И хотя это относилось к заказчикам, но я невольно подумал про мертвых. Живут же, им такие хоромы строят, что живые могут мечтать только. А сколько я видел нищих по дороге к кладбищу…

– Ты шел через старое кладбище? – спросил он внезапно.

– Через старое.

– Ну как тебе?

– Страшно, – признался я.

– Чего?

– Запустение, – сказал я. – Жуткое запустение.

Он нахмурился, рыкнул:

– Я не зря просил тебя пройти оттуда. Сам увидел, впечатлился… Ублюдки! Иваны, не знающие родства!.. Как можно оставить без присмотра могилы близких? Человек, не знающий прошлого, не узнает и будущего. Или как там: человек без прошлого… Словом, у меня вызрел план.

Я поежился, планы Оркестрова бывали чересчур экстремальны. Скалолазом бы ему, не депутатом Госдумы.

– Какой?

– Подам законопроект, – бухнул он. – Об обязательности ухода за могилами близких. Каждый гражданин, у которого померли родители, обязан, да-да, обязан! – обеспечить им достойный переход в иной мир, обеспечить на кладбище достойное их социального статуса, занимаемой должности и образования место, а также регулярно… надо будет определить оптимальное число посещений в год – посещать своих усопших родителей!.. Скажем, не меньше одного раза в квартал. Это минимум, после чего пойдут некоторые санкции…

– Какие?

– Надо будет проработать, – сказал он, не задумываясь. – Я создам комитет по этому вопросу. У нас есть зубатые юристы, им только дай возможность кому-то вцепиться в ляжку!.. Но зато тем, кто ходит больше, чем раз в месяц, некоторое поощрение.

Я усомнился:

– Надо ли? Все-таки это моральная категория. А то ломанутся всякие любители получать пряники на халяву.

Он зло усмехнулся.

– Предусмотрим! При посещении надо будет в обязательном порядке покупать цветы… в нашем комплексе, понятно, чтобы было видно, что не краденые, траурные ленты…

– Венки, – подсказал я.

Он подумал, с сожалением покачал головой:

– Нет, венки пусть только для похорон. Но идея хорошая, спасибо. Возьмем от нее веточку… га-га! В смысле, каждому надо положить на могилку свежесрезанную веточку елки. Вон там в заповеднике их до хрена, подпишем с лесничеством договор… да я за бутылку водки хоть весь лес вывезу! Словом, граждане нашей необъятной страны начнут ухаживать за могилками родителей, сажать там цветы, красить оградки и всячески поддерживать жизнь. Га-га, каламбур!..

– Ты прямо вулкан с идеями, – сказал я искренне. Про себя додумал, что вулканы полезного пока еще ничего не сделали, но вслух добавил: – Триста миллионов?.. А на следующий?

– В следующем квартале, – сообщил он ликующе, – уже пятьсот!.. Полмиллиардика, здорово?.. Мы здесь выстроим настоящий город!.. Я вообще планирую восстановить древние традиции бальзамирования, мол, больше уважения к предкам! А это еще один комбинат по ритуальным услугам, пара тысяч новых сотрудников, лаборатории, свой заводик, а то и техникум по выпуску лиц… ну, нашей профессии! Нам будут нужны люди с высшим образованием и высоким профессионализмом!

На десятки километров во все стороны расстилалась прекрасная равнина, кое-где прерываемая густыми дубовыми рощами. Я даже видел, где бьют родники, где сразу уходят в землю, где текут бурными ручьями. Все эти рощи под корень, пни придется выкорчевать, а землю утрамбовать и заасфальтировать, чтобы торжественную тишину среди будущих могил не нарушал легкомысленный шелест листвы или веселый щебет птиц.

– Да, – сказал я искренне, – это размах!.. Да, здесь работа предстоит очень серьезная. Очень.

– Ты над этим тоже подумай, – попросил он. – Говорят, ты у них не просто юрист, а что-то вроде Нострадамуса?.. Предсказываешь, куда бабки вкладывать, а откуда лучше забрать поскорее?

– Мы все Пострадамусы, – ответил я, – такое настрадамусаем…

– Я тоже, – согласился он, – Пострадамус… Очень умный, но – потом… Мол, я ж говорил, я ж предупреждал, я ж подсказывал!.. Нострадамус на лестнице… Но ты подумай, хорошо?

– Подумаю, – пообещал я.

Мысль уже пришла, но настолько страшная, отвратительная, что для того, чтобы ее принять, надо было стать уже не человеком… И тогда это станет просто и правильно.

Бумаги я подписал, местность осмотрел, так что если попробуют поймать на горячем, отбрешусь. Все видел, на кладбище был, познакомился не только с документами, но и с территорией, что под расширение кладбища и новый комбинат ритуальных услуг, оснащенный по самому передовому слову науки и техники. И куда постараются привлечь специалистов высшего класса.

Солнце напекает макушку, словно утеряло календарь, ведь уже осень, пора бы и посдержаннее, посдержаннее. Я покинул кладбище, за это время солнце сдвинулось, мой «фордик» под прямыми лучами накалился, хоть перекрашивай в белый цвет, а от кладбища он метнулся с такой готовностью, словно и сам страшился оказаться в одной из могилок.

Я ехал бездумно, останавливался перед красным светом, поворачивал, уступал дорогу «Скорым» и патрульным, а когда съехал в правый ряд и начал припарковываться, вздрогнул и осмотрелся: где это я? Понял, и теплая грустная волна окатила с головы до ног. «Форд» пискнул вслед, мол, иди, развлекайся, никому не дам вломиться.

Я толкнул дверь, вошел, замедленно огляделся. Из двенадцати столиков только три заняты, зал пуст, да еще четверо веселых парней и одна девушка пьют прямо у стойки. Золотистая струя красиво бьет в классические пивные кружки, а не в плод дизайнерских поисков из тонкого стекла. Рядом на стойке уже отстаиваются четыре кружки, пена оседает медленно, нехотя, демонстрируя качество пива.

Молодой официант проследил, как я медленно пробрался к тому столу, где мы сидели в прошлый раз, выждал, принес меню.

– Два пива, – сказал я. – И… креветки.

– Есть свежие раки, – сообщил он.

– Креветки, – повторил я и зачем-то добавил: – В прошлый раз были креветки…

Вот за тем столом, ближе к окну, она сидела. Я видел ее коротко остриженную головку, иногда даже слышал смех, голос, постоянно заглушаемый пьяными голосами ее приятелей. Внезапно ощутил растущую неприязнь ко всем этим беззаботным парням, а потом неприязнь быстро перешла в ненависть. В висках застучало, кровь бросилась в лицо, кожу опалило, как будто заглянул в пылающую печь. Сейчас бы я всех их просто уничтожил. Без всякой жалости побросал бы под гусеницы танка. Сволочи, они хватают ее, раздевают, трахают…

Я осушил обе кружки, но облегчения не принесло, тут же заказал еще две. Черт, обычно пиво расслабляет меня так, что превращаюсь в медузу, которой все по фигу, а сейчас я как граната с выдернутой чекой.

Сердце сладко заныло. За тем столиком двигались призрачные тени, потом я увидел, как Таня поднялась и пошла в сторону туалета. Остальные галдели, перебивали друг друга, а она шла между столиками, удалялась. Я видел, как она прошла через закрытую дверь туалета.

Ноги мои воздели меня сами по себе, по собственной воле. Я двинулся, как сомнамбула, добрался до туалета. Пальцы задержались на дверной ручке, я представил себе ряд унитазов, Таня на среднем…

Отворил, в глаза сверкнуло чистотой и блистающей белизной. В зеркале отразилась моя вытянувшаяся физиономия.

Я машинально сел на тот же унитаз, скосил глаза и как воочию увидел ее рядом. Она смотрела серьезно и сосредоточенно, меня не замечала.

– Таня, – шепнул я одними губами.

Она медленно повернула голову. Я видел белые изразцовые плитки, что просвечивают сквозь нее, но сейчас реальна только она, а не весь этот мир. И ее бесконечно милое лицо.

– Привет, – ответила она молча.

– Я не знаю, – сказал я, – что со мной происходит…

– А что происходит?

– Не знаю. Какой-то сдвиг в ненормальность. Я уже начинаю с тобой разговаривать… В сибирской тайге говорил, в самолете видел тебя среди облаков, снишься всю ночь…

– Ничего, – ответила она серьезно, – «Тайд» все отстирает. Но ты… приходи сюда еще.