Он повернулся. Четверо воинов-куллов, обнажив клинки, шли к нему. В наречии жителей Предела Воды «кулл» означало «орех». Их туат состоял в основном из воинов и раньше обитал у подножий Сведенбора. Как бойцы они почти не знали себе равных. Если доиры – дубы – и превосходили их силой, то в ловкости и выносливости лучше куллов не было никого. Это племя стало одним из немногих, которое смогло остановить продвижение кабаньей орды, кочевников орка Горака, хотя после той войны от куллов осталась едва ли пятая часть. Теперь орехи служили охранниками у богатых эльфов, обитающих в кранноге озера Флэй, нанимались в отряды следопытов или разведчиками к железнодеревщикам.

Перед Эльхантом они плавно разошлись и встали, образовав полукруг.

– Ты пойдешь с нами, агач, – произнес один и протянул руку ладонью вверх. – Отдай меч.

Голоса вокруг стихли. Эльхант стоял неподвижно, глядя себе под ноги, словно не видя и не слыша происходящего. В его голове совершалось нечто, незаметное даже ему самому – явные мысли отсутствовали, но сознание впитывало все, что поступало через глаза и уши, отсеивая ненужное, принимая к сведению и утрясая важное, и происходило это очень быстро.

Агач поднял руку; орехи не шелохнулись, хотя восемь зрачков сдвинулись, наблюдая за ней. Перекинув ремень через голову, он снял ножны и положил на землю перед собой. Орехи молча ждали. Эльхант отстегнул от пояса еще одни ножны, короткие, из которых торчала деревянная рукоять ножа, и негромко сказал:

– Это все.

– Хорошо. Теперь отойди назад.

Он отступил на три шага.

Стоящий слева орех, не выпуская меч из правой руки, левой взял кэлгор и с легким удивлением оглядел его.

– Идем, агач. К шатрам.

Септанта пошел вперед, куллы расступились. Двое оказались по бокам от него, двое за спиной. Агач будто не замечал их – он все еще скользил по окружающему слегка рассеянным взглядом, усиленно обдумывая происходящее. Они миновали барда: закутанный в длинный темный плащ на деревянных застежках, тот сидел у костра и нараспев декламировал песню печали. Вокруг собрались солдаты и молча слушали.

Вскоре орехи подвели Эльханта к большому шатру посреди луга. Полог из шкур закрывал вход, рядом стояли двое низкорослых доиров-дубов, молодых воинов с бычьими шеями и мощными выпуклыми лбами. Доиры считались верховным туатом Атланса. Всего племен было дюжина и четыре. Среди них высшие – доиры, витхи, саилы, лурисы и феарны. Пять «средних» и пять «младших» туатов были более слабыми или бедными, но легенды четко указывали, какие именно туаты выше, а какие ниже, и те, кто относился к высшим, естественно, полагали, что легенды не врут.

Эльхант остановился, и старший кулл сказал:

– Ждут его? Это тот дикарь…

– А, да… – пророкотал один из дубов. – Хотя не очень-то он там нужон. Ну ладно, заходите.

Второй охранник вместе с тремя орехами остался снаружи. Старший кулл, Септанта и доир вошли в шатер.

Эльхант остановился перед круглым столом с деревянным столбом в центре, поддерживавшим вершину шатра. На разбросанных по земле шкурах стояли два сундука, наспех сколоченный табурет и низкая лежанка, застланная меховым покрывалом. Септанта расправил плечи и выпрямил спину, почти на голову возвышаясь над вошедшими следом куллом и доиром, поднял подбородок, не шевелясь, – хотя взгляд его переместился дважды: с занимающей табурет Ланы на стоящего по другую сторону стола железнодеревщика в доспехе, но без шлема, а после – на эльфа, про которого агач много слышал, однако не видел пока ни разу.

Воевода объединенного войска туатов Атланса, командовавший теми эльфами, что в конце концов разбили орду Горака, легендарный Монфор Билал сидел, уперев в колени могучие кулаки. На среднем пальце правой руки поблескивало золотое кольцо, запястья были украшены рисунками-татурами.

Септанта полагал, что Билал моложе. Но сейчас он видел перед собой не просто пожилого эльфа, а почти старика, пусть еще и полного сил. Большинство детей деревьев, не считая наездников на грифонах, никогда не стриглись или, по крайней мере, носили длинные волосы – символ свободы и власти. Воевода был почти лыс. Мохнатые седые брови нависали над узкими глазами, от крыльев мясистого носа к уголкам рта двумя дугами тянулись глубокие складки, будто трещины в коре.

– Не нужен он мне здесь, Лана, – хриплым низким голосом произнес Билал, уперся широкими босыми ступнями в шкуры и тяжело поднялся с лежанки. На воеводе были мешковатые штаны и незаправленная белая рубаха.

Старший в отряде куллов, все еще сжимающий в руках оружие Эльханта, стоял слева от него, а доир, у которого была короткая палица, – справа.

– Это он? – спросил Монфор у железнодеревщика.

Только сейчас Септанта смог разглядеть лицо того, кого сбросил с коня – узкое и лишенное всякого выражения. Светлые волосы были зачесаны ото лба к затылку и скорее всего смочены известковой водой, отчего, став жестче, они поднимались волнистой лошадиной гривой.

– Бунтарь, – процедил железнодеревщик, кладя руку на свой шлем, стоящий у края стола. – Конечно, он! Предатель.

– Не предатель, – сказал агач.

Лана презрительно хмурилась. Билал, сцепив пальцы на выпирающем под рубахой животе, неприязненно взглянул на железнодеревщика.

– Лжешь! – рявкнул тот. – Ты…

– Нет, никогда не лгу, – возразил Септанта.

– Риг, он напал на меня, – обратился железнодеревщик к Билалу. – Он помешал отступлению, сбросил меня с коня, из-за него погибли солдаты!

Воевода перевел взгляд с него на агача и спросил:

– А это – правда?

– Да, – произнес Эльхант.

– Значит, бунтарь. Лана, сейчас нет времени звать брегона и устраивать суд над каждым, кто не выполняет приказы и мешает нам. Проследи, чтобы его казнили немедленно.

Доир шагнул к Септанте и получил каблуком зеленого сапога в колено. Удар казался несильным, но охранник с глухим мычанием повалился на шкуры. Эльхант, выдернув ножны с кэлгором из рук кулла и схватившись за столб, прыгнул, поджав ноги. Он пролетел по короткой дуге на столом, отпустив столб, сделал три шага и очутился позади железнодеревщика.

Никто не успел пошевелиться. Септанта уже стоял на одной ноге за спиной эльфа, схватив его за пышные волосы над лбом и отогнув голову назад, сжимая рукоять кэлгора, лезвие которого касалось выпятившегося кадыка. Правое колено упиралось в поясницу. Ножны, в которые раньше был вложен темно-синий меч, еще падали на шкуры…

Железнодеревщик вскрикнул. Ножны упали. Кулл вытащил меч. Выпустив палицу, доир ухватился за край стола, покряхтывая от боли в колене, попытался выпрямиться. Монфор Билал стоял неподвижно. Лана достала свое оружие – тонкое и прямое, шириной с кинжал, но слишком длинное для него.

Некоторое время в шатре было тихо, лишь постанывал доир да железнодеревщик громко сопел.

Снаружи раздались голоса.

– Дикарь! – выкрикнула амазонка с возмущением. – Как ты смеешь?!

Ноздри Ланы раздувались, кончик узкого меча подрагивал. Эльхант стоял неподвижно – он успел развернуть железнодеревщика и сам развернулся так, чтобы видеть всех, кто находился сейчас в шатре.

– Отец, где Кучек? – краем рта тихо спросила Лана.

– В лесу, – ответил Монфор. – Его послали за хворостом.

Снаружи что-то пророкотал голос оставшегося перед входом доира, и вдруг заплакал ребенок. По шее железнодеревщика потекла капля крови. Прикрывающие вход шкуры заволновались, затем чья-то рука резко отвела их в сторону. Все, кроме Эльханта и того, кого он пленил, повернули головы.

Внутрь ворвалась высокая эльфийка в длинной подпоясанной рубахе, с плачущим младенцем на руках, следом сунулся доир-охранник, тут же мимо него протиснулись юница, древняя старуха, за ними – трое солдат.

– Вы кто такие… – начала Лана, но Ирма, чье лицо пылало от гнева, перебила ее:

– Этот агач спас всех нас! Что вы делаете? Вы все! Нас бы захватили мертвоживые, но он…

В шатре стало темнее. С того самого мига, как темно-синий меч оказался у шеи железнодеревщика, зрачки Эльханта ни разу не шевельнулись – он не смотрел ни на кого в частности, взгляд был направлен между фигурами, так, чтобы в поле зрения оставались все присутствующие. Но теперь Септанта моргнул и посмотрел на вход.