Он опустил руку на рукоять меча.

– Нет. За мной должок поболе. Видишь мое лицо? Когда-то я был сыном киммерийского владыки. Наше тцарство простиралось на весь мир… почти. Наша мощь не знала пределов. Я водил армии, где воинов больше, чем песка в этих пустынях, чем капель во всех морях. Меня обожали самые красивые женщины мира, я готовился принять от отца трон. Понимаешь? Но в мою степную страну ворвались трое диких людей из Леса. Они не только разнесли дворец, убили отца и знатнейших мужей, но и разрушили тцарство! Как смутный сон вспоминаю свою одежду тцаревича, толпы нарядных людей, смех, веселье… Во дворце во время той резни, которую устроили эти трое, уцелел я один. Теперь знаю, почему боги спасли! Знаю и то, почему позволили… поцарапать меня, мое лицо. Жажда мщения не дала мне забыть свое имя, хотя теперь его произносят иначе! Жажда отомстить помогла овладеть началами магии. Я должен отомстить! Только месть отличает зверя от человека!

Она долго смотрела в его обезображенное лицо.

– Да, Агимас, ты имеешь на них больше прав. Я тоже жажду мщения, но твой долг древнее и больше.

Фагимасад, бывший тцаревич, а ныне наемный воин Агимас, кивнул своим людям. Мрачное лицо киммерийского тцаревича дергалось, обнажая выбитые зубы. Лиска поспешно подняла ладонь:

– Погоди. Их трое. Ты бери двоих, а с этим разделаюсь я сама.

Олег потряс головой, стараясь приглушить боль и очистить глаза. Огненные мухи погасли. Двое хищников над его еще теплым трупом рычат, вот-вот вцепятся друг другу в глотки. Помочь бы! Он бы даже зубы наточил обоим.

– Нет! – отрезал Агимас. – Все трое мои! Я живу для мести! У меня не осталось ни отца, ни тцарства, ни моего народа. Я могу умереть счастливым, когда убью последнего из этих троих.

Лиска перевела удивленный взор на распростертого Олега. Лесной волхв пытался подняться на расползающихся конечностях, падал вниз лицом. Портки мокрые, от них дурно пахло.

– И этот… дрался тоже?

– Если бы не этот, все трое не ускользнули бы, – ответил Агимас угрюмо. Прожег Олега обрекающим взглядом. – До самой последней схватки прикидывался святошей, он-де служитель мирного культа!

Лиска поправила красные, почти обжигающие огнем волосы, кивнула своим воинам. Все трое обнажили мечи.

– Вот мое последнее слово, – заявила она. – Ты получишь всех троих позже. Этот лесной человек оскорбил меня. Я возьму его на сутки, отплачу, затем верну. Клянусь, ты получишь его еще живым.

Агимас покачал головой:

– Живым – мало. Мне надо, чтобы он еще и чувствовал, что именно я сдираю с него кожу!

– Я верну целым, – сказала Лиска. – Почти целым.

Агимас поколебался, оглянулся. Воины отводили взгляды. Всего лишь наемник без роду без племени! Если дойдет дело до стычки, все шестеро выполнят волю женщины с рыжими волосами.

Агимас скрипнул зубами. Губы посинели, сказал сдавленно с запоздалым сожалением:

– Их надо убивать сразу. Почему я растягивал сладкий миг?

Сильные руки подхватили Олега. Его тащили вверх, поворачивали, снова тащили. Стражи взмокли, дышали тяжело. Олег почти пришел в себя, боль затихла. К мышцам вернулась прежняя мощь, но висел в руках стражей вялый, как мокрая шкура.

– Здоровый, как бугай, – сказал один наконец с сердцем. – Говорят, он у них служитель культа?

– Ты ж слышал, – возразил второй, тяжело дыша, – прикидывался. С такой разбойничьей рожей да мышцами как у медведя – служитель?

«Это у меня-то мышцы как у медведя?» – подумал Олег с удивлением. Правда, Мрак гонял их жестоко, отрастишь хоть крылья, хоть хвост или клыки. Да и помельче народ в Степи или этих Песках, помельче. Видать, на холоде люди и звери растут лучше.

Его уронили, сверху обрушилась холодная вода. Олег тряхнул головой, огляделся. Лежал в луже перед дверью, за которой еще не бывал. Воин отшвырнул ведро.

– Повелительница, а не пришиб его наемник Агимас?

Олег медленно поднялся, посмотрел в глаза женщине с волосами, как красные осенние листья.

– Не пришиб, – ответил сипло, словно на морозе выпил холодной воды.

Она кивнула воинам. Голос был ледяным, как вода, которой окатили.

– Отведите раба. Там мое ложе, прикуйте его к ножке. Но сперва наденьте ошейник!

Олег кивнул понимающе:

– Решила все-таки жмакать до смерти. Стыда у тебя нету. Лучше отдай Агимасу, пусть живьем кожу сдирает.

Угрюмый ржанул, поспешно отступил за спину друга. Другой выпучил глаза, как исполинская сова, сдерживая смех, раздулся. Женщина метнула огненный взгляд:

– Хорошо смеется тот, кто смеется последним!

– Я бы рад последним, – пробормотал Олег, – да разве удержишься?

Его втащили в комнату, большую и с камином, где полыхали обломки саксаула. Олег сразу заметил ложе на резных ножках, гору мягких шкур, расшитые подушечки – большие и малые. Перед ложем на низком столике лежали виноградные гроздья, диковинные фрукты, блестел золотыми боками кувшин.

Стражи приковали пленника не к ложу, а к стене, оттуда торчало толстое кольцо. Олега пригнули, на шею надели две толстые пластины из бронзы. Ощутил жар, тяжелые удары едва не вывернули шею. Кожу прижгло, над ухом довольный голос произнес:

– Готово. Мы не сделали больно, воин. А дальше… гм… как знаешь.

Наковальню вытащили, Олег обнаружил себя прикованным к стене, но массивная цепь позволяла отходить на три шага. До ложа не дотягивался всего на шаг. Как и до столика с фруктами.

Шаги затихли, он остался один. Без сил опустился, от прогретого камня шло живое тепло. Олег дышал глубоко, ровно, прочищал мысли. В битве с грифонами пользовался магией, но Лиска и Агимас пока что не догадываются, что сегодня может больше, чем вчера. Правда, может только против тех, кто магией не владеет. Перед Агимасом нельзя себя выказывать, тот сильнее, сомнет. Ненависть и жажда мести способны, оказывается, сделать из человека мага быстрее, чем желание очистить мир от Зла. Гольш верно говорил, что личные мотивы всегда мощнее, чем общелюдские.

Застучали сапожки, женщина спешила насладиться мщением. То, что не надругался над нею, ничего не меняет: таракану ясно, сделал хуже – надругался вволю над ее честью.

С открытыми до плеч руками, тонкая и гибкая, как лоза, быстро прошла к ложу, косясь желтым хищным глазом на пленника, села. Спина ее надменно выпрямилась, огненно-красные волосы стояли дыбом, обрамляя веснушчатое лицо со вздернутым носиком. Пухлые губы плотно сжаты.

Олег громко и с завыванием зевнул, шумно поскреб грудь. Присмотрелся к ногтям, присвистнул удивленно, звучно щелкнул. Для этого пришлось лишь зацепить краями ногтей, но звук получился такой, словно раздавил вошь размером с майского жука.

Женщина возлегла было, но тут же подскочила как ужаленная. Глаза метали молнии, щечки побледнели.

– Раб!.. Ты должен молить о быстрой смерти, а не…

– Молю, – сказал Олег вяло. – Хоть убей, хоть насади на кол, хоть кожу с живого, только не тащи в постель. Я служитель культа, мне нельзя.

Румянец вернулся на ее щеки, в глазах загорелось подозрение. Сказала ядовито:

– Размечтался!

– А что? Я давал обет…

– Так я тебе и поверила. Наверняка всех девок обесчестил в киммерийском – так его назвал Агимас? – царстве.

Олег возвел глаза к своду, пошевелил губами, подвигал кожей на лбу, наконец ответил с неуверенностью в голосе:

– Не. Не усех.

Дверь отворилась, угрюмый страж явился с подносом. Олег понял ноздрями: в середке ножками кверху жареные птички, на краю ломоть мяса. Воин молча оставил поднос на столике, удалился. Щелкнул засов.

Олег понимающе наклонил голову:

– Все-таки накормишь, а снасильничаешь потом?

Она выпрыгнула, как дикий зверек, в кулаке блеснул кинжальчик. Люто прошипела:

– Еще одно такое слово – вырву язык!

Ее глаза сузились, как щелки, рука дрожала, а костяшки пальцев побелели. В молчании вернулась, возлегла, судорожно схватила самое румяное яблоко. Олег наблюдал, как грызла, сок брызгал, она не замечала. Раздраженно швырнула в него огрызком, цапнула другое, отшвырнула. В руке появился хлыст, снова спрыгнула с ложа.