– Долго спите, – заметил Сова с прохладцей.

– Долго? – оскорбился Лех. – Да еще ночь!

– Мужчин рассвет застигает в пути.

– О боги… Еще один Гойтосир с его занудством!

Кони перемахнули тлеющие угли сторожевых костров, пошли бодрой рысью, постепенно разогреваясь. Сова сразу приотстал чуть, давая братьям мчаться бок о бок, касаясь стремян друг друга.

Темная стена леса приближалась, уже было видно два вытянутых далеко вперед клина. Деревья стояли тесно, выдерживая натиск степи, исполинских стад туров, ураганных ветров, палящего зноя. Под их кровом зеленел цепкий кустарник, на коне въехать, как сразу определил Рус, просто немыслимо. К тому же острые глаза братьев заметили мертвые деревья, зависшие на ветвях живых: тронь – рухнут, костей не соберешь, а внизу наверняка валежины с торчащими вверх и в стороны острыми сучьями.

Лех повертел головой, сравнивал:

– Смотри, как будто Скиф прорубил огненным мечом!

Рус всмотрелся, сказал неуверенно:

– Похожи на высохшие русла рек…

– Три реки?

– Три рукава одной реки. Только дно должно быть из песка… или хотя бы камня. А я такой травы в жисть не видел!

Сочные стебли хрустели под копытами. Кони до самого брюха взмокли от густого сока. Из-под ног нехотя выпрыгивали зайцы, а птицы пятились совсем медленно, угрожающе щелкая клювами.

– Благодатная земля, – сказал Лех благоговейно. Потом добавил очень серьезно: – Но кто скажет, как здесь зимой? Мы забрались на север, как никто и никогда! Может быть, тут зимой все гибнет, а земля репается от мороза.

Рус поежился, сделал жест, отгоняющий недобрую силу и прочую нечисть.

– Но звери как-то живут?

– А может, замерзают, как жабы во льду, а потом оттаивают?

Рус обвел долгим взором долину:

– Ну… пусть и мы будем. Как жабы. Зато весной как здорово!

Кони шли все медленнее, потряхивали гривами, срывали на ходу верхушки сочных трав. Наконец остановились вовсе. Дальше вздымалась до синего неба, перегораживая мир, стена черного леса. Узкие клинья были уже в десятке шагов. На острие каждого клина росло по одинаковому дубу – могучему, широкому, с растопыренными ветвями, такие встречаются лишь на просторе, а ветвями укрывают молодняк. За их спинами в самом деле теснились дубки помоложе, хоть и не шибко юные. А дальше виднелись такие же могучие деревья, стоят плотно, не давая ворваться ни сухому ветру, ни злому морозу.

Рус в затруднении глядел в проходы. Все три одинаковы, как угадать, какой окажется тупиком, какой выведет к реке, а какой заведет в болото?

– Давай разделимся, – предложил он. – Ты иди по правой, я – по левой. Сова пусть съездит по средней.

Лех подумал, сказал великодушно:

– Лучше ты едь по правой.

– Лех…

– Ладно-ладно. Я скорее отобьюсь!

Рус растроганно обнял брата, Лех с неудовольствием высвободился, вытер щеку:

– Фу, как девку… Поехали! Сова, скачи до полудня. Если и дальше все такое же, возвращайся все равно. Чех будет беспокоиться.

Он пришпорил своего красного коня, унесся – прямой, с развевающимися за спиной оранжевыми, как спелая пшеница, волосами. Длинный меч в широких ножнах как приклеился к спине, только черная рукоять ныряет, будто в волнах, среди золота волос.

Сова молча улыбнулся, поднял руку в прощании. Конь пошел под ним ровной, уверенной иноходью. Бывший воевода слегка горбился, но это была поза хищного зверя – отдыхающего, но готового к прыжку. Он уже чувствовал, что долго на побегушках у братьев не останется.

Рус проводил обоих любящим взором, вздохнул и повернул коня. Лех послал по правой, ибо все злое и недоброе находится слева. А Лех быстрее хватается за меч, конь под ним злее и скачет как гигантский олень, сам Лех выходил без единой царапины из таких схваток, где и бывалые воины не сумели бы спасти жизни. Как хорошо, когда есть братья! Братья, что берегут друг друга.

Слева скачками двигалась стена одинаковых гигантских деревьев, справа на расстоянии полета стрелы – другая, а он мчался по зеленой просеке, ровной и заполненной сочной травой.

Деревья стояли как в строю, одинаково рослые, ни одно не выдвинулось ни на полшага. Его всегда удивляло, что лес начинается так внезапно. Тянется Степь, тянется, ни кустика, а потом вдруг разом дорогу перегораживает стена деревьев-исполинов. То ли сами хранят лесную клятву, то ли неосторожных стаптывают козы и олени, но лес всякий раз начинается одинаково. Редко край леса опушивал кустарник, его так и звали – опушка, но чаще даже кусты прятались за могучие спины деревьев-щитов.

Он не заметил, когда просека расширилась, почти до полудня скакал и скакал, а от одной стены леса до другой было не меньше двух полетов стрелы.

Несколько раз пытался остановиться, но что-то заставляло гнать коня дальше и дальше. Солнце уже зависло в зените, а он в злом нетерпении вглядывался в даль. Ну хотя бы что-нибудь! Боги, подайте знак! Что-нибудь помимо выскакивающих зайцев, жирных птиц, кроме белеющих в траве костей задранных волками оленей…

Он в самом деле взял повод и собирался остановить коня. На этот раз остановит и повернется… И тут лесные стены начали раздвигаться. Лесная просека стала шире. И дальше, похоже, она расширялась еще больше.

– Победа, – прошептал он с великим облегчением. – Боги, это и есть знак, какой я ждал!

Солнце зависло над обрием, когда он на взмыленном коне выехал на место встречи. Сердце дрогнуло, затем в груди стало холодно, как в могиле. При его приближении вспорхнула стая птиц, но сколько ни кружил, ни всматривался в примятую траву, но отыскать удалось следы Леха и Совы только в одну сторону.

– Боги, – взмолился он отчаянно. – Не дайте им погибнуть! О Лех! Почему не я поехал по левой просеке! Это было уготовано мне… Что бы ты ни встретил, это ждало меня, только меня…

Руки в бессилии упали. Он чувствовал, как в усталое тело вливается новая мертвящая тяжесть, словно весь пропитался свинцом из преисподней. Даже дышать стало трудно, а горло сжала незримая рука врага.

– Я никуда отсюда не уйду! – закричал он яростно. – Слышите, боги? Я не уйду! Вдруг им еще понадобится моя помощь? А Чех завтра все равно будет здесь. С дозором, с дружиной!

Он слез с седла, ослабил подпруги и пустил коня по траве – отдохнет и малость подкормится. Бесцельно щупал палицу, кусал губы, и вдруг настороженные уши уловили едва слышный перестук копыт.

В мгновение ока оказался в седле, подпруги уже затянуты, палица в руке, копыта уже не стучат, а гремят, и он боялся поверить, потому что узнал знакомый топот, а немного погодя из-за темного клина деревьев вынырнул всадник на красном, как закат, как пролитая кровь, коне.

– Лех!!!

Он заорал, кинулся, обнял с такой страстью, что сперва едва не сшиб, а потом едва не задавил. Лех, слегка побледневший, вяло отбивался:

– Ну чего ты так? Как ребенок, право.

– Лех, ты цел…

– Цел, – буркнул Лех, он кое-как отпихнулся от Руса. – А что могло случиться? Земли-то пустые! С той поры как Род сотворил эти земли, нога человека не ступала.

– Ну, – сказал Рус счастливо, – могли неведомые звери… Няня рассказывала о грифонах, что как раз в этих землях живут и плодятся! За тридевять земель – это же здесь? Еще муравьи тут ростом каждый с теленка, что золото из-под земли выносят. Самородки с кулак, право!.. А то и чужие боги могли осерчать.

Лех похлопал брата по плечу:

– Разве что приняли бы меня за тебя. Я у них ничего не крал. А где Сова?

Рус оглянулся:

– Теперь верю, что и Сова отыщется. Но почему так долго, что стряслось?

– Понимаешь, – сказал Лех со смешком, – я мчался, мчался, мчался… А трава тянется везде одинаковая, сосняк сменяется ельником, березняком, затем снова лиственницы, дубы, да все такие ровные, что глазу зацепиться не за что. Уже и солнце перевалило за середину, а мне как-то вернуться нелепо… Надо, понимаю, а не могу.

– Ну и?.. – спросил Рус со стесненным сердцем.

– А потом, поверишь, просека начала медленно расширяться. Я доехал до холма, посмотрел с вершинки… Поверишь ли, дальше вообще долина без всякого леса! А лес отступил, от одной стены до другой не меньше пяти выстрелов из хорошего лука. А как съездил ты?