– Я хочу играть Азучену, – заявила девушка.

– Чего ты хочешь играть? – переспросил худрук, он же режиссер «Трубадура», решив, что ослышался.

– Я хочу играть Азучену, – повторила Алина.

– Ты больна? У тебя голова не в порядке? Какая Азучена? Это старая цыганка, прочти либретто, если не знаешь. Ее будет играть Зоя.

– Я читала либретто, и поэтому хочу играть Азучену. А Леонору я играть не буду. Она мне не интересна. Любит одного, и чтобы не выходить замуж за другого, готова принять постриг и уйти в монахини. А когда любимому предстоит умереть, выпивает яд, чтобы не пережить его. Цельный характер, все просто, как пряник. Что тут играть-то?

– Вот это и играть, цельный характер. Я не понимаю, чего ты хочешь, – развел руками Леонид Сергеевич.

– Мне неинтересно играть Леонору, – упрямо повторила Алина. – Отдайте мне Азучену.

– Но я не понимаю…

– Знаете, мне трудно рассказывать. Я лучше напишу вам трактовку роли, и вы сами убедитесь.

На следующий день она принесла Дегтярю несколько листков, исписанных четким крупным почерком. Прочтя их, режиссер был сильно озадачен. Действительно, Алина увидела в образе старой цыганки то, что обычно проходило мимо глаз, по крайне мере, ТАКОЙ трактовки он нигде не встречал. И тут же представил себе, как можно все это передать при помощи изобразительного ряда… Картина получалась заманчивой, и фильм при таком подходе обещал быть неординарным, не просто очередной «картинкой», иллюстрирующей лучшие голоса мира, а полным драматизма и истинной трагичности. Но если отдать роль Азучены молодой Вазнис, то возникает сразу два вопроса. Кто будет играть Леонору? И что делать с Зоей Семенцовой, уже прошедшей пробы и утвержденной на роль? Ну, положим, замену самой Алине найти можно, молодых красивых актрисулек – пруд пруди. Ведь Алина, в сущности, права, роль Леоноры совсем не сложная. А вот Зоя…

С Зоей Семенцовой все обстояло куда сложнее. Она пережила страшную трагедию, попав в автокатастрофу вместе с мужем и дочерью. В живых осталась только она. Выйдя из больницы, она начала пить «по-черному», и с крепких профессиональных актрис второго плана быстро скатилась до «эпизодниц», а потом и вовсе сидела без работы. С ней не хотели связываться, зная ее алкогольную ненадежность и истеричность. Потом Зоя долго лечилась и вроде бы выправилась. Азучена была первой ролью, которую ей доверили после долгого перерыва. Доверили с опаской, после ее многочисленных просьб и заверений, что теперь она «в порядке». Зою жалели, да и актрисой она была очень неплохой. И как теперь отнять у нее роль, которую она с таким трудом, путем таких унижений вымолила себе? Как сказать ей, что Азучену она играть не будет? В «Трубадуре» есть еще только одна женская роль, совсем уж «эпизодная», но она для молодой женщины. Зоя на эту роль ну никак не «катит».

Короче, скандал был ужасный. Зоя орала как резаная, грозилась «удавить эту соплячку», плакала, умоляла, чуть не в ногах валялась. Ведь это был ее шанс доказать, что она снова может работать. И этот шанс у нее отобрали. Причем как отобрали! Утвердили на роль, а потом передумали. Слухи-то какие пойдут, пересуды! После этого уже ни один режиссер ей ничего не предложит. Будут думать: что эта алкоголичка еще вытворила, что ее с роли сняли? Нет уж, от греха подальше с ней связываться.

В общем, Азучену сыграла Алина Вазнис, и это получилось действительно здорово. Фильму сделали грамотную рекламу, и все кассеты вмиг разошлись, пришлось дважды дополнительно тиражировать.

После «Трубадура» Дегтярь решил ставить «Риголетто», использовав известную запись с Марио дель Монако и Райной Кабаиванской. И пригласил Алину сыграть, естественно, Джильду, в глубине души ожидая, что она сейчас опять что-нибудь выкинет, например, скажет, что Джильда ей не интересна, а вот совсем небольшую роль Маддалены она с удовольствием сыграет. Но Алина и тут повела себя неожиданно, не произнеся ни слова о Маддалене.

– Я с удовольствием буду играть Джильду, – заявила она. – Но только так, как я ее понимаю, а не так, как всегда было принято.

– И как же это? – подозрительно спросил Леонид Сергеевич.

– Ну… Мне трудно объяснять, я лучше напишу.

И написала. В общем, с «Риголетто» история получилась такая же, как и с «Трубадуром». Кассеты нарасхват, и три дополнительных тиража…

– А что Семенцова? – вернулась Настя к интересовавшей ее теме.

– Да ничего. Почти все время в простое. После того случая с Азученой снова начала пить, потом снова лечилась… Недавно ее пробовали на эпизод, но неудачно. Не взяли. Но Алину она с тех пор ненавидела жутко. Что ж, ее можно понять.

– Леонид Сергеевич, а вас не удивляло, что свои трактовки Алина не могла объяснить, а приносила вам в письменном виде?

– Что вы имеете в виду? Что кто-то за нее все это сочинял? Да нет, уверяю вас. Алина действительно была, как бы это помягче выразиться… гигантом мысли, но не гигантом речи. Вот так приблизительно, если вам понятно, что я имею в виду. Она очень плохо говорила, речь была совершенно не развита. Память у нее была отличная, роли учила легко и произносила тексты без запинки, но вот собственные мысли выразить – это всегда было для нее проблемой. Как будто ступор какой-то на девочку находит, мямлит что-то, слова повторяет, фразу до конца выстроить не может, чтобы подлежащее не потерять. Очень плохо говорила. А вот письменная речь – отменная. Знаете, это довольно часто встречается, правда, как правило, в обратном варианте. У человека может быть прекрасная, яркая, образная речь, а как дело доходит до бумаги и ручки – куда только все девается? Сухие казенные фразы, читать тошно. Но у Алины было наоборот. Да вы можете сами убедиться, у меня сохранились ее записи по Азучене и по Джильде. Хотите, я вам дам их почитать?

– Конечно, Леонид Сергеевич. Большое вам спасибо. Вы вообще хорошо знали Алину?

– Как вам сказать… Она снималась у меня на протяжении трех лет, пока ее Андрюша Смулов не забрал. Тому уже года четыре будет. В эти четыре года я видел ее часто, все-таки в одном объединении работаем, а общались мы с ней мало. Но я вам скажу откровенно, рядом с Андрюшей она очень выросла как актриса. В ней была бездна таланта, но… Тут как с устной речью. Что-то все время ей мешало раскрыться полностью. Ресурс, я чувствовал, огромный, а заперт в чулане, и как открыть замок – она не знает. Такое впечатление, что она стеснялась публики. Съемки в павильоне всегда проходили отменно, а вот как только выйдем на натуру – все, конец. Алина как замороженная. В павильоне-то все свои, а на натуре почти всегда толпа любопытствующих собирается. Андрей сумел с этим справиться, честь и хвала ему. Бился он с ней долго, но у него получилось. Такая актриса погибла! И только-только самый расцвет у нее начался… Андрюшу жалко безумно. Он ведь не только любил ее, она была ЕГО актрисой. Без Алины он уже ничего толкового снять не сможет, и это сейчас, когда у него второе дыхание открылось… Жаль.

Он пододвинул Насте пепельницу.

– Курите, не стесняйтесь, я же вижу, как вы мучаетесь, все на пепельницу посматриваете. Меня дым не раздражает.

Настя благодарно кивнула и с наслаждением закурила. Ей нравилось сидеть здесь, в этой квартире с выломанными перегородками между комнатами, превращенной в один большой зал, со стенами, увешанными фотографиями знаменитых музыкантов и певцов. Краем уха она слышала бессмертную музыку Верди, и уходить отсюда ей не хотелось, хотя приличия требовали сворачивать визит – шел одиннадцатый час.

– Расскажите мне о Зое Семенцовой, – попросила она Дегтяря.

– Что вам рассказать? Вас, как я понимаю, интересует вопрос, могла ли она убить Алину?

– Вы очень прямолинейны, Леонид Сергеевич.

– А вас это пугает? Так вот, я отвечу вам: да, могла. По состоянию души, психики, если вам так больше нравится, – могла. Вполне. А по физическим данным – вряд ли. Алина, конечно, не баскетболистка, но и не кроха, она – нормального женского среднего роста, примерно метр шестьдесят девять. Это я еще с тех пор, как снимал ее, помню. И весила она килограммов шестьдесят пять – шестьдесят восемь. А Зоя – маленькая, худющая, как большинство пьющих, ножки как палки, ручки как спички. Застрелить – да, отравить – тоже да. Но не задушить.