После гибели одиннадцатилетнего брата Лиза продолжала приходить к художнику, словно ничего не изменилось, говорила с ним об Андрее, о его картинах и стихах. Визиты эти были регулярными и как будто само собой разумеющимися. Сначала Дима ждал, что со временем раны зарубцуются и эти тягостные визиты постепенно прекратятся, но шли месяцы, годы, а Лиза по-прежнему, если не была в больнице, приходила к нему в школу каждый четверг. Когда он спохватился, было уже поздно что-либо менять. Ну что ей сказать? Как объяснить, что ей не нужно приходить к нему? Такое говорят либо сразу, либо не говорят никогда. Это одна из самых распространенных ловушек, которые могут расставить жалость и сострадание. И Дмитрий терпел. Ему было искренне жаль Лизу, а сам себе он казался черствым и бездушным, потому что не мог заставить себя переживать потерю мальчика с такой же неистовой силой.

Они стали любовниками, когда Лизе уже исполнилось двадцать лет. Никакой радости ему это не доставило, но Лиза будто бы немного ожила, встряхнулась, выглянула, пусть ненадолго, из своей траурной скорлупы, в которой пребывала постоянно. И Дима Сотников тогда решил, что если он может хоть что-то сделать для нее, то он должен это сделать, несмотря ни на что, несмотря на других женщин, в которых он влюблялся и с которыми спал. Если есть иллюзия, помогающая Лизе справиться с горем, то он не имеет права эту иллюзию разрушать. Если любовь к нему может ее поддержать, он не должен лишать ее этой поддержки. Разумеется, решение это было принято в ситуации, когда Дима после неудачного кратковременного брака твердо знал, что в ближайшие три-четыре года повторять опыт супружества не станет. Как быть с Лизой, если в его жизни появится женщина, на которой он захочет жениться, Сотников не знал, но полагал, что, когда это случится, тогда и видно будет. Мысль сделать предложение Лизе ему и в голову не приходила. Он прекрасно относился к ней и даже мог раз в неделю продемонстрировать это в постели. Но он ее не любил.

Время подходило к шести часам, и Настя подумала, что, если Лесников в течение десяти минут не объявится, ей придется тащиться в магазин «Орион» одной.

Она уже не помнила, когда в последний раз уходила с работы в шесть, обычно она засиживалась допоздна, размышляя над фактами и событиями, чертя замысловатые схемы, выстраивая самые невероятные версии и придумывая хитроумные и оригинальные способы их проверки. Однажды для того, чтобы раскрыть серию убийств, ей пришлось даже прочесть несколько триллеров на французском и итальянском языках. Настины коллеги первое время пожимали плечами и недоверчиво усмехались, когда их начальник Виктор Алексеевич Гордеев по прозвищу Колобок заявил, что взял в отдел человека, который будет заниматься аналитической работой. Особого смысла в этой работе они не видели и полагали, что шеф по чьей-то просьбе просто-напросто пристроил чью-то дочку, а поскольку она сыщицкого дела не знала и ничего делать не умела, ей и придумали эту самую мифическую аналитическую работу. Идея казалась правдоподобной еще и потому, что Настин отчим Леонид Петрович четверть века проработал в уголовном розыске и был добрым приятелем Колобка.

Было это почти десять лет назад, и понадобилось немало времени, чтобы ехидные усмешки и недобрые ухмылки постепенно сползли с лиц сотрудников отдела по борьбе с тяжкими насильственными преступлениями. Настя работала на всех, выполняя любые просьбы и поручения. К ней можно было прийти и сказать: «У меня не получается комбинация, которую я задумал. У меня срывается вот здесь и вот здесь». Каменская запирала кабинет изнутри, доставала свои знаменитые листочки, чертила на них непонятные стрелочки и кружочки, а через два часа давала полную раскладку причин, по которым срывается комбинация, и советовала, как эти причины устранить. Обладая четким мышлением математика, для которого не существует слов «этого не может быть», она обычно не упускала ни одной версии и ни одного объяснения, какими бы невероятными они ни казались на первый взгляд, а прекрасная память позволяла ей держать в голове множество сведений, которые по первому требованию она извлекала на свет божий, сопоставляла, и после таких сопоставлений они порой представали в совершенно ином свете.

Сегодня Настя собиралась выполнить данное брату обещание и присмотреться к странной девушке Даше Сундиевой. Для лучшего выполнения задуманного ей хотелось подъехать к магазину на хорошей дорогой машине. Поэтому она и ждала с нетерпением своего коллегу Игоря Лесникова, который был владельцем сверкающего «BMW». Она еще утром просила его помочь, и Лесников, всегда строгий и серьезный, молча кивнул и умчался по делам. Настя так и не поняла, собирался он выполнять ее просьбу или нет.

Когда стрелки часов показали без двух минут шесть, Настя стала одеваться. Ждать дольше бессмысленно, если она собирается провести в магазине как минимум час, а магазин в восемь закрывается. Уже запирая дверь кабинета, она увидела в конце коридора неторопливо шагавшего Лесникова.

– Куда это ты собралась без меня? Ты что, изменила планы? – спокойно спросил он.

– Нет, я просто не надеялась, что ты объявишься.

– Но я же обещал, – невозмутимо ответил Лесников. – Как же я мог не объявиться? Если бы мне что-то помешало, я бы позвонил тебе.

Об обязательности и пунктуальности Игоря Лесникова по МУРу ходили легенды, порой превращавшиеся в анекдоты. Более серьезного и спокойного человека коридоры Петровки, 38, наверное, не видели со дня постройки здания. Вдобавок он был красив, и половина женского населения страны, именуемой «ГУВД Москвы», тихонько вздыхала по нему. Но Лесников был примерным семьянином, любящим мужем и счастливым отцом, и даже при всем желании упрекнуть его было абсолютно не в чем: за много лет ни одна сотрудница Петровки не получила от него ни единого знака внимания.

Подъезжая к «Ориону», Настя попросила:

– Поставь машину так, чтобы ее было видно из магазина через витрину. Я зайду, минут через десять-пятнадцать выйду, поговорю с тобой, и после этого можешь уезжать.

– Хорошо, – коротко отозвался Игорь, аккуратно пристраивая автомобиль на парковку.

«В моей жизни началась полоса знакомства с богатством, – насмешливо подумала Настя. – Сначала Лешик с платьем за шесть сотен долларов, потом братец-миллионер, а теперь еще и магазин, где цены даже в валюте какие-то запредельные».

Дашу Сундиеву Настя увидела сразу. В таком дорогом магазине покупателей было совсем мало, а в секции женского платья и вообще пусто.

Брат не покривил душой, Даша и в самом деле была красавицей. Причем красивой в полном смысле слова она не была, при внимательном взгляде Настя заметила, что черты лица у нее не совсем правильные, кожа не очень хорошая, а ноги могли бы быть чуть подлиннее. Зато у нее были роскошные густые волосы золотисто-медового цвета, плотными волнами сбегающие по плечам, ярко-синие глаза, очаровательный румянец на скулах и ямочки на щеках. Но главным достоинством девушки было выражение лица, приветливое, радостное, открытое и доброжелательное, отчего лицо это казалось бы, наверное, красивым, даже если бы было на самом деле откровенно уродливым.

Настя вошла в секцию и остановилась, оглядывая кронштейны с разнообразными образцами женской одежды.

– Добрый вечер. Могу я вам помочь? – немедленно подошла продавщица, улыбаясь отрепетированной профессиональной улыбкой.

– Может быть, – загадочно ответила Настя. – У меня довольно сложная проблема.

Она ожидала, что при этих словах Даша поскучнеет, однако ошиблась. Девушка встрепенулась и радостно вспыхнула.

– Я надеюсь, что мы с вами вместе решим вашу проблему, даже если она очень сложная.

«Одно очко ты заработала, – подумала Настя. – Тебе интересно то, что ты делаешь. Сейчас посмотрим, насколько грамотно ты делаешь то, что тебе интересно».

– Мне нужен деловой костюм, чтобы ходить в нем на работу. Но у меня есть ряд условий: во-первых, юбка не должна быть короткой, во-вторых, он не должен стеснять движения, в-третьих, он должен быть таким, чтобы к нему можно было надевать туфли на низком каблуке или вообще без каблука, в-четвертых, он не должен быть ярким или нарядным, в-пятых, он должен быть из немнущейся ткани и не требовать ежедневной утюжки. И наконец, в-шестых, он должен мне идти. Это, пожалуй, самое трудное. Ну как, справимся?