Нет, сталкиваясь с подобными делами, Иван Петрович не занимался пустыми рассуждениями. Он с суровой неотвратимостью доказывал преднамеренность такого преступления, писал лаконичное обвинительное заключение с указанием соответствующей статьи Уголовного кодекса.

И ставил точку.

…Но в привычно-грязном потоке бытовых преступлений следователь встречался и с такими, перед которыми профессиональная терпимость уступала на время внутренней потребности по-человечески до конца понять содеянное. В него вселялась вдруг тревога, предчувствие опасности, какое испытывает даже опытный, хорошо вооруженный охотник от сознания, что невидимый хищник притаился где-то совсем рядом. И тревога эта вовсе не за себя, а за всех тех людей, у которых нет такого обостренного внимания, как у него.

Анечка Куркова почти сразу стала с ним откровенной и простой, как со своим человеком. Она хорошо относится к людям, и поэтому легко понять, что помочь всякому в затруднительном положении, не требуя за это ответного одолжения, ее привычка. И в чем ее можно упрекнуть, если оказывается вдруг, что ее доброта использована дурно?..

Особенно у нас, где доверие и уважение воспитываются с детского сада, а подозрительность считается дурной чертой характера!

Откуда же взялась эта Хомина?..

Ведь в детском саду она играла в те же добрые игры, что и сверстницы, в школе и институте училась даже лучше других, да и в работе оказалась способнее.

Она ведь знала, наверняка знала, «что такое хорошо и что такое плохо»!..

А не потому ли случилось так, что обыкновенное добросовестное выполнение обязанностей, свойственное тысячам других людей, ей кто-то поставил в особую заслугу? Не потому ли она и поднялась по служебной лестнице, обрела исключительный должностной авторитет, что свято почитала инструкцию и распоряжения, а потом уверовала и в свое особое положение среди других?

Эгоистичная и расчетливая, она и закон стала понимать лишь как инструкцию, пусть более широкую и всеохватывающую, нежели те, с которыми имела дело по службе. Она нашла лазейку в установленном порядке, сознательно использовала ее для своего обогащения, уверенная, что ее нельзя ни в чем заподозрить, так как ее поступок не потревожил ни одного параграфа, ни одного пункта установлений, которыми она обязана руководствоваться. Да еще при ее безупречной служебной характеристике!..

Она и сейчас не подозревала, что ее потеря, которая вызвала самое близкое сочувствие, оборачивалась для нее другой стороной…

Иван Петрович не верил в следователей-чародеев. Он не сомневался в предусмотрительности Хоминой. Она, безусловно, предвидела возможные последствия своего преступления и, видимо, была готова к ним.

Такая на риск не пойдет.

…Иван Петрович усмехнулся про себя и поднялся из-за стола.

Он теперь очень хорошо понимал тот невольный вскрик Хоминой в магазине о семи украденных билетах. Уже через несколько минут она предпочла умолчать о них в своем заявлении. И не будь бесхитростных свидетелей, Хомина бы «сожгла мосты», и преступление продолжалось…

Да. Как всякий эгоист, она переоценила себя.

…Любое преступление совершается среди людей. И нет такого, которое не оставило бы следов, произошло без прямых или косвенных свидетелей. Надо уметь их найти. Иван Петрович считал, что в этом умении и берет начало подлинное искусство следователя. И, как всякое другое, оно не состоит только из чистых знаний.

На улице его встретил резкий, холодный ветер. Иван Петрович поднял воротник пальто, подумал, что не за горами первый снег, и зашагал к трамвайной остановке. Он и не заметил, что вместе с ветром уже летели «белые мухи» – верные предвестницы скорой зимы.

И вдруг его поразила совершенно неожиданная мысль. Пройдет еще месяц, зима прикроет слякотную унылость городской осени чистым праздничным снегом. Но такой ли запомнит ее Анечка Куркова? Ведь этой зимой в ее душе неминуемо умрет какая-то маленькая частица доброты и доверия к людям.

А кто должен нести за это наказание?

Но в Уголовном кодексе такое не признается преступлением, а значит, и не квалифицируется ни по одной статье.

– А жаль… – сказал кому-то Иван Петрович.

Если борьбу с преступностью называют часто невидимым фронтом, то каждое следствие, разоблачающее одного или группу преступников, можно назвать атакой на отдельном участке. Иногда подготовка к ней занимает у следователя недели и месяцы, но наступает день, и он схватывается с противником в единоборстве, в котором не признается ничья. И пусть это столкновение происходит в тихом тесном кабинете, успех его, как к большого сражения, решают тактический план, маневр и воля к победе.

Поспешность здесь может обернуться поражением. Иван Петрович свято чтил это правило. Он понимал, насколько слабы пока объективные доказательства предполагаемого преступления. Его помощники продолжали проверять оплаченные в Свердловске выигрышные билеты из Алапаевска и Верхней Салды, извлекая все новые и новые номера, чаще всего рублевые.

А сам Упоров искал новых свидетелей. Ему везло гораздо меньше.

И все-таки свидетель нашелся. Нашелся неожиданно и просто.

Это еще не был свидетель в обычном понимании этого слова. Но его правдивые показания могли пролить свет на все дело.

В сотый раз перелистывая дело о лотерейных билетах, Иван Петрович обратил внимание на два самых коротких объяснения, взятых в свое время еще предусмотрительным Титовым. В них муж Хоминой – Пустынин и приходящая домработница Бекетова подтверждали показания потерпевшей о том, что билеты принадлежат им, и указывали место их приобретения. В объяснениях Пустынина и Хоминой были грубые противоречия – тот самый пассаж и вокзал, что в свое время и заставило Титова усомниться в законном приобретении билетов. Ивана Петровича заинтересовал возраст Екатерины Клементьевны Бекетовой. Ему показалось странным, что эта сорокатрехлетняя женщина нигде не работала, а предпочитала довольствоваться лишь двадцатью пятью рублями жалованья в месяц за домашние услуги Хоминой. Каково же было удивление Ивана Петровича, когда он узнал, что эта Бекетова – вдова того самого милиционера Бекетова, который четыре года назад погиб в схватке с бандитами. Екатерина Клементьевна осталась с тремя детьми и жила на скромную пенсию, определенную ей после смерти мужа.

Семью Бекетовых Иван Петрович не знал. Но он нашел друзей и товарищей Бекетова по службе в милиции, бывавших в его доме по семейным праздникам. Все они вспоминали его добром и о семье отзывались самым теплым словом. Эти люди и объяснили Ивану Петровичу, почему Екатерина Клементьевна решила с самого начала жить на пенсию.

– Знаю со слов мужа, как много сейчас плохих компаний, – говорила она тогда. – Мои остались без отца, да если я заработаюсь, разбалуются малые без узды. Нет, не хочу ребятишками рисковать. Есть у нас при домишке две с половиной сотки земли, огородишко хоть и маломальский, а в трудную минуту едой выручит. Зато ребята будут со мной, а не на улице…

Так и держалась своего все годы. Начальник городского управления милиции Орешин, зная нужду Екатерины Клементьевны, не раз находил повод оказать ей небольшую денежную помощь, как могли заботились о ней и товарищи мужа по райотделу.

Словом, трудолюбивая, скромная и простая Екатерина Клементьевна пользовалась уважением всех, кто с нею жил или просто знал.

Иван Петрович понимал, что затягивать следствие дальше бессмысленно. И твердо решил, что официальные допросы начнет именно с разговора с Екатериной Клементьевной.

Но его намерение неожиданно изменила новая встреча.

Приехав в одну из сберегательных касс, где его хорошо знали по прежним посещениям, он увиделся со старшим кассиром, которая ему сама сказала, что недавно, после длительного декретного отпуска, вышла на работу молодая сотрудница операционного отдела. В частном разговоре, возникшем после посещения этой сберкассы помощником Упорова, обнаружившим сразу, тридцать рублевых выигрышей по алапаевским билетам, эта сотрудница вспомнила, что в свое время к ней в операционную часть заходила Хомина и оформила помимо кассы тридцать рублевых выигрышей как коллективно приобретенных.