Квадрат-воин Меро, опытный командир, видел и понимал все, что происходило во вверенном ему триге. И действовал, причем достаточно своеобразно. Буквально за несколько дней лихих мужчин стали переводить в другие подразделения, а на их место прибывали метаморфы-обертыши. И Онго, надо сказать, вздохнул с облегчением.

Вскоре расчет остался без второго номера. Нет, он не был ни убит, ни даже ранен. Убитым оказался наводчик соседней линии. Их второго номера сочли недостаточно опытным, наш же, начинавший службу еще в мирное время, успел побывать даже и линейным, но был в свое время разжалован за какие-то грехи – не самые страшные, надо полагать. Теперь срок минул, умения ему было не занимать, и он пошел на повышение: ему вернули первый солдатский разряд и он стал наводчиком и – все понимали – первым кандидатом в линейные и в подофицеры, как только возникнет вакансия, что на войне бывает слишком часто. И вторым номером здесь, на освободившееся место, командир три-га назначил ко всеобщему удивлению именно Онго. Вообще начальники не обязаны мотивировать свои действия, но на этот раз командир счел нужным пояснить:

– Он стреляет лучше вас всех, сукины дети. И шарики у него в черепушке крутятся быстрее.

При этом он улыбнулся, глядя на Онго. И Онго показалось, что содержалось в этой улыбке что-то такое…

Ему захотелось улыбнуться в ответ. Но он почувствовал, что улыбка, хочет он того или нет, получится слишком откровенной, и вся линия – стреляные воробьи – это заметит и соответственно оценит. Но нельзя трубить победу до того, как она одержана. И Онго лишь скромно опустил голову – на секунду, а потом, вскочив, ответил, как и полагалось:

– Служу победе! И в первой же перестрелке, наутро, уже лежал справа за пулеметом, вовремя подавая ленты и следя, чтобы при стрельбе не было перекосов.

В этой должности он пребывал уже вторую неделю. Ничего интересного за это время не произошло. Улка-сы выходили на них четыре раза, но прорваться на равнину здесь так и не смогли. Свиры пока прочно занимали оборону, а когда пойдут загонять улкасов обратно в их ущелья – о том знало только высокое начальство. Если знало, конечно.

Но в обороне, когда у противника нет ни танков, ни авиации, ни крупнокалиберной артиллерии, да и тактических ракет не так-то много, жить вовсе не так плохо. Если бы еще кухни не боялись привозить горячее вовремя…

…Наконец Онго дожевал последнюю галету с остатком консервного мяса.

Вытер губы платком не первой свежести, правда, но нынешняя позиция была неудобна тем, что до воды было далеко и постирушка превращалась в проблему – только когда приедет мотобаня, а она раньше чем через неделю не появится. Таким образом, дела на нынешний вечер были завершены и следовало ложиться спать; солдатское умение спать в любое время и в любых условиях, если обстановка позволяет, Онго усвоил одним из первых. Можно было спуститься в землянку, но там тесно и душно, а поскольку дождя сегодня не пророчили, Онго отошел к облюбованному местечку по соседству, под кустиком, куда уже были положены наломанные ветки с листьями – для тепла и мягкости, разостлал плащ и собирался уже, вытянувшись, накрыться шинелью и отключиться до побудки или до тревоги, что было вероятнее: улкасы явно не могли уйти далеко, а судя по тишине, нигде по соседству попыток прорыва тоже не предприняли.

Однако прикорнуть не удалось: помешал связной из трига.

– Ру? К командиру трига, срочно. Мигом! И исчез, словно его тут и не было.

Онго почувствовал, как екнуло сердце и истома прошла по телу. Вскочил и побежал, подхватив шинель и автомат и на бегу приводя обмундирование в порядок.

* * *

В командирскую землянку Онго вошел, как и полагалось солдату: мигом ссыпался по ступенькам, в струнку вытянулся и доложил о прибытии. Все было по уставу, кроме только его глаз: горела в них сладкая обреченность, и только совершенно слепой человек мог бы не заметить, а заметив – не понять этого взгляда. Квадрат-воин Меро увидел, конечно, хотя в его обители стоял полумрак: аккумуляторная лампа была установлена на слабый свет. Он сидел за столом в расстегнутой куртке и, похоже, настроен был не совсем по-уставному; в ответ на воинское приветствие небрежно махнул рукой около виска и проговорил негромко, вовсе не командным голосом:

– Вольно. Оружие положи – надеюсь, не понадобится.

Онго поискал взглядом, куда прислонить автомат: вошло уже в привычку всегда иметь личное оружие не дальше, чем на расстоянии вытянутой руки. Капитан кивнул:

– Вон в пирамидку поставь – рядом… Рядом с моим – так следовало понимать это. Онго так и сделал, хотя в стойке были и другие свободные гнезда.

– Зачем я тебя вызвал – знаешь?

Онго проглотил комок. Знать он не знал, но чувствовал всем своим существом. Давно уже чувствовал. Долго ждал, так казалось ему сейчас… Он кивнул, но тут же спохватился: дисциплина требовала четкого ответа голосом, а не жестом:

– Так точно.

Голос получился хриплым и по-петушиному высоким. Меро улыбнулся:

– Отставить устав. Садись рядом. Вот сюда.

И командир подвинулся на лавке, стоявшей вдоль стола, освобождая место.

Онго сел. Глубоко вздохнул, совершенно отказываясь от своей воли и желаний. Пусть все будет так, как хочет он, чьи глаза ярко блестят сейчас в полутьме, неотличимо похожие на глаза Сури, первой любви… Но Сури – это было так давно, так далеко, так нереально…

Меро положил руку ему на плечо, и Онго почувствовал, какой мощный ток идет, какая энергия вливается в него сейчас. Вот-вот она переполнит его, и тогда – он сам не знает, что тогда может с ним случиться… Пальцы Меро коснулись шеи, ничем сейчас не защищенной, расстегнули верхние пуговицы куртки.

Онго сжимал пальцами рук собственные колени – иначе руки сами собой обхватили бы капитана, но здесь и сейчас начало было за Меро – как и всегда… А руки капитана были уже под курткой и под рубашкой, касались тела, и желание Онго становилось невыносимым.

– Мне раздеться? – прошептал он, невольно покосившись в ту сторону, где за задернутой занавеской помещалась, наверное, капитанская лежанка.

– Не спеши, – так же негромко ласково ответил Меро. – Я тебя давно приметил и тогда же почувствовал. Но не стал торопиться, чтобы не испортить всего. А эта ночь – наша, улкасы больше сюда не сунутся еще дня два, думаю. Так что есть время. Посидим сначала… познакомимся. Я ведь правильно угадал – ты не против отношений?

На этот раз хватило и кивка: уставное общение более не действовало.

– Давай-ка сначала расслабимся немного. Квадрат-воин, нагнувшись, вытащил откуда-то сзади фляжку, два алюминиевых стаканчика, пленочный пакет – с закуской, надо полагать. Отвинтил крышку. Пакет подвинул Онго:

– Похозяйничай.

Собственно хозяйничать было нечего: в пакете оказалась копченая утка, и всей работы было, достав кинжал, разделить ее пополам. Меро тем временем налил обоим.

– Не с Вазийских виноградников, но пьется легко. Да что тебе объяснять… Ну давай, по-солдатски: первую – за победу!

Во фляжке было то самое, что и солдатам полагалось по вечерам, для бодрости и здоровья, – разве что порции тут, у капитана, оказались побольше.

Первая была очень кстати: сняла с Онго лихорадочную дрожь предчувствия и еще какой-то страх, неизвестно откуда взявшийся, – оттого, наверное, что такого опыта у Онго все же не было. Меро же сразу налил и по второй:

– А эту – за нас.

Такой тост Онго поддержал с радостью. После второй рука сама потянулась за закуской; впрочем, капитан и тут начал первым.

– Только учти: воевать тебе от этого легче не станет. Наоборот. Ни от кого ничего не скроешь, и на тебя будут глядеть втрое зорче, чем на любого другого. Скажу сразу: служба станет куда труднее. Так что сейчас имеешь право отказаться.

Но служба Онго уже не пугала: разобрался с нею, освоился и даже чувствовал временами, что засиделся во вторых номерах, и того больше: если бы сейчас пришлось покомандовать, скажем, той же линией – справился бы не хуже нынешнего подофицера, а может, и получше. Он усмехнулся, взбодренный выпитым: