Чуть левее переправы располагалось неприметное приземистое здание из дикого камня. Каптерка?

Подобравшись к зияющему проему входа, дон Жуан осторожно заглянул внутрь. На каменном полу грудой лежали пыльные тела. В глубине помещения белела какая-то массивная фигура. Присмотревшись, дон Жуан с содроганием узнал в ней статую командора, в которой его приходили брать.

Одноглазый каптенармус сидел сгорбясь у подслеповатого слюдяного окошка и со свирепой сосредоточенностью крутил, ломал и вывертывал невиданный доном Жуаном предмет, представляющий из себя яркий мозаичный кубик небольшого размера.

Тут на берегу грянули крики, и дон Жуан отпрянул от проема. Каптенармус досадливо качнул рогами, но головы не поднял.

Дело было вот в чем: Харон только что перевез на эту сторону очередную партию теней. Нагие души, стуча зубами и прикрываясь с непривычки, выбрались из ладьи. Все, кроме одной. Она забилась на корму, истошно крича, что это ошибка, что анонимки написаны не ее рукой, что простым сличением почерков… Скверно выругавшись, Харон огрел душу веслом – и, выскочив на берег, душа, вереща, припустилась вдоль Ахерона – в туман.

– Куда? – взревел Харон и, подъяв весло, кинулся вдогонку.

Вот он – шанс!

Не теряя ни секунды, дон Жуан натянул первое попавшееся тело и вылетел из каптерки. Сердце, запущенное с ходу на полные обороты, прыгало и давало перебои. Протаранив толпу брызнувших врассыпную теней, он уперся в тяжелый нос ладьи и оттолкнулся ногами от берега. У него еще хватило сил перевалиться через борт, после чего сознание покинуло дона Жуана.

Покачиваясь, ладья выплыла на середину Ахерона и растворилась в блеклом тумане. Там ее подхватило течение и, развернув, увлекло в одну из не упомянутых Данте и тем не менее многочисленных проток.

Разговор, вырвавший дона Жуана из забытья, велся на родном языке Фрола Скобеева. Говорили об обнаженных женщинах.

Он открыл глаза и тут же зажмурил их – после четырехсот лет мрака солнце показалось ему особенно ярким. Шумела вода. Он лежал на палубе, и над ним склонялись загорелые лица людей. Над бортом покачивалась на шлюп-балке ладья Харона.

– Как вы себя чувствуете? – Судя по всему, к нему обращался капитан корабля.

– Спасибо… Хорошо… – услышал дон Жуан свой слабый голос. Услышал – и ужаснулся. Понимая уже, что случилось непоправимое, он рывком поднял край простыни, которой был прикрыт, и легкая ткань выскользнула из его внезапно ослабевших пальцев.

Там, в каптерке, он впопыхах напялил женское тело! Молодое. Красивое. И все-таки женское.

– Кто вы такая? Как вас зовут?

Но дон Жуан уже взял себя в руки.

– Жанна, – глухо сказал он. – Жанна… – и чуть было не добавил «Тенорьо».

– Гермоген, – выговорил он наконец, вспомнив наиболее заковыристое ругательство Фрола. – Жанна Гермоген.

В восьмом круге амнистированных построили под обрывом и после поверки передали новому конвоиру – черному крылатому бесу по кличке Тормошило, созданию мрачному и настроенному откровенно садистски.

– Кто отстанет или с ноги собьется, – сразу же предупредил он, – буду кунать на пятом мосту! Шагом… арш!

Колонна голых чумазых душ двинулась вдоль скальной стены. Бушлатики на амнистированных сгорели еще на марше через город Дит, где из каменных гробниц с воем рвалось прозрачное высокотемпературное пламя.

Мрачный Тормошило подождал, когда колонна пройдет мимо полностью, затем с треском развернул нетопырьи крылья и, перехватив поудобнее черный от смолы багор, прянул ввысь.

Фрол Скобеев шел, не сбиваясь с ноги, правильно держа дистанцию и все более утверждаясь в мысли, что второй круг, в котором он отмотал без малого пятерик, – далеко не самое жуткое место в преисподней. А навстречу этапу уже лезли из мрака глыбастые чугунные скалы Злых Щелей.

Додумались начальнички: православных – в Чистилище! Что хотят – то творят…

– Эх, Ваня… – тихонько вздохнул Фрол.

– Разговорчики! – немедленно проскрежетало над головой, и шорох перепончатых крыльев унесся к хвосту колонны.

Вскоре они достигли обещанного пятого моста. Внизу побулькивала черно-зеркальная смола, из которой то здесь то там всплывал взяточник и тут же опрометью уходил на дно, страшась угодить под багор какого-нибудь беса-загребалы. Тянуло жаром.

– Стой! – взвизгнуло сверху. Колонна стала.

– Ты что же, нарочно надо мной издеваешься? – истерически вопил Тормошило. – Ты уже который раз споткнулся, гад?

Затрещали крылья, мелькнул острый крюк багра, и сосед Фрола, подхваченный под плечо, взмыл из строя. Трепеща перепонками, Тормошило завис над черно-зеркальной гладью и дважды макнул провинившегося в смолу.

– В строй!

Черная, как негр, душа, подвывая от боли, вскарабкалась на мост и заняла свое место.

– Продолжать движение! – с ненавистью скомандовал Тормошило и спланировал на основание одной из опор, где, свесив копыта, сидел еще один бес-загребала по кличке Собачий Зуд.

– Зря ты… – равнодушно заметил он опустившемуся рядом Тормошиле. – Амнистированных все-таки в смолу кунать не положено. Смотри, нагорит…

– С ними иначе нельзя, – отвечал ему нервный Тормошило. – Им поблажку дай – роги отвернут в два счета… А что, Хвостач здесь?

– В город полетел, – отозвался Собачий Зуд, притапливая багром высунувшуюся из смолы грешную голову. – Насчет дегтя…

Тормошило насупился.

– Скурвился Хвостач, – мрачно сообщил он. – Как тогда начальником поставили – так и скурвился…

Собачий Зуд притопил еще одного грешника и с любопытством поглядел на товарища.

– А что у вас с ним вышло-то?

– Да не с ним! – с досадой сказал Тормошило. – Третьего дня дежурю в реанимации… Ну из-за этого… Да ты его знаешь! Там взяток одних… Все никак помереть не может!

– Ну-ну!

– Ну вот, стою, жду, багорик наготове… И вдруг – фрр! – влетают…

– Кто?

– Да эти… пернатые… с Чистилища! Один зеленый, с первого уступа, а второй, не знаю, с седьмого, что ли?.. Блестящий такой, надраенный… О, говорят, а ты что тут делаешь? – Как что, говорю, грешника жду. – Ты что, говорят, угорел? Грешника от праведника отличить не можешь? – Это где вам тут праведник, спрашиваю, это он, что ли, праведник? Вы на душу его посмотрите: копоти клок – и то чище!.. А они, представляешь, в рыло мне смеются: ладно, говорят, отмоем… А? Ничего себе?

– Д-да… – Собачий Зуд покрутил головой.

– Ну я разозлился, врезал одному багром промеж крыл… Короче, я – на них телегу, а они – на меня…

Собачий Зуд слушал, сочувственно причмокивая и не замечая даже, что во вверенном ему квадрате из смолы торчат уже голов десять с приоткрытыми от любопытства ртами.

– Ну а душа-то кому пошла?

– Да никому пока… – расстроенно отозвался Тормошило. – Опять откачали… Может, ему мученик какой родственником приходится, откуда я знаю!.. Нет, но ты понял, что творят? Начальнички…

– А Хвостач, значит, связываться не захотел?

Тормошило открыл было рот, но тут сверху послышался треск крыльев и звонкий поцелуй пары копыт о каменное покрытие моста. Головы грешников мгновенно спрятались в смолу.

– О! – Скривившись, Тормошило кивнул рогом. – Легок на помине. Сейчас начнет орать, почему колонна без присмотра…

Над гранитной кромкой показалось ликующее рыло Хвостача.

– Эй, загребалы! – позвал он. – Посмеяться хотите?

– Ну? – осторожно молвил Собачий Зуд.

– У Харона ладью угнали! – распялив в восторге клыкастую пасть, сообщил Хвостач. – Ох и начнется сейчас!.. – Ударил крыльями и понесся ласточкой к следующей опоре.

Загребалы ошарашенно переглянулись. Первым опомнился Собачий Зуд.

– Бардак… – безнадежно изронил он и притопил со вздохом очередного не в меру любопытного взяточника.