– Вы – первые артане, ступившие в мой дворец!.. Мой повар мог вообще не знать, что артане едят, а что не едят. Или же не считал это уж очень большим проступком… и хотел, чтобы вы оценили его мастерство. Словом, не надо это рассматривать как враждебность! Если вам вид этой свинины так неприятен, я велю убрать, чтобы не смущать вас.

Он хлопнул в ладоши. Появились слуги, тцар указал на блюдо, но Скилл живо запротестовал:

– Ваше Величество!.. На благородный жест следует отвечать благородным. Я прошу вас оставить это блюдо на месте. Мы, правда, к нему не притронемся, но всем нам в самом деле доставит удовольствие видеть, как вы… будете есть это…

Он не договорил, смотрел прямо и чисто, однако даже Придон уловил глубоко спрятанное тяжкое оскорбление в адрес куявского тцара и всех на той стороне стола. Да, пусть едят это нечистое животное, пусть. Нет выше зрелища, чем видеть унижение врага.

Тцар, похоже, все же не уловил подтекста, небрежным движением головы отослал слуг в свои ниши.

Старый маг наклонился через стол к Вяземайту. Выцветшие от старости глаза смотрели серьезно.

– Я прошу меня простить, – сказал он серьезно, – я ни в коем случае не хочу никого обидеть… просто, как магу, мне важнее знать причины разных явлений или запретов, чем способы заточки мечей или как одним ударом разрубить двойной панцирь. Мне интересно, что лежит в основе запрета… есть свинину?

Вяземайт хмуро улыбнулся, кивнул в сторону Придона, Тура.

– Почему не спросить у них?

Маг поморщился.

– Я знаю, что ответят. Что свинья – нечистое животное, ибо ест все… Ни одно животное не жрет все, только свинья! Это я уже слышал. Но ведь и человек ест все!

Вяземайт кивнул.

– Вот вы и ответили.

Маг смотрел в удивлении.

– Не понимаю.

– Вы уже ответили, – сказал Вяземайт ровно. – Человек и свинья едят все. Мясо человека и свиньи неотличимо. В глубокой древности люди ели людей точно так же, как и всех прочих зверей. Потом, когда начали… подниматься по трудной дороге к богам, перво-наперво договорились не есть себе подобных. Но, как всегда, многие не соглашались. А когда запрет ввели силой оружия, так уж пришлось, ибо силой можно подчинить даже несогласных… то эти несогласные убивали людей уже тайком и ели, как и прежде. На базарах человеческое мясо продавали уже не как человечину, а как свинину. Я ж говорю, их мясо неотличимо. Затем, когда это стало совсем запретно, человеческое мясо могли есть только тцары, вожди племен. Но и они делали вид, что едят свинину. Так и не удавалось искоренить людоедство, что тянулось сотни и сотни лет… Если не тысячи. Людей ели, несмотря на все запреты! Только прятали под свинину… Человеческое мясо подавалось теперь не только как лакомство для сильных мира сего, но и для тех, кто отказывался, чтобы опорочить их… ибо вкусивший человечины лишался вечного царства на небесах и становился презираемым на земле.

Однорукий маг слушал с неослабевающим интересом. Придон ощутил, что сам с замершим сердцем прислушивается к этой жуткой истории.

– И тогда, – сказал Барвник понимающе, – решили запрет распространить и на свинину?

– Верно, – ответил Вяземайт. – Мы даже помним, когда это случилось. Однажды один из тцаров по имени Тантал, принимая могучего бога с другими богами, подал на стол мясо собственных детей.

Барвник ужаснулся:

– Как можно?

– У него были сотни жен, – отмахнулся Вяземайт, – и тысячи детей. А самое лакомое – плоть себе подобного! Так вот даже боги обманулись и начали поедать человечину, только сам Зевс, так звали бога тех народов, понял разницу в мясе, разгневался… Не помню, что было дальше, кого-то бил, наказывал, низвергал, но серьезного ничего не сделал. Или другой, царь Атрей, угостил Фиеста мясом его сыновей… Правда, потом Фиест сошелся со своей дочерью, а родившийся от такого союза Эгисф отомстил Атрею… Вот именно тогда наши жрецы и решили, что если даже боги обманываются, не в состоянии отличить человечье мясо от свиного, то надо запретить в наших землях и свинину… дабы никто никогда не отведал человечины даже по незнанию!

Барвник содрогнулся всем телом. Лицо его приняло землистый оттенок. Придону показалось, что его сейчас вытошнит. Однако, совладав с собой, однорукий маг сказал уже рассудительно:

– Ладно, что было, то было давно. Даже очень давно! Сейчас… сейчас даже говорить смешно, что человечину подадут на стол!

Вяземайт пожал плечами:

– Вы так уверены?

– Конечно, – ответил однорукий, потом вдруг наморщил лоб, в глазах появились осторожность.

– Я – нет, – ответил Вяземайт, – вы знаете почему.

Куявский маг нехотя кивнул.

– Догадываюсь.

– Потому мы и соблюдаем тот завет Яфета. Он его ввел не зря, не зря! Много раз обжигался, видел, как другие обжигаются. Но простому народу можно и не объяснять причины. Яфет ввел – этого достаточно. А мы просто чтим память своего великого предка. У вас же, не имеющих великих предков…

Маг сказал удивленно:

– Разве артане и куявы не от одного корня?

Вяземайт усмехнулся.

– Докажите!

– Но легенды…

– Да кого эти легенды убедят? На то и легенды. Но мы выполняем заветы своего предка, разве это не лучшее из доказательств, что мы – его дети?

Аснерд крякнул и, достав из-за пояса нож, который невесть как пронес, отхватил здоровенный кус жареной оленины и тут же принялся запихивать в рот, даже не поперчив, не посолив, не посыпав толченой душистой травой, что усиливает аппетит.

Щажард горестно вздохнул. За такой желудок он отдал бы свой заветный ларец с драгоценностями, даже земли за озером и богатейший лес на кордоне со Славией, только бы вот так же наслаждаться жизнью, аппетитом, уметь чувствовать голод, жажду!

А эти на пиру будут наслаждаться вовсю любой едой, даже простым свежеиспеченным хлебом, куда и трав-то никаких особых не добавляют…

Придон отрезал первый ломоть, от стола сладостными волнами накатывают умопомрачительные запахи, желудок уже растолкал в дальние кладовочки те куски, что получил раньше, умял, утоптал и приготовился хватать новые. Рядом двигались локти Скилла, он потянулся за мясом зайца, а Черево, примостившись в одиночестве за отдельным столом, сразу налил себе вина.

Придон уловил, что Тулей и старый маг не столько едят, сколько рассматривают артан. Он и сам постарался взглянуть на себя и артан глазами куявов: полуголые варвары, что среди пышных и разряженных куявов ведут себя как звери: рычат, громко хохочут, звучно шлепают один другого по широким потным спинам. Едят обеими руками, кости швыряют под стол. Хватают кувшины с плакун-травой и пьют прямо из горлышка, после чего брезгливые куявы не решаются налить себе в кубок и велят слугам подавать им другие кувшины.

Щажард морщился, кривился, а старый мудрый маг сказал ему негромко, но Придон услышал:

– Это тоже спесь…

– Спесь? – переспросил Щажард.

– Да, – ответил маг, чуть улыбнувшись. Посмотрел на артан и добавил: – Только другого рода.

Трусы, подумал Придон обозленно. Играете непонятными словами, а топоры в вашей жалкой стране мало кто умеет держать в крепких ладонях. Да, жалкая страна, жалкий народ, а мы – Артания, мы – кочевники, мы – Боевые Топоры, мы – «народ, идущий по верному пути». Ишь, своего советника назвал умным! Если про человека говорят, что он умный, значит, у него нет других достоинств.

Маг медленно положил на стол горстку орехов. Придон поймал на себе его взгляд. Судя по взгляду, старый маг ощутил его мысли, его ненависть, его злость, его страстное желание стереть Куявию с лица земли, а свою Артанию сделать единственной на свете. По телу прокатилась холодная волна, словно бросили в реку. Нет, в болото, со дна которого бьют ледяные ключи.

Он с трудом отвел взгляд, потянулся к блюду с мясом. На миг показалось, что коричневая поверхность шевельнулась, задержал руку, нет, померещилось, отрезал кусок и понес ко рту. Пальцы едва не выронили, мясо задергалось, сочный ломоть жареного мяса превратился в огромного отвратительного слизня. Слизень извивался, пытался выскользнуть. Маленькая головка поднялась, уставилась в лицо Придона блестящими глазами на стебельках.