

– Нам, – сказал он устало, – людям Слова Божьего, неслыханно повезло, что Зло, ощутив полную власть над миром, предавалось безделью и лишь изощрялось в еще больших гнусностях, пытках, изуверствах, сталкивало в кровавых битвах могучие королевства, а само наслаждалось видом тысяч и тысяч трупов, которые расклевывают вороны и грызут волки…

Я кивнул, понимал, что, с другой стороны, пока христианство было слабенькое, оно само сопело себе в тряпочку, росло, крепло и ни с кем не задиралось, а когда его стали принимать уже и короли со своими подданными, Тьма еще долгое время пренебрегала жалким противником. Так что воины креста захватывали земли, создавали уже христианские королевства со своим укладом, моралью, религией, устоями.

– Сейчас подошли к их главным землям? – спросил я.

– Нет, – ответил священник. – Это наши предшественники, похоже, приблизились к их главным цитаделям Зла чересчур близко. И вот сейчас перешла в наступление уже сама Тьма. Надо признаться, мы оказались не готовы… Жизнь человеческая коротка, а память не намного длиннее: все почему-то были уверены, что вот так будем теснить и дальше, пока не искореним язычество, пока весь мир не станет христианским. Но там, судя по всему, богатые земли, где Зло укоренилось, укоренилось… И куда еще ни один из наших людей не смог проникнуть.

Он вздохнул, лицо было смертельно усталое. Жестом пригласив меня сесть, опустился на широкую лавку. Я сел, толстая дубовая доска успокаивающе тронула кончики пальцев: мы здесь, сюда никакое зло не войдет.

– Но почему? – спросил я настойчиво. – Ведь начиналось так здорово, победно, обещающе? А потом…

Священник сказал упавшим голосом:

– Наши богословы, при всех своих склоках, переходящих в драки и обратно, все же сходятся в одной печальной истине… Господь Бог, создав мир, отстранился от дел. Дальше всю работу вел его самый блистательный ангел, лучший ученик, даже имя его было Люцифер – блистающий, Утренняя звезда. Да-да, он же Сатана, Дьявол, Вельзевул и тысячи других имен. Дело в том, что Господь наш – творец, а Люцифер – мастер. Если хочешь, то они – Творец и Мастер. Разницу улавливаешь?

Я буркнул:

– Первый – это вдохновение, озарение, второй… доведенное до совершенства умение. Вы продолжайте, святой отец.

– Так вот, Господь отошел от дел, а Сатана – нет. Это и удручает наших воинов, ибо Зло активно, оно захватывает все новые земли, оно уже призвало всю нечисть, с ним подземные силы, подводные и водные, с ним черная магия, а у нас… Ты должен это понимать, но укрепиться верой в сердце… Верой в нашу правоту.

Он удрученно умолк. Вид у него был настолько подавленный, что я сказал, только бы его утешить:

– А мне это как-то… Наверно, я пришел из такого… гм… села, что мы посчитали бы себя оскорбленными, если бы Господь Бог нам вытирал нос. Впрочем, и Сатане мы бы не позволили. Словом, если Господь Бог не вмешивается, то это значит, что он полностью полагается на своих… свои создания. Ведь создавал мир в момент вдохновения, а это выше любого мастерства! Мне как-то больше нравится, что меня не ведут за ручку.

Я еще не договорил, когда ощутил, что говорю искренне. Ни царь, ни бог и ни герой, как поется в какой-то старой доброй песне, добьемся мы освобожденья своею собственной рукой… И со злом будем бороться сами, не оглядываясь на гувернера за спиной.

Священник смотрел с изумлением.

– Откуда ты? – спросил он тревожно. – От твоих слов веет холодом. Гордыня, страшная гордыня!

– Пусть гордыня, – согласился я, – но и гордыню тоже создал Творец.

– Да, но счел смертным грехом для чад своих…

– Для чад, – согласился я, – но когда чады становятся взрослыми…

– Несчастный! – воскликнул он. Отшатнулся, пугливо перекрестился, перекрестил меня. – Пади на колени и моли Господа за такую ересь!

Я молча повернулся и пошел к выходу. Священник торопливо читал требник. На пороге я обернулся, захотелось оставить за собой последнее слово:

– Так вы, святой отец, совсем не гордитесь, что вы – создание Божье?

Священник смотрел на меня с отчаянием. Я уже открывал дверь, когда он вскочил и, быстро-быстро семеня старческими ногами, устремился ко мне. Лицо его раскраснелось от усилий, он задыхался, сказал торопливо:

– Не знаю, поможет ли… Но, прошу тебя…

Меня передернуло, когда он расстегнул ворот. Шея дряблая и худая, как у помирающего от старости гуся, такие же дряблые пальцы с подагрическими суставами ухватились за тонкую серебряную цепочку с крохотным серебряным крестиком на груди.

– Возьми… Это… может пригодиться…

Я интеллигент, отказывать как-то вот так прямо в глаза не могу, я даже могу что-то пообещать, а потом, естественно, найду тысячу убедительных доводов, почему так не надо делать.

«Выброшу, – подумал я. – Выйду за ворота и выброшу».

Но молча наклонил голову. Священник надел мне цепочку, голова и шея у меня оказались еще те, едва налезла, чуть уши не оборвал, священник заморился так, что мне стало жаль старого несчастного человека, погрязшего в суевериях.

– Спасибо, – сказал я. – Э-э… я оценил жест. Спасибо.

Постояв перед собором, но не с моим умением замечать слежку, отмечаться перед витринами не умею, да и где здесь витрины, я двинулся в соседний квартал. Кроме церковного собора где-то в центре обязано быть нечто подобное Ленинке. Ну, пусть не Ленинке или даже Некрасовке, но библиотеки существовали во все времена, а здесь, в европейской части, где даже короли не умели читать и писать, монахи сразу создавали собственные книгохранилища. Сперва из подручного материала, изучая врага изнутри, а потом уже начали записывать свои видения, откровения, поучения, искушения и прочие примеры духовных подвигов с местными дьяволами.