Он обучит Нефа тому, как скакать верхом на запахах.

– Встань вон там.

Дыхарь становится на расстоянии шести футов от Нефа лицом к нему и делает Падальный Выдох. Неф, как ему и велели, впускает запах в себя. Ощущение такое, словно жуешь очень острый перец или нюхаешь нюхательную соль, голова сразу прочищается, легкость, возбуждение от того, что ты вдыхаешь смерть и, не дрогнув, вкушаешь ее запах, ее тление, ибо ты вдыхаешь собственную смерть.

Ищущему бессмертия важно помнить, что ничего не стоит воспринимать слишком серьезно. Но при этом излишнее легкомыслие тоже может привести к фатальным последствиям… ну и что с того?

Мы покидаем «Золотое очко». Через черный ход… ступеньки уводят вниз… тысячи каменных ступенек, заваленных мусором, вниз, вниз, вниз и вдаль, словно пикирующий самолет. Поворот рычага – и ты скользишь по невидимой воздушной плоскости, теряя высоту. Именно так мы скользим вниз по лестнице. По обеим сторонам – колючий кустарник и кактусы… похоже на Гибралтар. Неужели мы – знаменитые гибралтарские мартышки, спускающиеся по склону скалы? Вниз, в бараки, где женщины стирают белье и сплетничают. Мальчишки на велосипедах. Британцами родились, британцами умрем – мертвые пальцы в дыму указывают на Гибралтар.

Лестница заканчивается маленькой бетонной площадкой на обочине автострады. По другую сторону автострады – другая точно такая же площадка, но добраться до нее невозможно. Больше вокруг ничего не видать. – Ощущение полной опустошенности… здесь нет ничего, совсем ничего.

Я сажусь на маленькую бетонную полочку, прислонившись спиной к поросшему травой склону холма. Я гляжу на травинки под моей щекой и протягиваю ноги на каменных ступеньках, ведущих к дороге. Передо мной автострада, но по ней никто никуда не «дет. Стоит ли двигаться дальше? Я оглядываюсь на вестницу. Небо темно от дождевых облаков. Похоже, что я жду здесь чего-то… застрял надолго.

Сел на поезд. Ночь, я вижу снаружи воду, мимо проплывают мерцающие огоньки, затем поросшие зеленью скалистые склоны, локомотив свистит покачивание потряхивание перестук тук-тук набираем скорость… Ратон-Пасс… обветшавший склад окна выбиты проносится мимо… раскачиваясь из стороны в сторону когда я иду по проходу в туалет… запахи застоялого табачного дыма, пара и железа и сажи и экскрементов, въевшихся в потрескавшиеся кожаные сиденья. Я не вижу моего отражения в зеркале на двери туалета… пустое зеркало… ту-тууууууууу… звук гудка тает вдали… Поезд мчится вдоль берега какой-то широкой реки или залива…

Посмотрите на эти их Западные Земли. На что они похожи? На дома и сады богачей. Неужели Бог не может предложить ничего другого? Что ж, говорю я, значит, настало время явиться новым Богам, которые не будут соблазнять нас столь жалкими подачками. О таких вещах даже думать опасно. И вообще жить опасно, дружок, большинство от этого просто умирает. Нет смысла пытаться выжить, постоянно избегая опасности, когда нам абсолютно нечего терять (ведь мы уже и так потеряли все), а в случае победы вся вселенная будет нашей. В свете всего, что нам известно, о прощении не может быть и речи. Не забывай, мы для них – хуже кошмара. Можно ли верить в договоры, пакты и соглашения, если твой противник ненавидит тебя лютой ненавистью? Разумеется, нельзя.

Мы можем создать свои собственные Западные Земли.

Нам известно, что существование Западных Земель обеспечивается кровью и энергией феллахов; вампирические мумии собирают их точно так же, как собирают воду в одно место, чтобы создать искусственный оазис. Подобный оазис существует до тех пор, пока есть вода и известна технология ее собирания. Однако существует и другой вид оазисов – самодостаточный, поддерживаемый усилиями самих его обитателей, не нуждающийся в постыдной вампирической подпитке.

Мы можем построить страну мечты.

– Но как сделать мечты осязаемыми?

– Никак. Именно в этом и заключается главная ошибка цивилизации мумий. Они пытались снабдить дух телом. Но дух, заключенный в тело, перестает быть духом. Наши мечты будут нематериальными.

Так что, разве не именно этим занимается искусство? Да и вообще все творческие профессии? Обретение бессмертия. Покуда существует расхлябанное, глупое так называемое «демократическое общество», призраки различных зануд, недостойных моего внимания, будут толпиться вокруг меня посреди учиненного ими безобразия.

Мы, поэты и писатели, мы – другие, мы – намного чище, мы живем в вечерних светлячках, в звуках паркового оркестра и в гудке далекого поезда, мы живем в служанке, чистящей вареное яйцо для выздоравливающего, который выздоровел давным-давно, мы живем в снеге на могиле Майкла, который падает с неба, мягкий и пушистый, словно ставя точку в судьбе всех живых и мертвых, мы живем в зеленом свете в конце тоннеля, в последнем и величайшем из всех снов человечества…

Мне наплевать на Христианского Бога. Когда Белый Бог пожаловал вместе с испанцами, индейцы принесли ему в дар фрукты, кукурузные лепешки и шоколад. Но Белый Христианский Бог взял и отрезал им руки. Может быть, он не несет ответственности за поступки христиан-конкистадоров? Нет, несет. Бог всегда несет ответственность за тех, кто ему поклоняется.

Что я делаю в Гибралтаре в компании моей мрачной Ба? Жду, разумеется. Что же еще можно делать в Гибралтаре? Ждать: парохода, банковского перевода, письма, когда сошьют костюм, когда починят машину, когда примет английский врач.

Первую ночь Холл проводит в отеле «Скала». Он выясняет, что не переносит английский колониальный туман, что комната маленькая и неуютная, что рабочие стучат по утрам, когда ему хочется спать. Он выписывается из отеля и находит на Мэйн-стрит комнату с окном, выходящим в вентиляционную шахту. Подниматься в комнату нужно по темной лестнице затем пройти мимо плохо освещенной конторки портье. Чем же таким странным воняет в этом месте? Это смесь запахов жареной картошки-фри и протухшей рыбы, матрасов, которых никогда не просушивали на солнце и постоянной тридцатиградусной жары. Он вспоминает, что тот же самый запах стоит в дешевых гостиницах Панама-Сити.

Он договорился, что почту для него будут оставлять в конторе банка «Ллойдз», где у него открыт счет.

– Извините, сэр. Для вас ничего нет.

Он обналичивает чек и прогуливается по Мэйн-стрит в тени Скалы. Это огромное нагромождение камней, кустов, крепостных укреплений и радиовышек видно из любой части города.

Британцами родились, британцами умрем.

Чайное заведение с кафельным полом и растениями в горшках, длинная комната, вытянувшаяся футов на пятьдесят вглубь от входа с улицы, зеркала на стенах отражают Галифакс, Мальту, военный и гражданский персонал, разговоры об уходе в отставку, жаловании и слугах. Он начинает задыхаться в этой атмосфере, расплачивается и выходит на улицу, сопровождаемый неодобрительными взглядами: «Этот явно не из колониальных служащих».

Лавки с отрезами ирландского твида, фотоаппаратами, биноклями, музыкальными шкатулками, индийские магазинчики, точно такие же, как индийские магазинчики в Панаме, на Мальте и на Мадагаскаре… шарики из слоновой кости, вставленные один в другой, гобелены с тиграми и бородатыми всадниками, сжимающими в руках ятаганы. Кто покупает всю эту дрянь? Он начинает подозревать, что все это – просто прикрытие для какого-то чудовищного заговора. Вполне возможно, ведь очень многие индусы занимаются обменом валюты.

Бар для солдат и матросов с вращающимися дверями, матросы из Танжера, выбравшиеся на день за покупками. Чай «Эрл Грей», джем от «Фортнум и Мейсон», коричневый сахар, специальное сливочное печенье. Костюм еще не пошит. Портной обещает закончить завтра. Стоит ли задерживаться долее на Скале?