Мэригей нравилось рассматривать пульт управления, сложный лабиринт табло, циферблатов, кнопок, верньеров и тому подобного, которыми была тесно утыкана четырехметровая панель с двухметровыми крыльями по сторонам. Она знала, для чего предназначался каждый прибор, досконально научилась пользоваться средствами управления за время обучения на КМЖС, так же, как я выучился водить челнок, но, несомненно, было полезно все время закреплять эти знания в реальных условиях.

(Однажды вечером я спросил ее, сколько звонков и свистков, по ее мнению, находятся на всей восьмиметровой приборной панели. Она закрыла глаза и после почти пяти минут сосредоточенного размышления ответила: «Одна тысяча двести тридцать восемь».)

Она выбрала себе вахту от 04.00 до 12.00, так что мы всегда встречались во время ленча. Обычно мы что-то готовили на скорую руку у себя, предпочитая не спускаться в «зверинец» — так по старой памяти наших солдатских столовых очень скоро стали называть кафетерий. Иногда у нас бывала компания. Прежде, на СП, по вторникам к нам почти всегда на ленч приходили Чарли и Диана, и мы не видели никаких причин отказываться от этого ритуала.

К исходу второй недели я сварил луковый суп с картофелем; в первый, но не в последний раз — в течение нескольких месяцев предстояло потреблять только те овощи, которые Тереза со своей командой смогли вырастить в невесомости. Так что около полугода не следовало надеяться ни на помидоры, ни на салат.

Первым заявился Чарли, и мы сразу же сели за нашу отложенную шахматную партию, но успели сделать по одному ходу, как вместе вошли Мэригей и Диана.

Мэригей взглянула на доску.

— Вам не кажется, что с шахмат нужно время от времени стирать пыль?

— Как ваша практика, доктор? — осведомился я, целуя Диану в щеку.

— Боже мой, лучше бы тебе не знать. Я провела все утро за обследованием прямой кишки одного из твоих любимцев.

— Элой? — Я знал, что у него возникла проблема. Она погрозила мне пальцем.

— Это тайна. И вообще, в медицинской литературе пациентов именуют по инициалам: «Больной Э».

Элой Макэби был странный человек с неприятным характером, который почти каждый день приставал ко мне с какой-нибудь жалобой или предложением. И, поскольку он был кормильцем кур, ему всегда приходилось уделять время. (Рыба и куры были единственными животными, которых мы смогли взять на корабль, с учетом невесомости. Рыбе все равно, есть у нее верх и низ или же нет, а куры слишком тупы для того, чтобы обращать на это внимание).

— Но на самом деле вы должны об этом знать. Вы оба, — сказала она Мэригей после того, как они уселись за стол. — У нас объявилась небольшая эпидемия.

Я прибавил нагрев под кастрюлькой с супом.

— Вирус?

— Если бы так… С вирусом было бы нетрудно справиться. — Мэригей налила ей кофе. — Благодарю. Это депрессия. За последние три дня ко мне обратилось двадцать с лишним человек.

— Это и впрямь похоже на эпидемию, — заметил Чарли.

— Да, люди перенимают это настроение друг от друга И это может быть опасно: возможны и самоубийства.

— Но мы ожидали этого. И были готовы, — сказала Мэригей.

— Но не так скоро и не в таком массовом масштабе. — Она пожала плечами. — И все же я не взволнована этим. Только озадачена.

Я разлил суп по тарелкам.

— А у заболевших есть что-нибудь общее?

— Естественно, в основном это люди, не имеющие постоянных рабочих мест, не занятые повседневными необходимыми делами. — Она вынула из кармана крохотный компьютер-ноутбук и нажала несколько клавиш. — Мне только что пришло в голову… Среди них нет ни одного ветерана.

— И это тоже не слишком удивительно, — сказал Чарли. — По крайней мере мы знаем, что значит быть запертыми вместе на несколько лет кряду.

— Да, — ответил я, — но не на десять лет. Скоро ты увидишь и некоторых из нас.

— Хороший суп, — сказала Мэригей. — Не знаю… Мне становится здесь с каждым днем все уютнее, когда я стала привыкать…

— Билл, — добавил я.

— Да. Полеты на кораблях были не самой плохой частью войны. Это все равно, что «неделя в добром старом доме», как мы часто говорили. К тому же теперь можно не волноваться по поводу тельциан.

— Один у нас есть, — уточнила Диана. — Но он пока что и впрямь не причиняет никаких хлопот.

— Закрылся у себя. — Я видел его, пожалуй, не больше пяти раз.

— Ему должно быть одиноко, — заметила Мэригей. — Отделенный от своего коллективного сознания…

— Кто знает, что происходит в их головах?

— Шеях, — поправила Диана. Как и полагалось медику, она ознакомилась с анатомией нашего спутника, относившегося к иной расе.

Я тоже имел о ней представление.

— Это просто такое выражение. — Чмокнув губами, я обратился к кораблю. — Поставь еще Моцарта. — Почти сразу же послышались мягкие звуки струн лютни, к которым постепенно присоединились деревянные духовые.

— Он был немец? — осведомилась Диана. Я кивнул.

— Возможно, из Пруссии.

— В наше время его все еще играли. Хотя это звучит странновато для моего уха.

Я снова обратился к кораблю.

— Какая часть твоей музыки относится к периоду до конца двадцатого столетия?

— По времени звучания приблизительно семь процентов. По наименованиям приблизительно пять процентов.

— Вот так-то! Я могу слушать только одну из каждых двадцати записей.

— Тебе следует все же ознакомиться и с музыкой других эпох, — посоветовал Чарли. — Классицизм и романтизм время от времени возрождаются.

Я кивнул, но, хотя и не стал возражать, остался при своем мнении. У меня уже было немало возможностей послушать музыку, созданную с перерывами в несколько столетий.

— Возможно, нам следует перераспределить обязанности. Дать впавшим в депрессию какие-то существенные занятия.

— Это может помочь. Но не хотелось бы, чтобы это оказалось слишком уж очевидным.

— Наверняка это будет наилучшим выходом, — заметила Мэригей. — Поместить людей с неустойчивой психикой на все ключевые позиции.

— Или погрузить их в анабиоз, — бросил Чарли. — Это закроет вопрос на ближайшие сорок тысяч лет.

— Не думай, что я еще не слышала подобных предложений.

— А не могли бы мы просто сообщить всем о возникновении такой проблемы? — вслух подумал я. — Они взрослые разумные люди…

— Вообще-то двое из пациентов дети. Но я думаю, что так поступать не стоит: это вызвало бы еще большее беспокойство и новые случаи депрессии.

— Вообще-то основная проблема заключается в том, что депрессия и связанное с нею беспокойство являются не только поведенческим, но и биохимическим расстройством. Но пытаться покончить с этой временной, надеюсь, проблемой при помощи изменения мозговой химии людей было бы последним делом. Через некоторое время в пространстве окажется корабль с полным трюмом наркоманов. И мы четверо будем в их числе.

— Безумец ведет безумцев, — протянул Чарли.

— Корабль дураков, — проворчала Мэригей.

Я поцеловал воздух, призывая корабль к вниманию.

— Ты мог бы довести задание до конца в том случае, если все пассажиры сойдут с ума?

— Некоторые из вас уже сошли с ума, хотя, возможно, мои стандарты слишком высоки. Да, если капитан отдаст приказание, я могу заблокировать средства управления и вести полет по заданному плану без вмешательства человека.

— А если капитан тоже сойдет с ума? — поинтересовалась Мэригей. — И оба помощника капитана?

— Вы знаете ответ на это, капитан.

— Я знаю, — ровным голосом подтвердила Мэригей и отхлебнула глоток вина. — И знаете что? От этого ответа я чувствую себя подавленной.

На следующий день произошло событие, которое произвело на нас куда более сильное угнетающее впечатление, чем проявившиеся случаи депрессии.

Я находился в своем кабинете на общем этаже, где занимался одной из своих синекур: обобщал пожелания народа по поводу дневного и вечернего киносеансов. Большинство названий я никогда не слышал. Два человека попросили показать «Эта ночь нам запомнится» и «Титаник», что, конечно, должно необыкновенно поднять дух зрителей. Космические айсберги. Пока что о них еще никто не заговаривал.