Были Вовка и Митя одногодки и летние друзья-приятели. И случались у них всякие приключения (о которых Митя и собирался писать в «Корсарах Зеленых морей», а вовсе не о пиратах и кладах). Но, кроме того, Вовка, сельский житель, помогал родителям в их деревенской работе – не все же время играть в Тарзана да мячик гонять. А Митя помогал Вовке. В прошлом году – от случая к случаю, а этим летом – всерьез. Неловко стало бездельничать, когда товарищ в трудах. Вместе они гнули спины на огородных сотках, и не всегда это было радостно, зато совесть не кололась, как крошки в постели. Приключения же потом делались еще интереснее.

А три дня назад дядя Саша на своей расхлябанной «копейке» привез в город к Зайцевым мешок свежей картошки. Сообщил, что это Митин заработок. Раньше, в колхозе, это называлось «трудодни».

Папа сказал:

– Саня, ты что, спятил в своей сельской местности? Дитя трудилось бескорыстно.

Мама замахала руками:

– Александр Сергеевич, как вам не стыдно! Везите обратно!

Однако дядя Саша ответил, что это не их, мамы и папы, дело. Они закоснели в своих дореформенных взглядах. А Митьке надо расти в нынешнем рыночном мире, где основа отношений – справедливая оплата труда.

Мите и неловко было, и все же приятно: первый в жизни заработок. Но он, как и родители, недоумевал: где этот мешок держать? Ни подвала, ни сарая, ни гаража у Зайцевых не было. Картошку круглый год малыми порциями покупали в ближайшей овощной лавке, Митя возил ее в хозяйственной тележке. Каждый раз была морока забираться в лифт – квартира-то на пятом этаже.

Дядя Саша сказал, что нет проблем: пусть мешок стоит на балконе.

– А что будет, когда придут холода? – наивно воскликнула мама.

Дядя Саша сказал, что «до холодов вы эти запасы слопаете за милую душу».

«Лопать» еще не начинали, мешок так и стоял, полный под завязку. И должен был напоминать старшим Зайцевым, что сын их не бездельничал все лето напролет.

И мама вспомнила. Сказала Мите вслед:

– Конечно, ты «вкалывал». Но и получил за это целый мешок.

– Я, что ли, с мешком должен идти в магазин? «Продайте мне тетрадку за десять кило картошки»! Да?

– Ты можешь сначала реализовать свой товар, – подала голос из комнаты мама. – Поспрашивай соседей, не нужен ли кому-нибудь картофель. Или… я видела, как такие же мальчики на улицах и на рынке торгуют овощами со своих огородов.

– Это вполне в духе времени, – добавил папа.

Конечно, это было форменное издевательство. Конечно, они знали, что ничего «реализовывать» Митя не станет! Потому что он (по маминым словам) «храбрый только с родителями, а в нестандартной обстановке – тише овечки». Это была не вся правда, но опять же близко к правде. И уходя на работу, мама с папой и помыслить не могли, ч т о предпримет их ненаглядный отпрыск.

А он приступил к задуманному.

Разумеется, начиная это дело, Митя не верил, что доведет его до конца. Это были только «ростки робких намерений, весьма далеких от исполнения». И все же он пошел на балкон и развязал мешок.

Картошка была крупная. Клубни один к одному, но довольно грязные. В сухой земле. Надо было придать им товарный вид – так он подумал. С мешком было не управиться, дядя Саша говорил, что в нем четыре пуда. Раза в полтора больше, чем в самом Мите. Он стал накладывать картошку в красное пластмассовое ведро, таскать и высыпать в ванну. Потом выхлопал опустевший мешок с балкона – к неудовольствию соседки с четвертого этажа Серафимы Сергеевны. И пустил в ванну воду.

Каждый клубень он мыл в прохладных струях. Вытирал полотенцем для рук и отправлял обратно в мешок. Сперва казалось – работе не будет конца, но часа через полтора все было готово. Что стало с полотенцем – особый разговор. Зато клубни теперь выглядели, будто розово-желтые поросята.

Митя все тем же полотенцем вытер пол, вымыл (то есть постарался вымыть) ванну. Смыл с лица и ног серые подтеки, сменил футболку. Сел на перевернутое ведро в позе известной скульптуры «Мыслитель».

Что дальше-то? Как доставить товар на рынок? (Как продавать, он пока не думал, страшно было). На хозяйственной тележке больше пуда не увезешь. Это что же? Четыре раза туда и обратно топать через полгорода?

Хорошо бы раздобыть какой-то транспорт. И помощника. Да, именно помощника! Вдвоем все трудные вопросы решать легче. Но главный приятель, сосед и бывший одноклассник Шурик Таманцев, был еще на даче. Пойти к Вадику Полянскому? Но много ли проку в таком деле от сверхвоспитанного скрипача и шахматиста? К тому же, никаких телег у Шурки и Вадика наверняка нет…

Митя отправился на двор. Он слегка кручинился, но и радовался в душе – никого не найдет, и совесть будет чиста. Я, мол, отступил от планов не по малодушию, а под давлением обстоятельств.

На дворе томились от зноя разлапистые клены. У дальнего подъезда подвывала противоугонной гуделкой пустая «девятка». Никто не обращал внимания – такие системы включаются от любого чихания. Да и некому было обращать. В тени сидели на лавочке две бабушки, сонно качали перед собой коляски. Ходили голуби, не глядя на кудлатую кошку Марфу, которая делала вид, что охотится, а на самом деле валяла дурака. В ближнем открытом гараже слышны были мужские голоса и звякали стаканы. А ребят – нигде никого…

Хотя нет, один был!

В дальнем краю двора, у тополей, зацепившись ногами за перекладину качелей, мотался вниз головой пацаненок в пестро-синей, похожей на платьице одежонке.

Надежды на этого мелкого акробата почти не было, но все же Митя пошел к нему. Для окончательной очистки совести.

– Елька, привет!

Он помнил, что пацана зовут Елька. Не знал только, имя это или прозвище. Елька был нездешний. Жил он где-то в соседнем квартале, в Тракторной усадьбе, а сюда заглядывал лишь временами – погонять футбол, прокатиться на чужом велике, поиграть в чехарду и вышибалу. Наверно, там, в Усадьбе, не было у него дружков-ровесников.

Относились к Ельке терпимо. Был он дурашливый, неунывающий и ловкий. Например, мог разогнаться на велосипеде, бросить руль, вскочить на седло и проехать так с десяток метров. Умел свистеть по-птичьи и жонглировать мячиками. Его никогда не обижали – даже те, кто считал себя крутыми. Но и всерьез не принимали. Больно уж какой-то мельтешащий. Да и не с этого двора, к тому же…

Елька упал на руки, постоял так, почесал кроссовкой щиколотку. Прыжком встал на ноги. Показал в растянутой улыбке большие неровные зубы. Тоже сказал «привет». И стал смотреть на Митю с веселым вопросом. У него были длинные, чуть раскосые глаза, темные волосы-сосульки и очень вздернутый нос – будто его нажали вверх пальцем. Две черные дырки целились в Митю, как маленькая двухстволка.

– Елька, не знаешь, где достать ручную тележку? Ну, такую, чтобы тяжелый мешок перевезти.

Елька сказал сразу:

– Знаю, конечно. У нас в сарае.

Это была удача. Хотя и досада – теперь не отвертишься. Но досаду Митя решительно задавил в себе. Сказал деловито:

– Дашь напрокат?

– Дам, конечно. А для чего?

– Да так, дельце одно… Надо продать мешок картошки. Понимаешь, заработал в деревне, а хранить этот сельхозпродукт негде. И деньги нужны, к тому же… Хочу на рынок свезти.

Елька поскреб макушку.

– Зачем на рынок-то? Это вон куда пилить! И торговать не дадут, сразу прискребутся рэкетиры всякие. У них там все поделено, платить надо…

«Этого еще не хватало! Слышала бы мама…»

– А что делать-то?

– Торговать можно везде. Где-нибудь на улице… Я знаю одно место!

– Далеко?

– Ничуть не далеко! В двух шагах за Усадьбой. Там даже не улица, а просто дорога. Но по ней все время народ топает: кто на остановку Ключи, на автобус, кто в Первомайский супермаркет… У этой дороги в том году даже продуктовый киоск стоял, да потом его сожгли.

– Зачем?!

– Ну, конкуренция, – со знанием торговой специфики отозвался Елька. – Дело обыкновенное.