Не доходя до широких стеклянных дверей универмага, за которыми виднелся кусок Кооперативного переулка с редкими прохожими, Кононов остановился возле будки с надписью «Срочный ремонт часов». Он помнил эту будку, помнил и толстого лысого часовщика дядю Гришу… нет, дядя Гриша был в восемьдесят шестом и раньше, когда он, Кононов, вместе с одноклассником Сережкой Коминым назначал здесь свидания девчонкам из параллельного седьмого-»б»; а вот работал ли дядя Гриша в семьдесят первом, Кононов не знал – трехлетние малыши не ходят по универмагам.
Достав из сумки отвертку, он приступил к выполнению разработанного Сулимовым плана.
На фанерной двери часовой мастерской, как и предполагалось, висел игрушечного вида замок; такими замками запирались в те годы почтовые ящики. Но если бы даже там оказался не навесной, а врезной замок, у Кононова было достаточно времени для того, чтобы справиться с ним – тут не требовался опыт матерого взломщика.
«Хорошо встречаешься с прошлым, Андрюха, – усмехнувшись про себя, подумал Кононов, орудуя отверткой. – Сначала серия мелких краж, теперь – взлом. И где – прямо под боком у ментов».
Здание Новопромышленного районного отделения милиции находилось буквально в двух десятках метров от универмага; Кононову вместе с друзьями-приятелями довелось побывать там после грандиозной драки на дискотеке в горсаду – тогда милиция хватала всех без разбора, и тех, кто дрался, и тех, кто стоял в стороне. Он, Кононов, был как раз из числа тех, кто стоял в стороне, но посидеть в камере все-таки пришлось, а потом его забрали домой родители…
Он вывернул последний шуруп и придержал рукой готовое свалиться на пол нехитрое запорное оборудование – накладную железную полоску и скобу с защелкнутым замком. Открыл дверь и забрался внутрь. Передняя стенка тесной будки была частично застеклена, впритык к ней располагалась широкая рабочая панель с настольной лампой. Под панель был задвинут табурет, на боковых настенных полках лежали требующие ремонта часы и всякие инструменты и детали, необходимые в часовом деле. Кононов положил замок с причиндалами на полку, извлек из сумки шнурки и, связав их концами друг с другом, обмотал вокруг дверной ручки на внутренней стороне двери и закольцевал через одну из досок нижней полки. Теперь никто извне не смог бы открыть дверь. Правда, уборщицам – можно было ставить сто против одного – и в голову не пришло бы дергать ее, потому что мытье пола в будке не входило в круг их обязанностей (а этим кругом были торговые залы обоих этажей и служебные помещения), но подстраховаться было не лишним. О каком выполнении задания могла идти речь, если его застукают здесь, в универмаге, как застукали того же Невидимку Гриффина, и сбегают за милицией – благо далеко бегать не надо. Лицо без документов, без прописки, без работы, в краденой одежде… Рассказы о путешествиях по времени вряд ли убедят блюстителей правопорядка, предпочитающих опираться на реальные материи – и тогда… И тогда оставалось бы из камеры Новопромышленного райотделения перебраться еще дальше в прошлое – чтобы вновь попасться и там?
Нет, дверь должна выстоять, даже если ее будут дергать изо всех сил!
Кононов стянул шнурки как можно туже, завязал тройным узлом, потолкал дверь – она не поддавалась – и, отодвинув табурет, забрался под рабочую панель. Сел на пол, положил рядом сумку и обхватил руками колени. Сквозь стекло увидеть его было невозможно – и он намеревался просидеть здесь до начала девятого, а потом приступить к осуществлению следующего пункта плана.
То и дело он невольно ощупывал языком дырку в зубе – совсем недавно там стояла пломба, но пломба исчезла при темпоральном переходе, потому что была инородным образованием. «Слава Богу, что нет у меня никаких других инородных образований – вставных глаз, челюстей и прочих протезов», – подумал Кононов, пытаясь устроиться поудобнее на жестком полу.
Он сидел в безлюдном универмаге светлым утром пятого июля тысяча девятьсот семьдесят первого года от Рождества Христова (во всяком случае, машина времени должна была переместить его именно в пятое июля) и вновь думал о том, о чем уже не раз думал в подземелье седьмого отдела таинственного одиннадцатого Управления при подготовке к хронопрыжку. Нет, он отнюдь не был проплывавшей мимо рыбешкой, ненароком угодившей в сети, расставленные рыбаком доном Корлеоне-Сулимовым. Его кандидатуру выбрали вполне намеренно. Родители еще не появившегося на свет в этом времени Мерцалова были его земляками-тверичами, и для выполнения своей миссии ему сегодня или завтра нужно было посетить тот самый пионерский лагерь «Луч», в котором он провел немало славных деньков во время летних каникул – и в семьдесят седьмом, и в семьдесят восьмом, и в семьдесят девятом…
Да, вполне возможно, засекреченное одиннадцатое Управление располагало подробнейшими сведениями обо всех гражданах, населявших «великий и могучий» Советский Союз. Верилось в это с трудом, как и в гениев-одиночек, но умудренный – вернее, наученный жизнью – Кононов уже давно знал, что действительность порой бывает более удивительной, чем самые изощренные умственные выверты писателей-фантастов. И не было ли его неожиданное увольнение с работы делом рук того же Управления? «Так надо», – мягко сказали боссу, глядя добрыми усталыми глазами. И боссу было некуда деваться. Кононов вспомнил виноватое лицо директора «Веги». Да, скорее всего, схема использовалась именно такая – чтобы загнать его, Кононова, в угол…
Секунды превращались в минуты, теперешнее настоящее становилось прошлым, и Кононов подумал, что будущее тоже является для него прошлым… От этих парадоксов ум буквально заходил за разум – и лучше было о них не вспоминать. Отныне он принадлежал только этому времени…
Несмотря на необычность ситуации и не покидающее его волнение, он умудрился задремать, и ему снились какие-то бесформенные тени, и во сне он знал, что видит странных обитателей глубин времени; он сам был таким же обитателем, он не чувствовал собственного тела и скользил в струях времени неизвестно куда. Тени медленно приближались, окружали его, он слышал их невнятные голоса и еще какие-то звуки, похожие на шлепки.
Он дернулся и очнулся, и резко поднял голову, ударившись макушкой о рабочую панель. Тихонько выругался и тут же прикусил язык. За тонкими стенками часовой мастерской, в просторном торговом зале, громко переговаривались и пересмеивались уборщицы, стучали ведра и сочно шлепали по полу мокрые тряпки.
Через несколько минут швабра зашуршала совсем рядом с будкой, и Кононов напрягся и непроизвольно задержал дыхание, не сводя глаз с обмотанных вокруг дверной ручки шнурков. Шуршание переместилось в сторону, отдалилось, позволив ему немного расслабиться: как и предполагалось, уборщица не обратила внимания на отсутствие замка на двери часовой мастерской, а если даже и обратила, то не придала этому никакого значения – не ее это было дело…
Кононову казалось, что ранние универмаговские пташки трудятся бесконечно долго, ему не терпелось действовать, побыстрее проскочить этот щекочущий нервы эпизод, но приходилось тихонько сидеть и ждать. Выдержать это «великое сидение» было тяжело, но никакой другой вариант здесь не подходил. Чтобы скоротать время, он начал размышлять о том, чем будет заниматься в этом мире; такие мысли приходили ему в голову уже не в первый раз, но пока ничего определенного не придумывалось. Да, можно было, как советовал дон Корлеоне, несколько лет колесить по всему Советскому Союзу – за границу его, разумеется, никто не пустит, – знакомиться с разными достопримечательностями, отдыхать у Черного моря, где ему еще не доводилось отдыхать. Такой туризм в совокупности с немалыми деньгами стал бы хорошей платой за услугу, оказанную им седьмому отделу – и будущему в целом, – и Сулимов говорил именно о такой плате.
Конечно же, заманчиво побывать там, где никогда не бывал и до конца дней своих не побывал бы – например, в Грузии, на Дальнем Востоке, в Самарканде, Пятигорске, Кишиневе, на Байкале… Но не вечно же ночевать в поездах и гостиницах! Не проживешь всю жизнь перекати-полем, нужно пускать корни. Перспективы пока были неясные, но Кононов успокаивал себя тем, что эта проблема не требует немедленного решения и все в конце концов наладится. «Все у нас получится», – как говорили в каком-то предвыборном рекламном ролике.
