Для пробы Придон послал отряд легкой конницы прямо на укрепленный лагерь куявов. Тяжелая конница встретила их, не сдвинувшись с места. Артане метнули в них стрелы, кто-то пожертвовал топором, причем настолько удачно, что один из куявов содрогнулся всем телом и повалился лицом на конскую шею, укрытую попоной.

Жестокая улыбка тронула губы Придона.

– Они почти не могут передвигаться, – обронил он. – Вся их сила в стремительном ударе!.. В силе разгона этой бронированной лавины…

– Полагаешь, – сказал Аснерд полуутвердительно, – настал наш час?

– Сам видишь, зачем спрашиваешь… Или все проверяешь?

– Да не совсем, – ответил Аснерд с двусмысленной усмешкой.

Придон взял в руки топор, взгляд был устремлен на красиво и правильно устроенный лагерь куявов.

– Теперь я поведу моих воинов.

– Вождь должен руководить с холма…

– Да, – прервал Придон. – Ты прав. Но бой будет коротким. Ничего неожиданного не случится!

Громко и устрашающе запели медные трубы. Клич их был настолько пронзителен, что на время заглушил все звуки, доносящиеся из обоих лагерей. В лагере куявов показались синие фигуры людей в остроконечных колпаках. Маги встали в одну шеренгу с конными.

Содрогаясь, Придон смотрел на длинные ледяные стрелы, что выстреливались из их ладоней. Они устремлялись навстречу скачущим артанам, там слышался протяжный звон, сухой треск, взлетали бледные осколки, слышались отчаянные крики и дикое ржание обезумевших от боли коней. Ледяные стрелы пропахивали широкие борозды, успевая унести по семь-десять всадников, прежде чем рассыпались на осколки.

Маги бросали и бросали стрелы, Придон все настегивал коня, стремясь успеть поскорее на это страшное поле, где гибнут его воины. Но стрелы становились все короче, а из магов то один, то другой отступали в изнеможении. Конница же артан неслась в едином порыве, наконец донесся страшный удар, лязг, грохот.

Впечатление было такое, что артане натолкнулись на железную стену. Ряды куявов колыхнулись, но выстояли. Началась страшная бойня, где пешие куявы стояли сплошной стеной, загородившись щитами, второй ряд положил на их плечи копья и прицельно бил в обнаженные тела степняков, а третий ряд стоял во весь рост и, сомкнув щиты, защищал их от стрел и бросков топора.

В это же время один молодой вождь по имени Перекатиполе собрал в одно стадо весь скот, что гнали за артанским войском, затем по его сигналу погонщики набросились на животных с горящими головнями, диким криком, нещадно стегали кнутами. Быки и коровы в животном страхе бросились бежать, за ними мчались на конях, не давали остановиться, прижигали горящими факелами. Обезумевший от ужаса скот все ускорял бег, наконец страшной тяжелой массой ударил в левую сторону куявского войска.

Там стояли пять тысяч тяжеловооруженных конников благородного бера Медвянко и три тысячи закованных в железо ратников обедневшего князя Гуданца. Они не успели ни расступиться, ни перестроиться, а ошалевшая от ужаса масса уже стоптала передние ряды, ломилась дальше, стараясь уйти, спастись от ужасной боли, от огня. Погонщики, разогнавшись вместе с ними, врывались следом, в руках вместо кнутов уже топоры, рубили смятых и растерянных.

Сын Жука вел свою тысячу к центру, но, завидя такой удобный случай, тут же повернул весь отряд и первым вломился вслед за погонщиками. Аснерд заскрежетал зубами при таком нарушении приказа, но отважный Сын Жука уже дорубился почти до середины панцирного войска, там мечется обезумевший скот, ломая железный строй куявов, при котором они непобедимы…

– Щецин! – заорал Аснерд. – Подбрось этому мерзавцу еще пару тысяч!

Щецин воскликнул жарко:

– Что там пару тысяч! Я сам туда поведу.

Он в самом деле пронесся на коне перед своим десятитысячным отрядом, взмахнул топором, и они всей массой ударили в расколотое панцирное войско.

Куявы в центре оказались смяты взбесившимися быками и ворвавшимися отрядами Сына Жука, по краям еще держались, но артане уже окружили, расчленили на отряды и ударили со всей яростью, чувствуя победу. Бой шел по всему полю, земля чавкала и повисала на копытах пудами грязи, сражение растянулось от самой реки и до зеленых лугов, после этого ливня залитых водой так, что казались сплошным бескрайним озером.

Остатки разгромленной армии наконец-то обратились в бегство. Конь под Придоном храпел, ноги дрожали и разъезжались. Бока в мыле, с удил срываются желтые клочья пены. Придон повернулся, чтобы велеть подать ему свежего коня, но ярость боя уже испарялась, он ощутил усталость, ушибы, обнаружил кровоточащую рану на плече и еще одну на груди.

– Все-все, – сказал он почти виновато. – Обратно доберешься?

Конь тяжело повернулся и даже попробовал потрусить рысцой, потом вздохнул тяжело, сдался и перешел на шаг.

Тучи разошлись, в землю с шипением врезалось широкое острое лезвие небесного меча. Солнце выглянуло еще хмурое, но уже жаркое, тут же скрылось, но тучи истончались, светлый круг победно шел сквозь тучу, сжигая ее небесным огнем, а когда выглянуло снова, на небе быстро таяли остатки грязных лохматых облаков, серых, неопрятных, старающихся стать белыми барашками.

По бранному полю пронесся Вяземайт, руки вскинуты к небу, серебряные волосы развеваются по ветру.

– Боги! – услышал Придон зычный голос верховного волхва. – Вы дали дождь, чтобы не дать куявам убежать от наших топоров… теперь дайте жаркое солнце! Чтобы мы догнали их в куявских гнездах!

Придон ощутил, как губы сами искривились в горькой усмешке. И без призыва к богам видно, что погода налаживается, наступят дни жаркого лета.

Донесся крик. Двое артан согнали в кучу пленных, троим набросили на шею петли и волокли к деревьям. Там уже висели, как переспелые тяжелые груши, с десяток повешенных. Десятник указал на другое дерево: тащите туда, а то здесь ветки обломите, дерево жалко.

Один с петлей на шее, завидев Придона, упал на колени и с криком протянул к нему дрожащие руки. Придон поморщился, эти трусы даже умереть достойно не могут, тронул коня, подъехал Аснерд, начал рассказывать, как проще всего захватывать мосты и переправы, пока подлые куявы не разрушили, а в спину донесся крик:

– Придон!.. Я потеряю всего лишь жизнь… но ты теряешь больше!

Придон насторожился, повернул коня. Пленных уже подогнали к дереву, один из всадников встал ногами на седло и быстро захлестывал веревки на толстых ветвях. Тот же пленник снова упал на колени и протянул руки к Придону.

– Говори, – велел Придон, – но только быстро.

– Придон, – воскликнул пленник, это был тощий и невзрачный человек, совсем непохожий на воина, – нет на свете куявской или артанской магии!.. Мы все едины… это как меч или топор, что в любой руке – меч и топор…

Придон отвернулся.

– Колдун? – спросил он у стражи. – Вешать!

Начал поворачивать коня, но пленник, видя неминуемую гибель, вскричал отчаянно:

– Я мог бы дать тебе возможность уже сегодня увидеть ту… из-за которой эта война!

Сердце Придона дрогнуло, застыло. С остановившимся дыханием он повернулся к пленнику. Его веревка уже закреплена, двое уже дергаются рядом, не доставая ногами до земли, артане вздергивают быстро, умело, без лишних движений, колдуна начали поднимать, лицо посинело, но Придон сделал повелительный знак, тело колдуна упало на землю.

Он поспешно привстал на колени, прохрипел:

– Ты ее увидишь… сегодня…

– Развязать руки, – распорядился Придон. – Но учти, если соврал, чтобы продлить жизнь, ты прогадал. С тебя живого сдерут шкуру, а потом на кол… А там будешь корчиться очень долго.

Колдун побледнел, веревку на его руках разрезали, сказал дрогнувшим голосом:

– Я знаю, что я могу, а чего не могу.

К вечеру солнце стало огромным, пурпурным, но не багровым и сияло так ярко, что смотреть на умытый дождем круг было невозможно. Втрое ярче блистали браслеты, топоры, железные бляшки на конской сбруе, а металлические обручи на головах искрились, как раскаленное железо, выхваченное из горна.