Тарас прорычал со злобой:

– Я пойду в вольные охотники! Буду их убивать, пока самого не убьют. Я не могу из года в год бить по чучелам, когда юсовцы окружили нас со всех сторон, когда уже закидывают десанты в Москву!

Валентин поинтересовался:

– Кого – их? Рокеров? Ты всерьез считаешь, что они и есть основная угроза России?

Тарас огрызнулся:

– А что, члены правительства вот так на харлеях? Кого достану, того и бью. Да и вообще… К черту мне эти тонкости политики! Одно я знаю: это моя страна! Хорошая или плохая, но моя. И буду защищать! Даже с продажным правительством, депутатами-идиотами, тупыми генералами и пьяным вдрабадан народом!.. У них там, за океаном, элитные войска не сокращают. Напротив, еще как напротив!..

Караульный опять же вручную открыл ворота, никаких сервомоторов, Валентин загнал джип в гараж, Тарас вылез первым, Дмитрий заметил, что сержант старается не прихрамывать, а когда ступает на правую ногу, слегка задерживает дыхание.

– Мы как раз к ужину, – заявил он бодро.

Валентин фыркнул с отвращением:

– Куда в тебя столько влезает?

В столовой народу не больше половины, похоже, не только их отпустили на выходные. Кому-то явно разрешается даже с ночевкой… Надо запомнить, подумал Дмитрий. Надо запомнить.

Тарас жизнерадостно махнул девушке в столовой:

– Привет! Нам на троих, Валентин сейчас явится.

– Так долго машину сдает? – поинтересовался Дмитрий.

– Да нет… Отчет. Понимаешь, мы обязаны обо всем докладывать.

Дмитрий насторожился:

– Неужели обо всем расскажет? Это же подсудное дело.

Тарас повел плечом, поморщился:

– Вряд ли все… Меньше знаешь, меньше виноват.

С подноса на их стол перекочевали глубокие тарелки с украинским борщом, бифштексами. Тарас умолк и с урчанием придвинул обеими руками тарелку. Дмитрий ел вяло, это Тарасу надо восстанавливать силы и заживлять травмы. Валентин так и вовсе не вставал с сиденья, где он сейчас, кому и что именно докладывает…

На подходе к Красному уголку еще издали услышали громкие голоса. В большой комнате, где стоял телевизор с большим экраном, парни орали друг на друга, Дмитрий видел красные от злости лица, выпученные глаза.

По экрану мелькали кадры с чернобородыми молодцами. Рукава закатаны, в пятнистой форме, через плечо у каждого автомат, спина прямая. Вскрикивали женщины, голос за кадром возбужденно бубнил о противоправных действиях, на которые, однако, нельзя отвечать другими противоправными действиями, ибо что допустимо бандитам, непозволительно стране с такой высокой культурой, которая дала Пушкина, Толстого и Достоевского…

Тарас прорычал:

– Если при мне кто-то скажет о Достоевском, убью гада.

– Не любишь Достоевского? – спросил Дмитрий шепотом.

– Да я не знаю, кто это, – огрызнулся Тарас. – Только знаю, что как только о Достоевском, так сразу же какая-то мразь, педерасты, нихренанеделанье!

Один из спецназовцев оглянулся, заорал:

– Тарас пришел!.. Тарас, скажи им!.. Да все то же: наших захватили в этой гребаной Чечне!.. Как овец взяли, повязали, только что не поимели! А может, и поимели для смеху, наши все равно не признаются!.. Троих олухов!

– Наших? – изумился Тарас. – У кого это такая вязаловка выросла?

– Да нет, наших… в смысле, русских. Простых портяночников.

Второй, в которой Дмитрий узнал Макса, бросил раздраженно:

– Сами виноваты. Они были на посту! Почему сразу стрельбу не открыли?.. Это ж не в Москве, а на границе.

Сзади послышались шаги. Валентин вошел вслед за Тарасом и Дмитрием, обменивался рукопожатиями, хлопками по спине, Дмитрий следил за ним уголком глаза. Валентин выглядит чуть более оживленным, чем по приезде, глаза лихорадочно блестят, на щеках красные пятна.

Тарас плюхнулся в кресло, ему подвинули цилиндрик пива. К удивлению спецназовцев, Тарас подвигал складками на лбу, брезгливо отодвинул. Тому, кто час назад нахлебался свежайшего, на консервированное смотреть противно.

– А что скажет новенький? – вдруг спросил кто-то.

Дмитрий узнал голос Валентина, тихий и вкрадчивый. Головы начали поворачиваться в сторону стажера, который всегда старается тихой мышкой держаться в уголке.

Тарас встрепенулся:

– А в самом деле, что думаешь ты? Кто виноват?

Дмитрий насторожился, но на него смотрели десятки пар глаз, он перевел дух, сказал медленно:

– Виноваты те, кто правит нами. А кто правит? Кого сотни лет стараются вытолкать из страны, но не получается…

– Это он о ком? – спросил кто-то.

– О жидах, – пояснил кто-то авторитетно. – Во всем виноваты жиды, это ж известно!

– Я как-то заглянул в хронологию, – продолжил Дмитрий, слегка волнуясь, – там я такое увидел… В 1129 году евреев изгнали из Англии, в 1132-м изгнали из Франции, в 1134-м – из Испании, в 1137-м – из Португалии, в 1150-м – из Германии, в 1159-м – из Чехии, в 1203-м – из Сирии, в 1207-м – из Персии… Словом, куда ни глянь, отовсюду изгоняли, только из России – ни разу. Там в этой хронологии подавалось как несправедливость к евреям, а я тогда подумал, что не могли ж все сговориться! Значит, дело не в нехороших нациях, а что-то в самих евреях не то?

Он видел, как Валентин морщит лоб, наконец переспросил с недоверием:

– А ты уверен, что из Испании изгнали именно в 1134-м?

– А при чем тут точная дата? – огрызнулся Дмитрий. – Где-то в это время, я не запоминал точно. Там о-о-очень длинный столбик изгнаний из разных стран. Если очень надо, освежи. Хотя ты можешь и так знать…

Валентин насторожился:

– Это почему же?

– Да так, – ответил Дмитрий нагло. – У меня такое чувство. Расовое или национальное, как хочешь.

В комнате настала мертвая тишина. Валентин медленно поднялся. Дмитрий тоже встал, принял боевую стойку. Их разделяла комната, но ее можно одолеть одним прыжком. Некоторое время они мерили друг друга взглядами. Дмитрий чувствовал боевую ярость, в нем бродила злая мощь, вздувала мускулы, требовала выхода.

Он сделал приглашающий жест:

– Ну давай же!.. Это не доллары менять. Посмотрим, стоят ли чего евреи в прямой схватке?

Валентин медленно и страшно бледнел. Его руки согнулись, тело напряглось, в этот момент Тарас звучно ударил его по плечу:

– Валька, перестань. Ты что, такой же малек?.. Ему можно, он еще зеленый, а ты даже подумать не моги.

Валентин с трудом оторвал взгляд от новичка, что осмелился бросить вызов ему, ветерану «каскадеров», шумно выдохнул, сел и демонстративно повернулся к телевизору.

Тарас вдруг сказал громко, стараясь разрядить напряжение:

– А я пойду давить этих жидов на хрен. Если наше руководство сопит в тряпочку, то мы имеем право брать закон в свои руки. А что, не так?

Он покосился на Валентина, заранее ощетинился, ожидал колкости или иронии, но тот ответил неожиданно мирно:

– Конечно, имеет.

Тарас громко ахнул:

– Вот видите? Даже это… этого проняло. Достало! У него тоже, видать, остались… э-э… остатки зачатков души. Может быть, даже русской души, хотя я тоже, глядя на его рожу…

Валентин вскинул одну бровь, смотрел с иронией, а когда Тарас на мгновение умолк, сказал очень мирно и вкрадчиво:

– Давай сперва прикинем. Хоть мы не генштабисты, но все-таки последствия просчитываем? Тем более что нам всегда большая самостоятельность дадена.

– Прикинем, – согласился Тарас. – Вот я вырежу пару их семей. Они поднимут вой, газетчики раструбят количество жертв… прибрешут, понятно, и уже завтра они побегут в Шереметьево с чемоданами. Пусть даже в тех чемоданах будет битком набито долларами, я даже отнимать не стану. А может, правда, и стану…

– Побегут?

– Побегут, – ответил Тарас свирепо.

Валентин обвел задумчивым взглядом комнату, полную этих злых парней, взгляд остановился на крепко сбитом спецназовце, рыжеволосом, как ирландец, и сложенном, как англичанин со старых карикатур. Тот сидел с отрешенным видом, глядел не в телевизор, а мимо.