– С ума сошла! – выдохнул он. – Здесь же работы на два дня.

– Не преувеличивай, – Настя поморщилась и взяла в руки тонкую пластиковую папочку. – Сейчас быстро рассортируем в первом приближении и поедем. Или ты торопишься?

– У меня ребенок болеет, жена совсем замучилась, несколько ночей не спала. Просила, чтобы я хоть раз пришел пораньше и дал ей отдохнуть.

– Так иди. Я сама справлюсь. Правда, Игорек, поезжай, будем надеяться, что уважаемый психоаналитик меня не съест.

– А вдруг это он жену… А? Не боишься оставаться один на один с убийцей?

– Да ну тебя! – фыркнула Настя. – Во-первых, я через это уже проходила много раз и пока цела. А во-вторых, если убийца – он, то почти наверняка не из-за того, что содержится в этих бумагах. Поэтому, пока я копаюсь в документах жены, я для него не опасна, потому что отрабатываю неправильную версию. И он мне в этом деле будет первым другом и верным помощником.

Лесников взглянул на часы.

– Половина восьмого. Но ты точно не обидишься, если я поеду?

– Да точно, точно. Поезжай. Завтра увидимся.

Из кухни доносился звук передвигаемых стульев, хлопали дверцы навесных шкафов.

– Пойди взгляни, чего он там копается, – шепотом попросила Настя.

Игорь быстро выскользнул из комнаты. В самом деле, нельзя было оставлять хозяина одного. Как знать, все ли бумаги убитой жены он собирается предоставить работникам уголовного розыска? А может, захочет что-то утаить?

Раздался грохот падающего стула, и Настя испуганно выскочила на кухню. На полу валялись папки, отдельные листы и опрокинутая табуретка, а хозяин квартиры молча стоял, опустив руки, и, казалось, не понимал, что происходит.

– Я вам помогу, – Настя наклонилась и принялась собирать бумаги. – Иди, Игорь, мы сами справимся.

Борис Михайлович опустился на колени рядом с ней, но ни одной бумажки с пола не поднял, просто наблюдал за Настей, ожидая, пока она все соберет. И даже не вздрогнул, когда за Лесниковым захлопнулась дверь.

– Простите меня, Борис Михайлович, я понимаю, что мои расспросы кажутся вам сейчас неуместными. И вообще мое присутствие вас тяготит. Но нам надо раскрывать преступление, и вам, к сожалению, придется терпеть наше вмешательство в вашу жизнь еще какое-то время, – как можно мягче сказала она.

– Какое именно? – спросил Готовчиц.

– Хотелось бы надеяться, что недолгое. Но тут трудно прогнозировать. Как повезет.

Он медленно поднялся с колен, поставил на место опрокинутую табуретку и сел.

– Давайте поговорим здесь. Не возражаете?

– Давайте. Сделать вам чаю? – предложила Настя.

– Да, спасибо.

Она включила электрический чайник и огляделась. Кухня была красивой, просторной, со встроенной мебелью, идеально подогнанной под размер стен. Открывая дверцу шкафа, чтобы достать чай и сахар, Настя машинально отметила, что это не цельное дерево, а шпон. Иными словами, мебель добротная, но не из самых дорогих. Тысяч за шесть-семь долларов. Из цельного дерева вышло бы куда дороже, тысяч под двадцать, если не больше. В семье царит достаток, но без шика и излишеств.

– Борис Михайлович, я могла бы объяснить ваше состояние свалившимся на вас горем. Но мне кажется, что есть что-то еще. Я ошибаюсь?

Готовчиц поднял на нее тусклый взгляд, снова обращенный внутрь себя, потом с трудом шевельнул губами.

– Нет, вы не ошибаетесь. Но, если я скажу вам, что меня тревожит, вы, вероятно, сочтете меня сумасшедшим. Мне бы этого не хотелось.

– И все-таки… – Вы настаиваете?

– Да, я настаиваю, – твердо сказала Настя.

– Мне кажется, что я схожу с ума.

Он сделал паузу, вероятно, ожидая ответной реплики. И не дождавшись, повторил:

– Мне кажется, что я схожу с ума.

– Почему вам так кажется?

– У меня появилась мания преследования. Это признак тяжкого расстройства.

– Давайте попроще, ладно? В чем выражается ваше расстройство?

– Мне кажется, что за мной следят. Мне кажется, что в мое отсутствие в квартиру приходят посторонние и роются в вещах и бумагах. Я умом понимаю, что этого не может быть, но постоянно нахожу всевозможные подтверждения этому. Не зря, вероятно, говорят, что человек, все время имеющий дело с психическими расстройствами, рано или поздно сам становится похож на своих пациентов. Вот и со мной это произошло.

«Прелестно, – с ужасом подумала Настя. – Сейчас выяснится, что он страдает психическим заболеванием и вполне мог убить любимую супругу в состоянии острого психоза. А я, идиотка, отпустила Игоря и осталась с ним один на один. Ну, Каменская, ты даешь! Ничему жизнь тебя не учит».

– Начнем по порядку, – как можно хладнокровнее сказала она. – Откуда появилось ощущение, что за вами следят?

– Я замечаю одних и тех же людей рядом с собой. В разных местах, в разных концах города.

– Разных людей или одного и того же человека?

– Разных. По крайней мере троих. Пожалуй, даже четверых.

– Уверены, что не ошибаетесь? Не обознались? Похожих людей очень много, уверяю вас.

– У меня прекрасная память на лица. Я отчетливо вижу, что одежда другая, а лицо то же самое.

– Борис Михайлович, но ведь это совершенно объяснимая вещь. Вспомните, вас недавно пытались обокрасть. Вы утверждаете, что ничего не пропало. Это означает, что преступники не нашли то, что искали. Просто не успели в намеченное время, и им пришлось скрыться. А коль не нашли, стало быть, будут продолжать попытки. Поэтому вполне естественно, что они следят за вами, чтобы точно знать, когда квартира будет пустой, чтобы предпринять еще один заход. Вас устраивает такое объяснение?

Готовчиц посмотрел на нее более осмысленно, во всяком случае, глаза его уже не были такими тусклыми, как несколько минут назад.

– Значит, вы считаете, что за мной действительно могут следить?

– Конечно. Это более чем реально.

– Вы хотите сказать, что это не бред? Не мания?

– Думаю, нет, – соврала Настя, хотя вовсе не была в этом уверена. – И если вас устраивает мое объяснение, то нам придется вернуться к вопросу о краже. Что искали преступники в вашей квартире?

– Но я уже говорил Игорю Валентиновичу, я не знаю. Ума не приложу.

– Вы абсолютно уверены в том, что ничего не пропало?

– Абсолютно.

Готовчиц стал раздражаться, и Насте на мгновение стало по-настоящему страшно. Что, если он на самом деле сумасшедший? Сейчас как разозлится, да и ткнет ее ножичком для разделки мяса, благо он совсем близко висит, рукой дотянуться можно. Нет, не нужно рисковать.

– У Юлии Николаевны были враги? – свернула она в другую сторону.

– Враги? – переспросил Борис Михайлович.

– Ну да. Завистники, недоброжелатели или просто обиженные ею люди. Люди, которые могли желать ей зла.

– Она журналистка… Вы должны понимать, что у любого журналиста обязательно есть враги. Хотя бы те, о ком он писал нелицеприятные вещи. У Юли было острое перо и язвительный стиль, полагаю, она многих обидела. Неужели ее из-за этого убили? Я как-то не верил, что журналистов могут убивать за то, что они публикуют.

– Журналисты такие же люди, как мы с вами, их могут убить за что угодно, совсем не обязательно за то, что они пишут. Но ваша жена была еще и депутатом. Она не рассказывала вам о каких-нибудь конфликтах в депутатской среде?

– Да нет… Впрочем, я не особенно вникал. Но если бы ситуация была достаточно серьезной, я бы запомнил. Юля, видите ли… она… очень вязкая, если вам понятно, что я имею в виду. Застревает на всем подолгу, повторяет одно и то же по многу раз. Чем серьезнее ситуация, тем чаще она о ней рассказывает… рассказывала… Да… простите…

Он на секунду зажмурился, потом снова открыл глаза.

– Одним словом, я бы запомнил.

– Хорошо, тогда помогите мне, пожалуйста, рассортировать ее бумаги. Не буду больше терзать вас разговорами, вы, наверное, все это уже рассказывали сегодня следователю.

– Нет, со следователем я не разговаривал.

– Вот как? – удивилась Настя.