Беглый обзор местности показал, что идет нешуточная борьба за Ирусика. С одной стороны стола восседает не кто иной, как Мишаня Доценко, самый завидный жених на Петровке по причине своей внешней привлекательности, умения одеваться и – что самое главное – полной и абсолютной неженатости. С другой стороны – их вездесущий и всезнающий соседушко Тимофеич-Котофеич, готовый продать душу и тело за Ируськины знаменитые пироги. Между готовыми к бою самцами покачивает переливающимися перышками славная девочка Ира, которую давно надо было выдавать замуж. Но тот момент, когда поклонников у Иришки было несчитано, Татьяна благополучно упустила и не настояла на том, чтобы родственница сделала наконец свой выбор, а теперь с каждым месяцем проблема становилась все сложнее. Ира, во-первых, взрослела (читай – старела), а во-вторых, все больше проникалась заботами семьи своих родственников, взваливала на себя все больше хлопот и домашних обязанностей, и постепенно мысль о том, чтобы бросить Татьяну, Стасова и маленького Гришеньку на произвол судьбы, то есть без хозяйственно-экономической опеки, становилась в ее глазах все более кощунственной. Они же пропадут без нее! И сами захиреют, и ребенка вырастить не смогут по-человечески.

Так, здесь расклад понятен. А Таня-то где? Плащ в прихожей висит, стало быть, она дома. Отчего же не с гостями?

– Але, люди добрые! – приветствовал их Стасов отнюдь не тихим голосом, однако заглушить хохот Котофеича ему не удалось.

По-видимому, соседушко развлекал общество сморщенными от старости анекдотами, над которыми сам же первый и смеялся. Во всяком случае, у Мишани на лице особого веселья не наблюдалось. Ируська при оценке анекдотов в расчет не принимается, она девочка вежливая, добросердечная и жалостливая, поэтому смеется всегда, когда рассказчик от нее этого ждет. Обидеть человека боится.

– Але! – повторил Стасов еще громче. – Или я здесь больше не живу?

– Ой, – спохватилась Ирочка, – Владик пришел.

– А где моя жена? Кажется, задавать этот вопрос становится доброй традицией. Я сегодня уже об этом спрашивал.

– Таня прилегла, у нее голова болит, – пояснила она и отчего-то покраснела.

Ясное дело, покраснела… Так увлеклась процессом общения с двумя ухажерами, что забыла обо всем. Ничего, это нормально, раз увлеклась, значит, не все еще потеряно, не совсем еще старая наша Ируська. Давно надо было ее с Мишаней познакомить, может, уже замуж выдали бы.

– Владислав Николаевич, голубчик, – обратился к нему сосед, – я настоятельно прошу вас убедить Ирину принять мою помощь. Весь сегодняшний день я пытаюсь внушить ей, что в сложившейся ситуации ей следует проявлять осторожность и бдительность, но она отмахивается от моих услуг. Объясните же ей, что я могу быть более чем полезен. Вы знаете, что произошло сегодня на рынке?

– В курсе, – кивнул Стасов.

Он-то в курсе, а вот то, что Котофеич этим озаботился, уж совсем неожиданно. Неужели сосед действительно является поклонником не Ируськиных пирогов, а ее внешних данных и душевных качеств? Вот старый козел! Ему ведь хорошо за шестьдесят, а туда же.

– Я полагаю, что Ирина не всегда может постоять за себя. Сегодня во время инцидента на рынке она явно растерялась и испугалась и чуть было не наделала глупостей. И теперь, когда над вашей семьей нависла опасность, ее нельзя оставлять одну с маленьким ребенком на весь день. Это просто неправильно.

Как излагает, однако! Прямо как по писаному. И чего он к нам прицепился? Других забот нет, что ли? Тимофеич-Котофеич.

– Андрей Тимофеевич, вы преувеличиваете, – широко улыбнулся Стасов. – Никакая опасность над нашей семьей не нависала. С чего вы это взяли? Подумаешь, псих какой-то пошутил, так что теперь, в бункере до самой смерти сидеть? Каждому сотруднику милиции периодически угрожают, нельзя же всерьез это воспринимать.

– Почему же, позвольте спросить?

– Да потому, что если бы все эти угрозы осуществлялись, то всех милиционеров поубивали бы, и личный состав МВД обновлялся бы полностью каждый год. Однако я вот, например, прослужил двадцать лет на оперативной работе и вышел на пенсию живым и здоровым. И таких, как я, подавляющее большинство. Так что спите, Андрей Тимофеевич, спокойно и за Ируську не беспокойтесь.

Сосед кинул на Стасова неодобрительный взгляд и укоризненно покачал головой.

– Я не разделяю вашего оптимизма, уважаемый. Кстати сказать, ваш молодой коллега со мной полностью согласен, не правда ли, Михаил Александрович?

Владислав рассердился не на шутку. В собственной квартире обнаружить пятую колонну! Мишаня, оказывается, с Котофеичем заодно. Ах, паршивец, ах, щенок неблагодарный, а они-то с Татьяной собирались торжественно вручить ему самое дорогое – Ируськину судьбу. Хрен ему теперь! Ничего, в его рядах Татьяна, а это сила немалая.

Стасов встал.

– Пойду проведаю Таню.

Татьяна, вопреки его ожиданиям, не лежала, а стояла у окна и даже не повернулась, когда муж вошел в спальню.

– Ну что там? Веселье в разгаре? – спросила она не оборачиваясь.

– А ты что, прячешься? Или в самом деле голова болит?

– Болит, но не смертельно. Не получаются у меня хохоталки через силу. Вероятно, актриса из меня никакая. Решила отсидеться, чтобы не портить людям настроение. Где Гришенька?

– Спит. Я его в Ируськиной комнате уложил, чтобы мимо этого сборища не нести, а то проснется. Маман тебе кланяться велела.

– Спасибо. А что Доценко?

– Нормально. Глаз не сводит с нашей девочки.

– А Котофеич?

– А чего ему сделается? Ржет, как боевой конь. Травит протухшие байки из времен своей революционной юности. Тань, что случилось? Зачем ты ездила на Петровку?

Татьяна повернулась наконец, обняла мужа, уткнулась головой ему в плечо.

– Я вспомнила его, – тихо пробормотала она.

– Кого? Того, кто тебе угрожает?

– Да. Я его посадила много лет назад. А он мне тогда пообещал, что вернется и рассчитается со мной. Вот и вернулся. Стасов, он сумасшедший. Он на все способен. Я его боюсь. Он может даже на Гришеньку руку поднять.

Так. Приехали. Только-только все стало налаживаться, он перевез Татьяну и Иру из Питера в Москву, они наконец приобрели квартиру и перестали ютиться втроем в одной комнате. Таня так тяжело переносила беременность, часто возникала угроза сначала выкидыша, потом преждевременных родов, но она все-таки сумела это сделать, она родила нормального здорового парня. И Стасов уже думал, что все самое трудное позади. Ну елки же с палками, ну почему все так получается! Проклятая жизнь, подлая, мерзкая. Несправедливая.

Понятно, почему Мишка так серьезно относится к ситуации. Но старый-то козел Котофеич отчего так озаботился? Неужели Таня при нем это обсуждала? Откуда такое доверие к малознакомому, в сущности, соседу? Или Мишка, щенок, протрепался? Таня, Танечка, Танюша моя любимая, ну зачем ты работаешь? Денег тебе не хватает? Неправда. Я хорошо зарабатываю. Но ты сама зарабатываешь еще лучше. В этом году твои книги стали издавать за границей, выплатили большие авансы. И за русские издания ты получаешь приличные деньги. Зачем тебе эта работа, которая не приносит ничего, кроме огромных нервных затрат, колоссальных неприятностей и крошечного морального удовлетворения?

Он гладил жену по голове и молча разговаривал с ней. Потому что знал Татьяну слишком хорошо, чтобы сделать глупость и озвучить свои мысли.

– Что будем делать? Есть предложения?

Это было единственное, что Стасов мог позволить себе спросить вслух.

– Будем думать, как его остановить. Он уже убил одного человека, не приведи господь, убьет второго, третьего. И все для того, чтобы доказать, что он сильнее меня. Знаешь, мне иногда кажется, что вокруг меня не жизнь, а какой-то сюр. Страшный сон, безумный кошмар, полное отсутствие смысла и логики. И в центре всего этого бреда почему-то стою я. Почему так, Стасов?

Почему-почему… По кочану. И по капусте. Не родился еще человек на свете, которому хоть раз в жизни не показалось бы, что мир вокруг утратил черты реальности. И это не от расстройства психики, а исключительно от неудачного стечения жизненных обстоятельств. Например, у мужика катастрофический провал на работе, лучший друг предал, мать тяжело больна и умирает, сын от первого брака стал наркоманом, бывшая жена на этой почве звонит ему каждый день и требует, чтобы он хоть как-то помог, хоть что-нибудь сделал, и на фоне всех этих расчудесных обстоятельств новая жена, ослепительно молодая и красивая, надувает губки и гордо произносит: мы разные люди, ты совершенно не уделяешь мне внимания и не живешь моими интересами, вот я сделала новую прическу, а ты даже не заметил, и на этой конфликтной почве я решила тебя бросить и уйти к другому, который любит меня больше, чем противный ты. Вот это и называется «сюр». Все люди в тот или иной момент жизни через это проходят. Но такой аргумент – слабое утешение. Все – это все, а ты – это лично ты, это все-таки нечто иное.