Он вдруг повернулся, пролез через кусты и зашагал к дороге.

– Во изменник, – сказал Пудра, все еще держась за колено.

– Ему же хуже будет, – сказал Гутя.

– Хуже всех будет вам, – пообещал Серёжа. – Вы еще вспомните…

– Ой, страшно. Он сейчас маму позовет, – прохихикал Витька Солобоев.

Серёжа напряг плечи и сжал кулаки – кулаки-то у него были свободны. И Пудра, глядя на него, вдруг проговорил:

– Не-а. Он не маму позовет. Он всадников своих позовет чичас… Мюн-хавузен. Ну, зови своих всадников! – И, скривив рот, он издевательски проблеял: – Ескадро-о-он!..

Ох, если бы на самом деле были всадники! Все, что есть у него, отдал бы за это Серёжа! Полжизни отдал бы за минутное чудо, за то, чтобы гневные всадники примчались сейчас для защиты и мести. Чтобы и Гутя, и Витька, и гнусный Пудра затряслись и побелели от ужаса перед непонятной и неожиданной силой. Если бы!

И сильнее боли, сильнее обиды и злости жгучей волной поднялась в нем тоска по чуду, которого не может быть.

Ведь только совсем маленькие дети верят в сказки до конца…

Только очень маленькие дети верят в чудеса. Да еще старые, много пожившие люди утверждают, что чудеса все-таки бывают. Редко-редко, но случаются. Но Серёжа-то не был маленьким ребенком. И старым опытным человеком он тоже не был. Он был просто мальчик и твердо знал: на свете не бывает чудес.

И он изумился и вздрогнул почти так же, как его враги, когда в полыхании рыжих грив и с глухим громом подков пятеро кавалеристов вылетели на поляну и встали полукругом.

И самый главный всадник – смуглый, белозубый, в зеленой рубашке и парусиновой буденовке с суконной голубой звездой – негромко сказал:

– Не трро-огать…

И стало тихо-тихо. Только в сбруе у лошади звякнули медные колечки.

Катер рокотал мотором и разгонял по стеклянной воде длинные волны. Вода и небо были светлыми, несмотря на поздний час. А берега кутались в сумерки.

Мигая цветными огоньками, плавно прокатывались навстречу сухогрузы и буксиры. На них играло радио.

Впереди, там, где не гасли закатные облака, поднимался город: трубы, крыши, башни и узорчатые вышки. Там тоже мигали огоньки, и становилось их все больше.

– Через полчаса причалим, – сказал Алексей Борисович. – Если больше не будет приключений. Если не сядем на рифы, не нападут пираты и не налетит тайфун.

Они с Серёжей стояли на носу у поручней. Серёжа молчал. Он не откликнулся на шутку. Смотрел перед собой и молчал.

– Сергей, – сказал Алексей Борисович. – Ты меня пугаешь, честное слово. Ты целый час будто в рот воды набрал. Что с тобой?

Серёжа повернул к нему лицо. Оранжевыми веселыми огоньками блеснул в его глазах закат.

– Я вспоминаю, – сказал Серёжа. – Вы не смейтесь, Алексей Борисович, ладно? Я вспоминаю. Как они примчались! А говорят, чудес не бывает.

Алексей Борисович взял его за плечо. На Серёжином плече, под ключицей, часто билась горячая жилка.

– Чудеса бывают, – осторожно сказал Алексей Борисович. – Собственно говоря, что такое чудо? Несколько редких случаев, совпавших друг с другом… Вот, допустим, открою я портфель и скажу: «Раз, два, три! Упади сюда метеорит!» Упадет?

– Нет, – уверенно сказал Серёжа.

– А вдруг? Ведь они все-таки падают на Землю. И если так совпадет, что катер окажется на месте этого падения? И мой портфель тоже?

Серёжа засмеялся.

Алексей Борисович сказал:

– Так получилось. Надо было, чтобы я взглянул на берег и увидел «газик», который вдруг остановился у моста и высадил ребят. Надо было, чтобы рядом оказался телефон. И надо было, чтобы в правление колхоза в тот момент зашел командир отряда Володя Малахов. Они как раз хотели ехать в Дмитровку, и лошади были оседланы… Вот и получилось чудо. Это, брат, такие ребята, что лишнее чудо сотворить не откажутся.

– А почему у них форма?

– Все студенческие отряды сейчас форму себе шьют. Каждый свою. Ты разве не видел? А эти ребята все время с конями, вот и завели буденовки, кто сумел. Красивая форма?

– Еще бы.

Серёжа закрыл глаза и снова, как в кино, увидел рванувшиеся кусты, вскинутые конские головы, вздыбленного гнедого жеребца на краю поляны, острые шлемы с голубыми кавалерийскими звездами…

«Не трро-огать!»

А потом крепкие руки, жесткое седло. Трава, летящая под копыта.

«Не трро-огать!»

Серёжа засмеялся, вцепившись в поручень.

– Как они… Будто атака! Даже я ничего не понял. А те, кто меня ловил! Они, наверно, и сейчас ходят обалделые… Нет, все равно это чудо, Алексей Борисович.

– Может быть… Но, видишь ли, Серёжа, такие чудеса случаются раз в жизни. Не чаще. И надеяться на них не надо.

– Я понимаю, – тихо сказал Серёжа. – Ну и что же? Мне и одного хватит на всю жизнь.

– Тебе… А другим?

– Другим?

– Да. А как же… Ты сейчас рад, спокоен даже. А кто-то в этот миг зовет на помощь. Ты думаешь, всадники спешат и туда?

– А что же мне делать?

– Будь всадником сам. Не обязательно на коне и в шапке со звездой, не в этом главное.

– Я понимаю, – опять сказал Серёжа.

По берегам начинался город: с цветными неоновыми вывесками на магазинах, с яркими вспышками электросварки, с желтыми квадратиками окон. С тихой музыкой репродукторов. Мотор заработал тише. Стало слышно, как по-ребячьи сопит на свернутом брезенте Нок, слопавший два корабельных ужина.

– Почти приехали, – заметил Алексей Борисович.

Серёжа сказал:

– Всадникам, наверно, тоже приходится нелегко.

– Конечно. А ты испугался?

– Нисколечко. Просто я вспомнил. В прошлом году один тип у нас во дворе хотел кошку повесить. Говорил, что бродячая. А она даже не бродячая была, а просто заблудилась. Мы с ребятами вырвали и убежали. А потом нас все соседи ругали. Говорили: со взрослыми спорить не полагается.

– Ну что ж… Конечно, не полагается. Только разве всегда знаешь, что полагается, а что нет? Мне, наверно, по всем правилам полагалось отправить тебя в лагерь, а не подымать по тревоге кавалеристов. Но ты ждал всадников…

– Вы говорите, что другие ждут тоже.

– Да.

– А как узнать? Как всадник услышит, что его зовут?

– Учись, – откликнулся Алексей Борисович. – Слушай. Смотри.

Катер заглушил мотор и по инерции подходил к пирсу. Там, под яркой лампочкой, сидел маленький мальчик-рыболов.

– Эй, пацан, ноги береги! – закричал выскочивший на палубу Витя-моторист.

Мальчик вскочил, взметнул длинную удочку.

Стало совсем тихо, только журчала у борта вода.

В этой тишине Серёжа негромко сказал:

– Я постараюсь.

От пристани до самого дома Нок вел себя как дрессированный. Ни разу даже не дернул поводок. Он шел рядом с Серёжей, и тот все время ощущал ногой его косматый теплый мех.

– Нок – лохматый бок, – шепотом сказал ему Серёжа.

Пес вопросительно повернул голову. Свет, падающий от близкого фонаря, желтыми точками блестел в его глазах.

– Скоро будем дома, – пообещал Серёжа.

Еще несколько шагов – и тогда сквозь черные тополиные ветки глянут на усталых путешественников светящиеся окошки второго этажа.

Вот они, окна.

Однако горели только два окошка – в Наташиной комнате. Стекла Серёжиных окон отражали синевато-серое небо июльской ночи.

«Может, смотрят телевизор? – подумал Серёжа. – Или спят уже? Папа так рано не ложится… А может быть, оставили Марину у Наташки и в кино ушли на последний сеанс?»

Он слегка встревожился. Во-первых, чего же хорошего возвращаться в пустую квартиру? Во-вторых, не хотелось ему откладывать объяснение с отцом и тетей Галей.

Серёжа нисколько не боялся этого разговора. Но он хотел, чтобы поскорее остались позади все неприятности и все обсуждения этих неприятностей. Не надо о них вспоминать. Пускай только всадники на золотистых конях вспоминаются каждый день…