– Местные жители ничего не слышали? Вертолета, например.

– Уже опросили. – Алимов понимающе кивнул. – Один парень не спал и был трезв. Ничего не слышал. Говорит, была очень тихая ночь. И ни с того ни с сего – кирпичный грохот.

– Испугался?

– Не то слово. Я сам удивился: здоровенный такой лоб. Третий день дрожит, водкой питается…

Майор Алимов смотрел на меня выжидательно. Я решил больше его не томить.

– Дело я у вас беру, майор. Похоже, оно действительно не по вашей части. Все материалы у вас с собой, или я ошибаюсь?

– Все здесь. – Алимов не скрывал своего удовлетворения. – Приказать погрузить вам в машину?

– Да, конечно. Распорядитесь.

Он пошел было распоряжаться, но я остановил его:

– У меня еще один вопрос, лично к вам, майор. Что вы сами думаете по поводу происшествия?

– Как следователь?

– Ну разумеется.

– Как следователь, я считаю, что имело место случайное применение космического оружия. Рентгеновский лазер или что-то вроде. Еще повезло, что не чиркнуло по городу.

– А не как следователь? – продолжал допытываться я.

Алимов пожал плечами.

– Как материалист, я в чертовщину не верю, но… Судите сами: большая часть первого этажа цела, открыта – и не разграблена! Население боится. Первый случай такого рода в моей практике. Да я и сам… – Он замялся.

– Продолжайте.

– Ну, словом, мне здесь тоже неуютно, – неохотно пробурчал майор. – Сегодня еще ничего, терплю, а вот позавчера…

– Что позавчера? Между нами.

– Струсил я, вот что! – шепотом прошипел Алимов, буравя меня злым взглядом, и тут же нервно оглянулся: не торчит ли кто за спиной, подслушивая? – Как сопливый пацан струсил, чуть не сбежал! Понятно тебе, капитан? И не один я, между прочим! Ты на моих людей вчера бы посмотрел! Ни черта тебе не понятно, вижу. Хочешь – верь, хочешь – нет, но жуткое тут место, аномальное. Собака вон тоже вчера работать не смогла и вела себя странно.

– Кстати, что она сейчас делает? – спросил я.

– Еще раз исследует развалины. На предмет… ну там, наркотики и все такое. Кажется, чисто.

По кирпичным руинам и в самом деле бродил щуплый парнишка, влекущий за собой толстую, противную на вид немецкую овчарку отнюдь не служебных статей. По-моему, в страдающей одышкой псине было килограммов сто. Слышалось: «Ищи, Ритта! Ищи, сказано! Жрать любишь, а работать? Кто у майора чипсы спер? Ищи, зараза, ну!» Толстая собака упиралась, натягивая поводок, злобно косилась на своего работодателя, угрожающе ворчала и ступала по битому кирпичу с величайшей брезгливостью.

– Она и сейчас ведет себя странно, – заметил я.

Алимов поморщился.

– Да нет, она всегда такая. Проводник, зараза, избаловал. Ленивая, наглая и вороватая тварь, себе на уме. Давно бы выбраковать, но нюх – исключительный. Редкого чутья псина.

Я только хмыкнул и отвернулся. А зря.

Парнишка на руинах вдруг истошно завопил: «Стой! Ритта, ко мне! Ко мне, Ритта, кому сказано!» Майор Алимов проворно отпрянул. С неожиданной для такой туши прытью, вывалив на сторону мокрый язык, сипло дыша, собака в три прыжка оказалась возле меня, но, по счастью, грузно пронеслась мимо, тряся складками подкожного жира, – молча, с каким-то застывшим деревянным выражением на морде, какого я никогда прежде не наблюдал у собак, даже служебных. По примятой траве проволокся поводок, вырванный из руки проводника, взвилось отчаянно-петушиное: «Стой, гадина!» – и лоснящаяся жирная тварь по-прежнему без лая, как баскервильская псина, атакующая зловредного сэра Хьюго, пересекла огороженный забором участок, ударила всем телом в калитку, едва не вырвав ее с мясом, и пропала с глаз. Калитка, снабженная пружиной, с треском захлопнулась. Ровно через секунду с той стороны забора послышался человеческий вопль.

Алимов скривился, как от зубной боли.

– Пристрелить тупую сволочь, – процедил он, проводив взглядом бедолагу-проводника, опрометью пустившегося вдогонку и также шмыгнувшего за калитку. К кому относились его слова, я решил не выяснять: пусть сам разбирается со своей командой. И с людьми, и с животными. Мое дело – дом. Даже проще: забрать дело, погрузить в багажник образцы для экспертизы – и адью! Вряд ли полковник Максютов именно мне поручит ломать голову над тем, кто, с какой целью и каким таинственным инструментом разрезал кирпичный дом, словно головку пошехонского сыра.

Пожалуй, гипотеза Алимова выглядела разумно, если отбросить в сторону постороннюю чертовщину. Мощное оружие космического базирования, наше или американское, и нечаянный сбой, за который «стрелочникам» повыдергают ноги из задниц, – вот и все. Правда, на глаз не видно следов оплавления, кирпичную стену словно бы рассекли саблей – ну так что же? Глаз инструмент неточный, пусть наши эксперты помудрят над образцами. Что я, в сущности, знаю о новых разработках космического оружия? Почти ничего. Основное пастбище моей группы – оптоэлектроника и отчасти радиотехника…

По ту сторону захлопнувшейся за проводником калитки кто-то орал благим матом, но членораздельно. Не иначе, укушенный. Сейчас начнет качать права.

Так и есть…

– Пойти посмотреть, – сказал Алимов, все еще морщась.

Я не поcледовал за ним. И он пошел зря: ровно через три секунды калитка отворилась и показались все трое: укушенный, проводник и уже взятая на поводок псина. И все трое отнюдь не молчали. Укушенный – высокий черноволосый парень в заляпанных грязью шортах и с сумкой через плечо – орал на проводника, тряся обернутой носовым платком рукой. Проводник орал на собаку. Собака же, словно она отроду была немой, а теперь у нее прорезался голос, исходила злобным лаем по адресу парня и бешено рвалась с поводка. Майор Алимов метал молнии из-под бровей.

– Блин! – кричал потерпевший, баюкая укушенную кисть. – Убью! Гады! Съездил в командировочку: сперва землетрясением трясут, потом в грязюке тонешь, потом менты собаками кусают…

– Сам виноват: нечего было подсматривать из-за забора, – грубовато отрезал Алимов.

– Что-о?! – Парень аж подпрыгнул.

Вежливость иногда оказывает удивительное действие на закусивших удила. Я счел полезным вмешаться:

– Успокойтесь, прошу вас. Сейчас окажем вам помощь. Заражения не бойтесь: собака служебная, здоровая. Сочувствую вам. Кстати, вы кто?

– А вы кто?!

– Капитан Рыльский, Нацбез. – Произнеся эти сакраментальные слова, отчего парень стал дышать чаще и злее, я дружелюбно продолжил: – А вас как зовут? Ведь зовут же вас как-нибудь, а?

Брезгливо морщась, парень сунул мне под нос окровавленную кисть.

– Каспийцев. Дмитрий. Скажите, чтобы мне это йодом залили.

Собака наконец замолчала – легла на траву толстым брюхом и выглядела уже вполне дружелюбно: мол, сделала дело – теперь отдыхаю смело. Я не собачий физиономист, но, по-моему, на ее морде отражалось чувство глубокого удовлетворения, а хвост так и вилял вправо-влево. Зато проводник захлюпал носом и вдруг бурно разрыдался.

– Цыц! – багровея, заорал Алимов.

– Майор, пусть кто-нибудь принесет из машины аптечку, – бросил я ему и вновь обратился к укушенному: – Виновные будут наказаны, в этом можете не сомневаться. – Моя жесткая механическая усмешка изобразила, что виновным лучше было не рождаться на свет. На большинство людей этот прием действует великолепно. – Ну а теперь расскажите все по порядку. Что вы сказали насчет землетрясения?..

Остаток пути я проделал без приключений, но дал крюка, не соблазнившись сомнительными прелестями местных проселков. Узкий шоссейный аппендикс, ответвившийся от боковой трассы на Жидобужи, как ни странно, оказался в сносном состоянии. Дом Шкрябуна я вычислил сразу: только один дом и стоял на отшибе, на самом обрыве по-над шумящей речкой. Обыкновенный сельский дом из потемневшего бруса, поставленный в таком месте, где глаз невольно искал увидеть какой-нибудь расписной терем-теремок с балясинами. Высокий обрыв, пенные перекаты на речной петле внизу, а противоположный, не менее высокий берег порос старыми осинами, и некоторые носили на себе следы бобровых погрызов. Вот тебе и экологическая зачуханность средней полосы.