Она перестала дышать. Не может быть, чтобы он это сделал, это же немыслимо… это… о, Боже, нет, он делает это: раздвигает ее безвольно расслабившиеся ноги и целует ее прямо там с такой бесконечной нежностью, о которой она не могла и мечтать! Разум покинул ее, ни одной мысли в голове не осталось. Кэтрин больше не ощущала ничего, кроме жгучего наслаждения, расходившегося кругами по всему телу. Не было никакой возможности удержаться или подождать его: накатывающие волны блаженства несли ее слишком быстро и уносили далеко-далеко, туда, где не было ни стыда, ни сомнений, ни памяти о пережитом. Потом она ощутила внутри неистовый взрыв, начавшийся там, где были его губы, но стремительно растекшийся по животу, по бедрам, по груди, охвативший ее всю целиком и не оставивший равнодушной ни одну клеточку ее тела. Взрыв был так силен, что Кэтрин показалось, будто она умирает. Что за крик сорвался с ее уст? Его имя? Ее тело безудержно содрогалось в сладостных конвульсиях, но дрожь постепенно слабела, расходящиеся круги острого наслаждения все уменьшались и наконец замерли, исчезли. Ее как будто бережно и нежно опустили с облаков обратно на землю. Какое блаженство! Ее тело лишилось костей, а мускулы превратились в желе. Она решила, что никогда больше не станет двигаться. Судорожный вздох вырвался из ее груди, и она посмотрела вниз, на Бэрка. Он лежал с закрытыми глазами, прижавшись щекой к ее бедру, на его губах играла блаженная улыбка. Никогда раньше она не видела его таким умиротворенным.

Но счастье оказалось недолгим. Не успела просохнуть россыпь испарины, подернувшая их тела, как Бэрк сел и, отодвинувшись от нее, проговорил таким голосом, что ей показалось, будто в лицо ей выплеснули стакан холодной воды:

– Теперь мы квиты, Кэт.

Он лежал, охваченный ощущением бескорыстного удовлетворения, думая о том, какая она замечательная, и уже готов был поклясться, что ни один мужчина с нею раньше такого не делал, когда жестокая правда обрушилась на него подобно горной лавине. Ему вспомнился краснощекий шотландец, расчесывающий пальцами бакенбарды, потом двое лишенных лица мужчин, целующих ее запрокинутый рот, и его фантазия разбилась на тысячу осколков. Ему ни разу не пришло в голову, что все это могло быть подстроено. Он ясно видел, что особый дар Кэт состоит именно в умении заставить каждого клиента поверить, будто он у нее первый.

Кэтрин похолодела до костей. Бэрк подарил ей мгновение редкостного хрупкого счастья и сам же грубо растоптал его. Ну, а чего она, собственно, ожидала? Она торопливо села, устыдившись своей развратной позы; и потянулась за тонким пеньюаром, брошенным в изножии кровати.

Подойдя к окну, она увидела себя в черном квадрате стекла: бледную, дрожащую, несчастную. Внезапно ей открылась нестерпимо горькая правда: несмотря ни на что, она по-прежнему его любит. Никакие удары не смогли уничтожить это чувство: ни изнасилование, ни черствость, ни жестокость. Что же она за женщина после этого? Она начала плакать.

В конце концов гнев помог ей унять слезы, гнев на себя и на Бэрка. Кэтрин презирала себя за слабость, но она сказала себе, что скорее сгорит в аду, чем позволит ему догадаться об этом. Ей надо было побыть одной. Главное – поскорее передать Бэрку то, о чем просил Оуэн Кэткарт, тогда он уйдет, а она останется наедине с собой.

Когда Кэтрин повернулась к нему, он все еще сидел на краю постели, угрюмо уставившись на огонь. Прежде чем она успела заговорить, раздался негромкий стук в дверь.

– Войдите, – разрешила Кэтрин.

Вошла горничная с подносом. Она и бровью не повела при виде обнаженного мужчины, Бэрк тоже ничуть не смутился, одна только Кэтрин ощутила неловкость, быстро прошла к гардеробу, вытащила заранее заготовленный на всякий случай мужской халат из мягкой голубой шерсти и бросила ему. Горничная расставила на столе фрукты, хлеб и холодные мясные закуски, не забыв также заказанную Бэрком бутылку виски и графин вина для Кэтрин. Потом она перемешала поленья в камине и спросила:

– Что-нибудь еще, мисс Линор?

– Спасибо, Салли, ничего не нужно.

Кэтрин проводила ее взглядом, потом неуверенно остановилась посреди комнаты, лихорадочно соображая, с чего бы начать разговор.

– Зачем ты сюда пришел? – спросила она вдруг, хотя собиралась сказать нечто совсем иное.

Бэрк поднялся и прошел мимо нее к камину. Опустив голову, он слепо уставился на пламя, будто и не слышал ее вопроса. Наконец он выпрямился:

– Чтобы просить прощения.

Она стояла молча; коварная маленькая птичка начала петь в ее сердце.

– Чтобы удостовериться, что с тобой все в порядке.

Он с нескрываемым отвращением оглядел комнату:

– Похоже, ты, как кошка, всегда приземляешься на все четыре лапы.

Кэтрин увидела, как презрительно и злобно кривятся его губы, и песня у нее в груди оборвалась. Зато его слова открыли для нее ту самую благоприятную возможность, которой ей так не хватало.

– Тебе тоже грех жаловаться. Я знаю, ты сообщил полковнику Денхольму, что я мертва. Спасибо тебе за это.

– Это Джулиан тебе сказал?

– Да.

Она выждала паузу, думая, что Бэрк еще что-нибудь добавит, но так как он промолчал, заговорила сама.

– Зря ты поехал за мной в Эдинбург. В глазах полковника это будет выглядеть еще более подозрительно.

– Ты обо мне не беспокойся, я о себе в состоянии позаботиться сам, – холодно ответил Бэрк.

– Надеюсь, но мне кажется, у тебя могут быть неприятности, Бэрк.

– Ну, а тебе-то что за дело?

Кэтрин горделиво выпрямилась:

– Ты ошибаешься, если думаешь, что мне нравится доставлять неприятности тебе или твоей семье. Я никогда не ставила себе такой цели.

Она задумчиво заглянула в свой бокал, потом подняла взгляд, словно какая-то мысль только что пришла ей в голову, открыла рот и опять закрыла его, как будто не решаясь начать.

– Бэрк, мне известно кое-что такое, что могло бы тебе пригодиться.

Он скрестил руки на груди и взглянул на нее с сомнением.

– Позавчера я была с… с одним мужчиной. Здесь, в этой самой комнате. Я тебе не буду называть его имя и кто он такой, но ручаюсь, что его словам можно верить. Он занимает высокое положение, поэтому некоторые вещи… ему известны по долгу службы. Мы говорили о восстании. В последнее время о нем много говорят, сам понимаешь…

– О, я готов поверить, что здесь говорят о многом, – язвительно вставил он.

– Ты хочешь услышать историю или нет? – огрызнулась Кэтрин.

Бэрк издевательски согнулся в смиренном поклоне.

– Ну ладно, – обиженно продолжала она, – в общем, этот человек сказал мне кое-что, о чем ему, наверное, следовало умолчать… Об одном важном событии, которое скоро произойдет.

Сделав паузу, она как будто вновь заколебалась, не зная, говорить или нет, потом сделала глубокий вдох, словно приняла решение:

– Примерно через пять дней в Кессоке пристанут три корабля. Это будут французские суда, они привезут около шестисот солдат.

– В Кессоке? – хмурясь, переспросил Бэрк.

– Это в заливе Морэй-Ферт, на противоположном берегу от Инвернесса.

Бэрк отвернулся, и Кэтрин затаила дыхание. Наконец он снова взглянул на нее.

– Французские суда?

Она кивнула.

– Слишком мало, слишком поздно, – задумчиво проговорил он, качая головой и обращаясь скорее не к ней, а к самому себе. – Вашему Красавчику пришел конец.

Она пожала плечами.

– И все же, – ее голос звучал неуверенно и робко, словно это соображение только что пришло в голову ей самой, – если высадка пройдет удачно, наверное, за ними могут последовать другие.

Наступило молчание. Казалось, Бэрк обдумывает ее слова. Кэтрин поняла, что ей срочно требуется глоток вина.

– А зачем ты мне все это рассказываешь? – внезапно спросил Бэрк.

– Я же тебе сказала зачем. Это может тебе пригодиться…

– Я тебе не верю. Ты же на стороне принца, хоть и пытаешься это скрывать.

Кэтрин чуть ли не с жалостью улыбнулась такой наивности и покачала головой: