Хелот тихонько свистнул. Человек, однако, и не подумал оборачиваться – как сидел, так и продолжал рассиживаться. «Ну, это уже наглость», – подумал Хелот. Он с треском прошелся по сучьям и приблизился, держа нож в опущенной руке.

Незнакомец бросил на кинжал быстрый взгляд и, не говоря худого слова, откинул голову назад, подставляя под удар беззащитное горло. По-дурацки приоткрыв рот, Хелот смотрел на это в полной растерянности.

Смятение длилось с минуту, после чего бывшего рыцаря одолела лютая злоба. Он схватил непрошеного гостя за шиворот, едва не изорвав при этом в клочья и без того ветхую одежду, как следует встряхнул и заставил встать на ноги, а сам уселся на бревно.

Тут он заметил, что руки у незнакомца связаны и лунки ногтей посинели. Ругаясь шепотом, Хелот разрезал кинжалом веревки. Человек стоял перед ним совершенно спокойно и давать объяснения, судя по всему, не собирался. Что ж, Хелота это вполне устраивало. Чем скорее тот уберется отсюда, тем лучше. Закончив свое дело, Хелот оборвал с худых запястий веревки и пробормотал:

– Ты свободен, уходи.

Но незнакомец продолжал стоять неподвижно.

– Иди же, – повторил Хелот, на всякий случай подталкивая его в спину, чтобы лучше понял.

Но чужой человек продолжал навязывать ему свое общество, и Хелот со вздохом взял на себя труд познакомиться с ним поближе. Он внимательно посмотрел незнакомцу в лицо и обнаружил, что непрошеный гость был смугл, скуласт и горбонос. В Англии, во всяком случае, с такой внешностью жить не рекомендуется.

– Сарацин, – прошептал Хелот с отвращением.

Сарацины не могли вызывать у него иных чувств, ибо все они до одного кровожадные людоеды. Об этом он наслушался еще в Лангедоке, от Гури Длинноволосого, перебившего их целую сотню. Зарезать злодея, что ли, пока безоружен? Но тут Хелот некстати вспомнил, с какой готовностью связанный человек подставлял под его нож горло, – и устыдился.

Положение приобретало оттенок безвыходности. Хелот почесал ножом за ухом.

– Ты откуда взялся? – спросил он наконец.

Он не ожидал ответа, но сарацин тут же отозвался:

– Ушел.

– Истинно сарацинская лаконичность, – разозлился Хелот, и без того сбитый с толку. – Говори подробно: откуда ушел, зачем и как тебе это пришло в голову? Ты хоть понимаешь человеческий язык?

– Я понимаю. Гарсеран… – начал объяснять человек, но Хелот тут же перебил его:

– Где он?

– Шел в Ноттингам с караваном. Много золота вез. Людей много вез. Я сбежал в лес, он не стал искать.

– Ты из его свиты?

Сарацин шевельнул ноздрями, и верхняя губа у него дрогнула, открывая очень белые зубы, отчего лицо стало злым.

– У вас это так называется? Да, из свиты.

– Почему же он не стал тебя искать, когда ты сбежал?

– Я умираю, – пояснил сарацин так спокойно, что Хелот поначалу не поверил. – Я хотел умереть один.

Хелот растерянно заморгал:

– Почему ты умираешь? Ты разве ранен?

Сарацин не ответил.

Хелот заорал, криком пытаясь скрыть смятение:

– Отвечай же, черт тебя возьми!

– Я не знаю, – сказал сарацин.

Хелот отвернулся. Этот человек решительно выводил его из себя. Он явно нуждался в помощи, и, как ни претило Хелоту оказывать благодеяния личности с такой людоедской наружностью и варварскими привычками, поступить по-другому он не решался: это было бы против всех лесных законов. Он только не мог выбрать, добить ли ему умирающего или попытаться все же его спасти.

– Ладно, – проворчал он наконец и снова заставил себя посмотреть в эти пылающие черные глаза. – Как тебя зовут?

– Алькасар.

– Ужасное имя, – вздохнул Хелот. – Ты кто, Алькасар? Пленный воин, убивший тысячу врагов?

Но тот, к великому разочарованию Хелота, покачал головой:

– Нет, я родился рабом.

Хелота охватила глубокая тоска. Только этого ему не хватало. Однако те полгода, что он провел у лесных стрелков, уже сделали свое дело – теперь в затруднительных случаях ему на помощь приходило первое правило Локсли: сперва накормить человека до отвала, а там, глядишь, и видно будет, что с ним делать.

Поэтому Хелот встал.

– Иди за мной, – велел он.

Вдвоем они проникли в Кривую Нору. Сразу у входа помещался небольшой очаг, сейчас остывший. На хитроумном опускающемся крюке у очага висел чугунок. Хелот снял крышку и пальцами вытащил кусок оленины.

– Ешь, – сказал Хелот Алькасару. Себе он налил пива и, усевшись на пороге Норы, принялся потягивать, стараясь при этом не слушать, как за его спиной чавкают и захлебываются слюнями. «Голодный, – подумал Хелот. – А ведь его, пожалуй, стошнит, если он будет так лопать. Ладно, пусть, раз я его не зарезал».

Он обернулся:

– Хочешь молока?

Алькасар не ответил. Хелот налил ему молока.

– Скажи-ка мне, с чего ты взял, будто умираешь?

Ответа не последовало. Хелот подошел совсем близко и, перемогая отвращение, пристально вгляделся в смуглое лицо. Он увидел, что веки и губы сарацина воспалены. Тогда, усилием воли ломая отвращение к этому варвару, Хелот потрогал его полыхающий лоб.

После чего лангедокцу было над чем призадуматься.

– Послушай, Алькасар, – сказал он наконец, – если бы я сразу понял, что ты сарацин, я бы тебя, конечно, зарезал еще в малиннике. Но поскольку я имел неосторожность тебя накормить, придется мне возиться с тобой и дальше. Пойдем.

За очагом помещалось непосредственно логово, где стояла настоящая кровать – первый опыт обращения Хелота с плотницким топором. Кровать обладала рядом достоинств, одним из которых была прочность: ее проверял лично отец Тук. А уж коли она не развалилась под духовным наставником, то тощего Хелота всяко выдерживала.

Хелот смотрел на просторное ложе, устланное шкурами, и тягомотно стало ему при мысли о том, что оно будет осквернено присутствием злобного иноверца. Потом покосился на Алькасара и вдруг заметил, что, покуда боролся со своими христианскими чувствами, его пленник тратил последние силы на то, чтобы держаться на ногах. Побелев, сарацин молча цеплялся за стену. Выругавшись, Хелот бросился к нему. Уже теряя сознание, Алькасар качнул головой, словно отказываясь от чего-то. Бывший рыцарь из Лангедока перетащил его в кровать и укрыл шкурами.

Кровожадный людоед показался ему вдруг совсем беспомощным. Только сейчас Хелот заметил, что Алькасару едва ли больше лет, чем ему самому.

Покуда сарацин метался по кровати и что-то бормотал, Хелот развел в очаге огонь, вскипятил воду и бросил в чугунок разнообразные целебные коренья, чтобы заваривались. В целительстве он не очень был силен, однако коренья подарил ему святой Сульпиций, так что источник мог считаться вполне надежным. Отшельник излечил Хелота от неизлечимой болезни, и в памяти благодарного пациента запечатлелось, как святой поил его невообразимой дрянью, и вот она-то его и спасла. Словом, когда Хелот опробовал свое варево, он остался вполне доволен: гадость отменная.

С кружкой в руках он направился обратно к сарацину и влил в его воспаленный рот божественное питье. Алькасар глотал так покорно, что Хелот поневоле был растроган. Потом сарацин сообщил, что мавры не сдали франкам только Сарагосу, но уж этот город держать будут крепко, после чего совершил попытку к бегству.

– Лежи, болван! – закричал Хелот, ухватив его за плечи. – Иначе сдохнешь. Тяжкие кары насылает Эпона за мои богохульства!

Оборвав причитание, он прислушался и уловил у себя в Норе чавканье. Этот звук Хелот не перепутал бы ни с каким другим. Он оставил своего пленника метаться с риском упасть с кровати и пошел посмотреть, кто же это шарит по кладовкам и припасам на зиму. Однако никого не было видно. Но Хелот шкурой чувствовал в Норе дыхание еще одного носа. И довольно близко.

Он обнаружил взломщика возле самого выхода. Там стоял, втираясь в стену рядом с толстой балкой, рыжий мальчишка – Робин, сын вдовы. Он очень серьезно вылупился на Хелота своими ярко-синими глазами.

– Ну, – обвиняющим тоном произнес Хелот, – чем ты тут чавкал, урод?