Теперь, когда у нас есть наш прекрасный поселок, нам не нужен весь мир. Слишком много там происходит нелепого, лишнего и просто злого.

– Да, я отлично понимаю вас, – проговорил пан Борживой. – Когда у меня были мои Сливицы… Эх! – он махнул рукой. – Я прекрасно вас понимаю, господин фон Лобстер. И знаете что, давайте-ка пойдем и угостимся вместе этим вашим сидром, а Гловач споет нам «Краше Сливиц нет на свете»…

И они отправились угощаться.

Кое-кто из пирующих в саду уже расходился. Гловач ухитрялся пить, жевать и петь одновременно. Кандела удалился на покой. Девица Гиацинта с отсутствующим видом направилась к выходу из сада. Зимородок заметил это и окликнул ее:

– Не уходи далеко!

– Я хочу прогуляться, – отозвалась она. – Несколько минут в одиночестве еще никому не вредили.

Зимородок с сомнением пожал плечами, но возражать не стал. И тут Людвиг запрыгал на поясе у Марион.

– Я должен быть рядом с ней! – зашептал он. – Помогите мне. Я должен быть рядом, если кто-нибудь… Если вдруг эти грубые мужланы… Я не перенесу, если…

– По-твоему, я должна проводить ее? – возмутилась Марион. – Она, между прочим, со мной даже не разговаривает.

– Не ты, а я, – возразил Людвиг. – Марион, пожалуйста… Ваше высочество!..

– Ладно. – Марион побежала догонять Гиацинту. – Подожди, я с тобой!

Гиацинта остановилась и холодно посмотрела на Марион.

– Я же сказала, что хочу побыть одна!

– Я не буду мешать, – примирительно проговорила Марион. – Просто тоже хочу погулять, а одна боюсь.

– Хорошо. – Гиацинта милостиво махнула рукой.

Некоторое время они шли молча. Потом Марион осторожно сказала:

– Зря ты остригла волосы. Такие красивые были! Теперь вот жди, пока отрастут.

– Не зря! – заявила Гиацинта. – И вообще, я больше не хочу быть похожей на женщину. Быть женщиной очень плохо. Ты еще маленькая и не знаешь…

– А чего плохого? – удивилась Марион. – Тебя любят, обожают, носят за тебя твою поклажу, вообще заботятся…

– Что-то я не замечала, чтобы обо мне кто-нибудь заботился! – горько произнесла Гиацинта.

– Кстати, ты ошибаешься, – сказала Марион. – Очень даже заботятся.

– Брат Дубрава, что ли? Он обо всех заботится. Ему все равно, кто ты: девушка или курица с яйцом.

– Нет, не брат Дубрава. Я кое-что знаю… Тебя любят.

Людвиг больно щипнул Марион за бок. Она ойкнула, пробормотала, что ушиблась о камень и продолжала:

– Это, кстати, очень хороший и благородный человек. Он знатный…

Они стояли на краю поселка. Причудливо расписанные дома, темные кущи садов – все это было ярко освещено луной и выглядело жемчужным и плоским, будто вырезанным из бумаги.

Гиацинта казалась хрупким мальчиком. Уважая чувства своего друга, Марион распахнула плащ и встала так, чтобы Людвиг мог ею любоваться. Кроме того, сам оставаясь на виду, Людвиг не мог теперь щипать Марион.

Марион совсем расхрабрилась:

– Он замечательный, он очень преданный своей даме. Я знаю его много лет…

Она вдруг осеклась.

Девица Гиацинта спросила:

– Ты говоришь о пане Борживое?

Марион была поражена:

– При чем тут пан Борживой? Он уже почти дедушка. Он скоро старичок! Нет, я говорю об одном молодом человеке. Впрочем, это тайна не моя.

К ее удивлению, Гиацинта не стала настаивать.

– Что ж, – проговорила она медленно, – возможно, когда-нибудь мы с ним повстречаемся, и мое израненное сердце обретет наконец покой.

Они дошли до последнего дома и повернули обратно. Вскоре их догнала молодая девушка из местных. Ее лицо было мокрым от слез.

– Меня зовут Анна Зеедраккен, – представилась она. – Я слышала ваш разговор… случайно. Я мечтала в саду. Я каждый вечер мечтаю в саду.

– О чем? – спросила Марион, видя, что девушка ждет этого вопроса.

Анна Зеедраккен слегка смутилась.

– Как все – о любви, – ответила она. – Мне очень трудно найти себе жениха. Ведь я на самом деле фон Зеедраккен. Вот я и подумала… может быть, тот, знатный, которого пока не любят… если он страдает – я могла бы его утешить. Если бы вы могли меня познакомить… представить ему…

– Это невозможно, – холодно произнесла Гиацинта.

– Наверное, вы сомневаетесь, но мой род действительно очень знатный. Видите ли, фон Зеедраккены владели серебряными рудниками, и мой дед, так мне рассказывали, настолько горячо любил свою жену, что повсюду брал ее с собой. Однажды он отправился на свой рудник. Его жена с младенцем – это был мой отец – сопровождала его. В горах на них напал горный орел. Он выхватил младенца из рук матери и в когтях унес его за перевал. Он хотел расклевать беззащитное дитя своим ужасным клювом, но, по счастью, ребенка спасли дровосеки.

Он вырос в семье дровосеков и ничего не знал о своем происхождении, пока приемный отец не рассказал ему всего и не показал медальон, найденный при младенце. На медальоне был герб. Ну конечно, дровосек не мог знать, чей это герб. Понадобились годы, чтобы разрешить тайну, а тогда уже было слишком поздно. Рудник был продан, семья разорилась, скончались все, кроме несчастной матери. Когда мой отец нашел ее, она уже кашляла кровью. Счастье было слишком велико, и к утру бедняжка умерла.

– Знатное происхождение – великое дело, – сказала дочь Кровавого Барона. – Считайте себя счастливицей.

– Нет, я очень несчастна! – воскликнула Анна. – Лучше бы мне не знать, кто я. По крайней мере, не пришлось бы мучиться, сознавая, что благородная кровь, текущая в моих жилах, будет разжижена кровью какого-нибудь добросердечного мужлана, за которого меня в конце концов отдадут замуж!

– Да, это и долг, – согласилась Гиацинта. – Подчас тяжкий долг перед собственной кровью.

– Моя мать – настоящая простушка, – печально произнесла Анна. – Отец сильно страдает, вынужденный жить с такой женщиной… Я знаю, он страдает! Он уважает в ней мать своих детей, но… Она толста, некрасива, у нее большие красные руки, распухшие от бесконечной стирки и стряпни… И самое ужасное заключается в том, что мать моя вполне довольна своей участью.

– Да, простое происхождение в подобных случаях оказывается благом, – глубокомысленно заметила Гиацинта. – Вашей матери сильно повезло, дорогая Анна.

– Помогите же мне избежать ее судьбы! – взмолилась Анна Зеедраккен.

– Но как, несчастное дитя, как?

– Познакомьте меня с тем кавалером!

– Нет, – ледяным тоном отрезала Гиацинта. – Это невозможно.

– Но ведь вы не любите его! Он вам не нужен!

– Бесполезно. Разговор окончен.

Анна Зеедраккен удалилась, всхлипывая.

– Не стоило, наверное, так резко с ней разговаривать, – сказала Марион.

– Ты совершенно не знаешь людей, – отозвалась Гиацинта. – Такие девицы набьются в подруги, а там оглянуться не успеешь, как уведут у тебя жениха. – Она помолчала и добавила: – Ты, мне кажется, не такая… Скажи, Марион, а мне самой-то можно с ним познакомиться?

– Вообще-то пока нет. – Марион слегка покраснела.

– Странное дело! Он меня знает, а я его нет.

– Я бы сама очень хотела, чтобы ты с ним познакомилась.

– Как он хоть выглядит?

Людвиг исхитрился и незаметно ущипнул Марион.

– Ну… – протянула она. – Красивый, наверное. – Тут ее осенило: – Зато я знаю, как его зовут! – И продекламировала: – Людвиг-Готфрид-Максимилиан фон Айзенвинтер унд Фимбульветтер!

– Людвиг… – мечтательно проговорила Гиацинта. – Я начинаю любить это имя. Может, я еще буду счастлива?

– А я в этом не сомневаюсь, – заявила Марион. Она чувствовала себя взволнованной.

Разговаривая о том, что главным счастьем в жизни девушки может быть только настоящая любовь, они дошли до дома старейшины, где расположились на ночлег все путешественники.

Почти все уже спали в доме. В саду слышалось приглушенное треньканье лютни. Девушки обнаружили Гловача, полуночничающего в обществе Зимородка и Штрандена. Зимородок махнул им рукой:

– Присаживайтесь. В доме такая душегубка – заснуть невозможно.