Виталька давно на коллекцию зубы точит. Это он зря. Только после моей скоропостижной и безвременной, а раньше – шиш…

Перед малым ковриком страхолюдное голоизображение искромсанного в винегрет инопланетного монстра внезапно произнесло по-русски «Козлы вы все!» и захлебнулось инопланетной кровью. Виталька заржал.

– Как мама? – спросил я.

– Хорошо. Велела привет тебе передать.

Дежурный вопрос, дежурный ответ. Чего тебе еще нужно?

Ничего…

Так зачем ты лезешь в то, что давно перестало быть твоей жизнью, а?

Зачем, зачем… Наверно, затем лишь, что, кроме контейнера мишурных условностей, в каждом из нас прячется что-то такое – то ли комплекс вины (а за что?), то ли комплекс главы семьи (очухался!), то ли…

Стоп, хватит. Проехали. Остаточный затихающий вихрь воздуха за последним вагоном…

– А как в гимназии?

– Нормально.

– Да?

– Правда, нормально, пап. – Виталька посмотрел на меня обиженно: еще, мол, сомневаешься. Глубокая царапина шла через его скулу вниз и наискось. Сегодняшняя.

– Дрался? – спросил я.

– Не. Дуэлировал.

– Ясно… С «болваном»?

– И без ограничений, – похвастался сын.

Вот как.

Резиновый «болван» – здоровенная орясина с тупой рожей, управляемая компьютером. Лазерные сканеры игрового комплекта «Поединок» отслеживают перемещение живого противника, «болван» парирует и наносит неконтактные удары – треск, звон, и беги вон. Летит с потолка известка, сыплются на пол антикварные мамины вазы. Развлечение для несовершеннолетних. (Извечная ошибка отцов заключается в том, что они без всяких оснований считают своих чад умнее, чем те есть.) А без ограничений – это уже внове. Справились, значит. Довели до ума прекрасную игрушку для отвода от окружающей среды природной агрессивности юного поколения! У Домоседова будут неприятности – он, помнится, горячо рекомендовал «Поединок» к широкому распространению.

– Кто колол защиту, не знаешь? – спросил я без особой надежды, внутренне кипя и не показывая виду. Жаль, неосуществима идея: создать сеть ЛТП для больных дурным программизмом и упечь туда особо злостных хакеров – пусть дорожки мостят и кусты стригут в рамках приведения планеты в порядок.

Сын замотал головой:

– Не знаю, пап.

– На чем дрался-то? Рапиры?

– Тесак и дага.

– Ладно, что не булава. Ближний бой, значит? И – кто кого?.. Впрочем, уже вижу.

– Да ничего подобного! – Виталька даже подскочил. – Посмотрел бы ты, как я его!..

Искрошить в винегрет «болвана» невозможно – не инопланетный виртуальный монстр. У него под резиновой шкурой гибкая ажурная броня из чего-то высоколегированного. Но падает, корчится и вопит он весьма натурально.

– Я думал, ты уже не мальчишка.

Сын промолчал.

– Глупо получать раны, – сказал я. – Да еще от «болвана». Он тебе голову мог снести.

– Не снес же, – резонно возразил сын. – А шрам на лице – украшение мужчины, ты сам говорил. По-моему, ничего получилось, почти как я хотел… – Он потрогал царапину и вовремя среагировал, когда я попытался треснуть его по рукам.

– Да мыл я руки, отец, мыл!

– Шрам на роже, шрам на роже для меня всего дороже, – сказал я, остывая. – Не выдумывай чего не было. Когда это я говорил тебе такую глупость?

– У всех настоящих ребят шрамы, почему у меня не должно быть?

Я махнул рукой. Вечно равняю Витальку с собой, а напрасно: я в пятнадцать лет был кадетом Школы, какие уж тут игрушки со шрамами. Настоящие шрамы всегда внутри. Нет, это хорошо, что он как сын функционера не имеет доступа в Школу даже теоретически. Счастливее будет. Что еще нужно родителям, как не счастье детей?

На этой банальности меня на время зациклило, и я какое-то время смотрел на сына с некоторым, боюсь, умилением, чего категорически не рекомендуют ни лженаука педагогика, ни простой родительский здравый смысл. Хороший у меня парень, ей-ей. Ростом, правда, не дотянул, мне едва-едва по плечо, а девочки дылд любят, вот ему и понадобился шрам, как бушменке. Для привлекательности. Вообще-то еще год или два, чтобы вытянуться, у него есть, это только девчонки вымахивают под стандарт одновременно с половозрелостью, так что отчаиваться рановато.

Хуже то, что ему не передался мой дар ЧПП, не выпала удача в генной лотерее. Тюкнуло бы его слегка в темечко – пять раз поразмыслил бы, прежде чем лезть, размахивая тесаком, на свихнутого резинового дебила. Нет, в том, что Виталька – мой сын, я никогда не сомневался, но он и сын Юлии, вот в чем дело. Без сомнения, и мои родители не обладали ЧПП, иначе просто не сели бы в одну машину с водилой-леваком, накурившимся анаши…

Столько лет познаю сам себя, а так и не познал. И уже, видно, не судьба. Ген, вероятно, рецессивный и вообще взявшийся невесть откуда или, допустим, неизвестно как активированный – бывает же изредка у некоторых людей НЕОСОЗНАННОЕ чувство опасности, стопроцентно иррациональное, но верное. Вроде ощущения чужого взгляда на затылке. Как говорится, читайте книги. У Сократа вроде бы имелось что-то такое, что он обзывал словечком «демоний», этакий внутренний оберег – по свойствам похоже, но без головной боли. (Удобная штука, комфортная. Однако хотел бы я посмотреть, как он, Сократ, отказался бы вовремя унести ноги из Афин, терпи он то же, что терплю я! Мой личный «демоний» злобен, но дело знает.)

Пожалуй, у кого-то из моих бабушек-дедушек мог быть этот ген, трое из четверых прожили достаточно долго и без особых жизненных потрясений, хотя вычислить, у кого, я уже пытался – не вышло. Мать и отец были поздними детьми, так что мои бабушки-дедушки умерли еще до моего рождения; вместо живого родословного древа – десяток фотографий и несколько ничего не значащих минут видеозаписи. На вид люди как люди. Очень может быть, что я единственный на Земле носитель этого гена, хотя утверждать наверняка трудно: какой же человек в здравом уме станет об этом болтать? Проговорись об этом я – и быть бы мне, пока мужских сил хватит, не функционером, а дипломированным производителем на сдельном жалованье. Я даже приличную базу данных по этому вопросу не составил – побоялся…

О чем это я? О Витальке.

– Курил сегодня?

– Не-а.

Я протянул сыну сигареты:

– Кури.

– Не хочу, пап.

– Надо. Во второй природе живешь, ею же и дышишь, как заводной. Медицина рекомендует: не меньше пяти в день. На, полечись.

Целебную сигаретку он взял нехотя и так же нехотя зажег – мне еще пришлось уговаривать его затягиваться поглубже и расправлять диафрагму, а парень только морщился. Нет существа, с большей охотой вредящего собственному организму, нежели человек, а в пятнадцать лет – втройне, потому что жизнь сапиенса проста, неинтересна и не стоит ею всерьез заниматься.

– Может, сыграем во что-нить, пап?

– Сейчас. Позвоню вот только… – Я переключил свой связник на компьютер-коврик: – Гузя мне… Как дела, Виктор Антонович? Справляетесь?

Вид у Гузя был запаренный.

– Помалу справляемся, Михаил Николаевич. Вы дома?

– Дома. Звоните по «шухеру», если что срочное.

– Хорошо, Михаил Николаевич.

Я дал отбой и повернулся к Витальке:

– В «Сделай сам» хочешь?

– М-м… В войнушку, а?

Я кивнул. Пусть и в войнушку. Под «Сделай сам» можно бутерброды есть и кофе пить. После лыж в самый раз.

– Битву при Лепанто разыграем? Я могу за турок.

– Не. Ну их, эти галеры, скучища. Что мы с тобой еще не разыгрывали? Давай Бородино, пап. Только чур я за Наполеона.

Ох бонапартист… Держись, сынку, сейчас умывать буду.

– А насморк?

– Какой насморк?

– Обыкновенный. Насморк в этой игрушке заказывается? У Наполеона в день Бородина насморк был. И нос распухший, красный.

– Читай Толстого, пап, – Виталька и здесь был на высоте. – Насморк не в счет. Ну так и быть, буду иногда носом шмыгать.

– Идет, – сказал я. – А какое оружие?

– Любое, кроме массового поражения.

– О! И танки?

– И вертолеты.

– Тогда поле боя надо увеличить раз в двадцать, – прикинул я. – На этом тесно… Или в сорок?