Но он уже гладил ее обнаженные руки, поднимаясь все выше. Его прикосновения заставили Грейс слабеть от желания, а все ее чувства так обострились, что она боялась того, что может сделать. Если даже небрежная ласка заставляет ее испытывать такое…

Он был так нужен ей. Так нужен!

— Мы помолвлены, — прошептал ей на ухо Кен. — Забыла? Нам можно… От нас этого даже ожидают… И одному Богу известно, как я этого хочу!

В его голосе прозвучали такие неистово чувственные интонации, что Грейс снова задрожала.

— Но наша помолвка ненастоящая, — пролепетала она.

— Может, и нет, но, скорее всего — да… — прошептал Кен.

А затем обнял одной рукой ее талию, а другой — нежно приподнял лицо за подбородок. Грейс затаила дыхание, видя, как он смотрит на нее. Затем он склонил голову и накрыл своим ртом ее губы.

Когда она поднесла руку к его лицу? Когда приоткрыла рот, приветствуя пылкую, безмолвную страсть его поцелуя? Когда преодолела то едва заметное расстояние, что разделяло их?

— Ты, наверное, околдовала меня, если заставляешь испытывать такое, — низким голосом произнес Кен.

Но Грейс знала, что эти слова, исполненные пыла, свидетельствующие о беспомощности перед всепоглощающим желанием, могла бы произнести и она сама.

Грейс также понимала, что, если Кен сейчас отвезет ее к себе домой, она не сможет противостоять искушению. Сейчас он был нужен ей больше, , чем ее гордость, ее самоуважение, ее благоразумие!

— Сейчас, — услышала она хриплый шепот Кена, — я мог бы…

Где-то неподалеку в ветвях дерева ухнул филин, напугав обоих. Кен внезапно отстранился, оставив Грейс в холодном одиночестве, и отвернулся, чтобы открыть дверцу машины.

Грейс сидела на кpaeшке стула и нервно поглядывала на дверь. Но в приемную, к счастью, никто не входил. Пытаясь унять внутреннюю дрожь, она успокаивала себя: это простая предосторожность, и больше ничего. Иногда с телом творятся странные вещи, особенно когда его владелец подвергается такому стрессу, под воздействием которого она находилась сейчас.

Джина заявила, что у нее нет иного выбора, кроме как сообщить о своей озабоченности поведением директора школы в департамент образования, и именно так и поступила. Грейс уже вытерпела в высшей степени трудное и тревожащее собеседование, и оставалось только ждать, что предпримет начальство. В лучшем случае она получит выговор, а в худшем… Грейс даже думать не хотелось, что ожидает ее при самом неблагоприятном, развитии событий.

Она не заблуждалась относительно сложности ситуации, в которую попала. Но сейчас…

Грейс с несчастным видом взглянула на дверь в кабинет врача. Все будет в порядке! В конце концов задержка всего лишь на несколько дней, максимум на неделю… И она на сто процентов уверена, что чувство тошноты, которое появляется у нее время от времени, — не более чем результат нервного напряжения.

А страсть к анчоусам?

Она внимательно относилась к своему здоровью и придерживалась низкокалорийной бессолевой диеты. Ее тело решило, что нуждается в соли… очевидно. Очевидно!

Грейс вздрогнула, когда открылась дверь напротив входной и в ней появился седой сутуловатый доктор Рамсфилд. Он держал в руках результаты анализов, которые ему прислали из лаборатории.

— Поздравляю вас, душечка, вы беременны.

Должно быть, это ошибка, думала Грейс, возвращаясь домой. Перепутали анализы, или она сама сделала что-то не так. Ее начала охватывать паника. Она не может быть беременной. Не может!

Ребенок Кена! У нее будет ребенок от Кена. С какой стати я улыбаюсь? — недоумевающе спросила себя Грейс, увидев свое отражение в витрине магазина. Определенно не самый подходящий момент для улыбок…

Вернувшись домой, она открыла почтовый ящик и достала письма. Среди целой кучи почтового мусора была открытка от родителей.

Грейс пришлось сесть, прежде чем начать читать ее. Родители. Незачем было гадать, как они отнесутся к случившемуся. До них дойдут сплетни, не могут не дойти, к тому же она знала, что жизнь одинокой матери совсем не то, чего они хотели бы для нее или для своего внука. Честно говоря, и сама она не желала такой судьбы. У Грейс стиснуло горло и пересохло во рту.

Она попросила тетю и дядю ничего не говорить родителям, объяснив это — довольно правдиво — тем, что хочет сказать им сама, лично.

К тому же, зная, что родители вернутся домой не раньше чем через два месяца, Грейс убедила себя, что у нее вполне достаточно времени, чтобы тем или иным способом восстановить нормальное течение своей жизни до их приезда… Но теперь!..

Родители будут по-прежнему любить и поддерживать ее, что бы она ни натворила, Грейс знала это. И ее ребенка они с радостью примут и полюбят. Но будут еще сплетни и неодобрение, к тому же Кен будет частенько наведываться на фабрику, поэтому Грейс понимала, что остаться здесь не может. Что же касается ребенка… Разве она позволит ему терпеть такое унижение: знать, что собственный отец отказался от него? Нет, жизнь будет намного проще для всех, кого она любит, если уехать отсюда.

В конце концов, гордо решила Грейс, мои учительские таланты никто не подвергал сомнению.

Ну а тот факт, что ей придется вести жизнь матери-одиночки… Что ж, за сотни, а то и больше миль от Пайнвуда кого будут волновать или интересовать злобные инсинуации Джины Орвелл?

— Мама!

Открыв дверь, Кен ошеломленно уставился на знакомое лицо в высшей степени неожиданной гостьи.

Он говорил родителям, что переехал в снятый им в Пайнвуде дом, в котором будет жить до тех пор, пока не разберется со сложностями, сопутствующими приобретению всякого нового дела. Он также говорил, что не сможет в ближайшее время выполнить обещание навестить их. Но, разумеется, никак не ожидал, что мать возникнет на его пороге.

— Где папа? — нахмурившись, спросил он, заметив, что такси скрылось за поворотом подъездной дорожки.

— Я прилетала одна, — сказала мать. — Всего на несколько дней… Однако я уверена, что найду время познакомиться с твоей невестой.

Кен, в этот момент поднимавший чемодан матери, резко выпрямился и посмотрел на нее.

Несколько вариантов ответа промелькнули в его мозгу. Но его мать — это его мать, и она очень проницательная женщина, что за тридцать лет он успел выяснить и оценить.

— Думаю, тебе лучше войти, — без выражения произнес Кен.

— Да, думаю, лучше, — насмешливо согласилась мать и, задержавшись на пороге, сказала: — Этот дом — хороший семейный дом, крепкий и добротно построенный. Детям здесь будет хорошо расти. И мне нравится сад, хотя он потребует много забот. Она любит возиться в саду, эта твоя невеста? Надеюсь, что да, потому что женщина, которая холит свои цветы, будет холить мужа и детей.

Он заметил задумчивый взгляд, брошенный матерью на вазу с цветами, которые собрала Грейс несколько дней назад.

Кен заехал с ней сюда по пути на обед к ее тете и дяде, чтобы оставить папку с деловыми документами. Зазвонил телефон, и последовавший разговор занял некоторое время. А когда он наконец присоединился к Грейс, то обнаружил, что она собрала одичавшие цветы в саду и, составив букет, поставила его на стол в холле.

— Мне стало жаль, что они так и отцветут в траве и никто не полюбуется ими, — словно оправдываясь, пояснила Грейс.

— Значит, она хозяйственная, эта твоя невеста, — критически осмотрев букет, заключила мать. — Она готовит для тебя?

— Мама! — вздохнул Кен, препровождая ее в кухню. — Я должен кое-что объяснить тебе… и это потребует некоторого времени.

— Есть только одна вещь, — твердо заявила Моник сыну, — которую я хочу узнать, и на это не потребуется много времени. Ты любишь ее?

На мгновение ей показалось, что он не ответит. Он ведь уже мужчина, печально напомнила она себе, а не мальчик. Но потом Кен поморщился и отбросил со лба волосы точно таким же жестом, как и его отец.

— К сожалению, да, люблю, — признался он.