— Ax! Oui! Это последняя модель андроида двадцать пятого века, известного также как адаптоид. Его используют для работы на других планетах и в глубоком космосе. Он обладает широчайшими возможностями самосовершенствования: буквально «читает» условия окружающей среды, описывает свои собственные мысли по этому поводу, осуществляет задуманное на практике…

— В таком случае я понимаю, почему вы захотели убрать фактор Франкенштейна! — сказал я. — Андроид с такой характеристикой мог бы оказаться неважным спарринг-партнером.

— Верно, — согласился он, — но аккуратное исполнение задуманного дизайна решает все.

— Вопреки концепции Адлера?

Он хихикнул и хитро посмотрел на меня.

— Все играют в Адлеровы игры! Но не все из-за этого становятся опасными.

— А если агрессивность будет занесена случайно? Если она, будучи накрепко встроенной в определенный человеческий характер, будет сопровождать любую его черту, которую мы сообщаем нашему андроиду, — точно часть голограммы, способная вызвать весь образ целиком?

— Господи, да вы, оказывается, пессимист! — иронией воскликнул Калиостро, и его окутали изыки пламени. — Где это вы набрались подобных идей?

— У Бертрана Рассела.

— Ба! Но ваши высказывания, как мне кажется, противоречат его идеям!

— А он отнюдь и не предлагал это в качестве аксиомы. Скорее, это его гипотеза, которую он выдвигает для обсуждения. А также — желая предостеречь.

. — Бертран Рассел! Mon Dieu! Кто бы мог подумать, что ему будет дело до моего небольшого, ''Совсем petit, проекта? И все же, даже если Рассел прав, из этого отнюдь не следует, что агрессивность непременно проявится просто потому, что есть такая возможность. Вы же, например, не станете бить каждого, кто вам просто не очень понравился? Конечно же, нет! Или — скорее всего нет. Non. Между потенциальной агрессивностью и способностью мгновенно активизировать свою созидательную энергию огромная разница!

— Это значит играть роль Отца-созидателя, — сказал я. — Звучит совершенно по-фрейдистски. Так, может, именно поэтому вам не нравится такая идея?

У него за спиной расцвело грибовидное облако.

— Ничего подобного! — вскричал он. — Доминоид просто требует способности к мгновенной агрессии! Его нужно лишь оградить от развития нежелательных комплексов! Например, эдипова. Первичную, так сказать, агрессивность нужно просто держать под контролем! И мы это умеем! Впрочем, я, кажется, увлекся. — Он помолчал и продолжил более спокойным тоном: — Pardon, я, конечно, совсем не агрессивность имел в виду. Скорее стремление к власти.

— Да, разумеется, — кивнул я. — Но у меня есть еще один вопрос. Не связанный с данной темой.

— Oui?

— Для чего вам все это? Ну, вы ведь, должно быть, знаете, как будете использовать это существо?

Он отвел глаза в сторону. Облако у него за спиной свернулось и взорвалось, а вместо него возникла крупная рыба, с аппетитом щипавшая плоть утопленника.

— Главным образом, — медленно начал он, — для дальнейшего исследования возможностей синтетической жизни. Если этот образец будет соответствовать всем нашим ожиданиям, разумеется. Хотя есть у меня и кое-какие планы относительно использования его для космических исследований. Уверен, что и Адаму подобные мысли тоже в голову приходили. Так что вряд ли у нас с ним могут возникнуть какие-то разногласия… хотя мы, безусловно, должны все обсудить, взвесить… В общем, спасибо за вопрос. Вы мне как раз напомнили…

— А какие космические наблюдения вы имеете в виду, граф?

Он повернулся и посмотрел куда-то в глубь туннеля.

— Например, работу на этом корабле, — сказал он. — Здесь ее бескрайнее море! И давайте пока что оставим эту тему — в конце концов, вы же писатель, журналист, а не сотрудник космической лаборатории, правда? Да и срок вашего пребывания здесь ограничен… Давайте остановимся пока на этом.

Я согласно кивнул. Рыбы у него за спиной уже так и кишели, однако утопленник исчез. Я повернулся к выходу из Дыры.

— В таком случае пойдемте-ка назад, — сказал я.

— Не устаю удивляться, как замечательно здесь представлены самые разнообразные виды искусства, — заметил он как бы между прочим.

— Одна из функций данного пространства, — сказал я.

— А интересно, вокруг меня эти штуки тоже появлялись? — вдруг спросил он.

— Еще бы! Рыбки, зайчики, бабочки — так и мелькали!

— О! Но я надеюсь, ничего конкретного? Никаких указаний? Только самые общие черты?

— Понятия не имею! — сказал я. — Я в этом не разбираюсь. Я же здесь по-настоящему не работаю.

И я препроводил его в гостиную, где он церемонно раскланялся с Глорией

— она уже спустилась и сидела на диване с книгой в руках, — крепко стиснул мне руку на прощанье и исчез.

— Что это ему в Дыре понадобилось? — спросила меня Глория.

— Хотел посмотреть, как продвигается его проект.

— Не уверена, что Адам одобрил бы это посещение.

— Но он настаивал! Предъявлял свои права — как партнер. Впрочем, я сумел бы пресечь любую его попытку влезть куда не следует.

— В этом я не сомневаюсь! Да и что бы тебе еще оставалось? Хорошо, что ничего особенного не произошло.

— Адам тебе случайно не говорил, зачем ему этот Иддроид? Я понимаю, ему просто интересно, но ведь есть и какая-то конкретная цель?

— Есть, — улыбнулась она.

— И, разумеется, в очередной раз «не будем об этом говорить»?

— Пока не будем, — уклонилась она от прямого ответа. Потом отложила книгу и потянулась. — Ну что, ты готов принимать еще клиентов? Или, может, сделаешь перерыв?

Я тут же бросился в прихожую и выключил Рубильник.

— Перерыв! — провозгласил я. — Тем более Калиостро — трудный клиент.

В ванной я заглянул в зеркало, и мое отражение подмигнуло мне и сказало: «Фокус с монеткой, Орри. Фокус с монеткой». И тут я вспомнил. Порывшись в правом кармане, я вытащил горсть монет. Подбросив их на ладони, я выбрал одну, а остальные снова ссыпал в карман. Оставшуюся на ладони монетку — это был четвертак — разломил пополам.

— Пора было бы уже восстановить прежние навыки, — упрекнуло меня отражение, причем, как мне показалось, моим же собственным голосом. — А то ты совсем отвык пользоваться ими. Очень не хочется сразу все снова на тебя обрушивать.

Я уставился на этого типа в зеркале.

— Послушай, — сказал я, — ты, вообще-то, кто? Память предков? Или затаенная мечта, которая не дает мне покоя? Видимо, я все это время живу, скрывая свои воспоминания от других, это уже стало невыносимо тяжким бременем. Не знаю, как давно я так живу, но все эти воспоминания отчего-то кажутся мне вполне реальными. А некоторые из них, по всей вероятности, действительно реальны. Но что бы в итоге со мной ни случилось, прошу лишь об одном: пожалуйста, не отнимай у меня воспоминания о моем детстве, проведенном в Бронксе, о студенческих годах в Брауне, о моих друзьях и о моей журналистской деятельности. И мне совершенно безразлично, соответствуют эти воспоминания реальной действительности или нет! Для меня это вся моя жизнь. И если есть еще какие-то другие, о которых я в данный момент не знаю, верни их мне, а? Я возьму все! И никаких жалоб не будет. Но, пожалуйста, прошу тебя оставить мне те, которые я перечислил! Я ведь только сейчас понял, как они мне дороги!

Тут на глаза мне даже слезы навернулись. Моему отражению в зеркале тоже, так что беседа прервалась сама собой.

Я немного подождал, потом умылся и не спеша пошел искать Глорию.

Она была у себя. Валялась на кровати. С улыбкой посмотрев на меня, она сказала:

— А странная это штука — любовь.

— Сущая правда, — откликнулся я, останавливаясь в дверях.

— Должна была бы делать человека счастливым, а делает печальным.

— Должна бы, — сказал я. — И, в общем-то, делает! Меня, во всяком случае.

— Но тебя ведь со мной скоро уже не будет!.. Я погладил одну из ее старых кож, висевшую ко мне ближе остальных.

— Скоро старине Альфу тоже придется менять кожу, — задумчиво проговорил я. — И никто не знает, каким он тогда окажется, верно?