– Понял, товарищ генерал. Но для контроля такой огромной территории моих ребят недостаточно.

– Возьмешь в подчинение группу Завьялова и технарей. Посвящать их в задание не надо, но сориентировать стоит. Докладывать обо всем будешь лично мне.

– А Валерий Васильевич в курсе?

Полковник Федотов Валерий Васильевич был непосредственным начальником Ратникова.

– В курсе, – сказал Приймак. – Но у него много других дел, поэтому работать будешь один.

– Слушаюсь, товарищ генерал. Разрешите идти?

– Иди. – Валерий Павлович сложил фотографии в папку, передал папку Ратникову. – Здесь все материалы по ВВЦ. Информацию по исчезновению девушек получишь у Малахова.

Терентий встал, щелкнул каблуками и вышел, не ощущая особого волнения по поводу нового задания. Происходящее на ВВЦ показалось ему не слишком значительным, но генерал Приймак никогда зря не направлял своих работников просто понаблюдать за объектом, и если он вдруг заинтересовался обстановкой на Всероссийском выставочном центре, это говорило о какой-то тенденции.

Разберемся, подумал Ратников, выходя из Управления. Хотя с чем ему придется столкнуться, он еще не представлял.

Илья развернул спальник, поправил надувную подушку и вылез из палатки.

Солнце зашло, и лесом овладели сумерки. Река притихла, лишь изредка шевеля волной осоку. На заводи проявилась кисея тумана. Костер у палатки стрельнул искрой, но Илья не оглянулся, глядя на реку. И вот из воды на берег вышла фея.

Прекрасное лицо с огромными, серо-зелеными, зовущими глазами…

Тонкий стан…

Длинные ноги…

Прилипший к бедрам и груди сарафан – купалась она только в платье, не признавая купальников…

Фея по имени Владислава. Желанная и единственная…

Он спустился с откоса, подхватил ее на руки и вынес к палатке, прижимая мокрое тело жены к себе, бережно опустил на траву. Она закинула ему руки на шею, прижалась мокрой щекой к щеке, и так они стояли некоторое время, дыша друг другом, чувствуя удивительное умиротворяющее и одновременно согревающее единение. Потом Владислава поцеловала его холодными после купания губами – нежно и трепетно, обещающе, стащила платье и быстро завернулась в махровое полотенце, подсела к костру, начала сушить волосы. Умолкший лес смотрел на юную женщину – ей исполнилось всего девятнадцать лет – с отеческой заботливостью, словно знал Владиславу давно, хотя по Брыкину бору Рязанщины она путешествовала впервые. Впрочем, Илья привык к этому феномену: куда бы ни попадала его жена, какие бы уголки ни посещала, всюду она была своей. Неизбалованное цивилизацией дитя природы, дитя земли, она жила по ее законам, относилась к ней с уважением и любовью и получала в ответ такую же любовь и признание.

Илья тоже считал себя сыном земли, человеком стихий, постигшим душу природы, но Владислава вписывалась в картину природы естественней и проще и сама буквально олицетворяла душу мира, живущего по божеским законам мудрого долготерпения.

По Мещерскому краю Рязанщины молодая пара – относительно молодая, в том смысле, что женаты они были еще меньше года, хотя самому Пашину исполнилось уже сорок лет – путешествовала уже вторую неделю. На турбазе «Мещера» под Спас-Клепиками Илья взял лодку, палатку и все необходимое для долгого похода, и они направились сначала вверх по течению Пры, чтобы дойти до Ялмы, посетить церковь Покрова на Пре и несколько дней провести в сосновом бору с корабельными, высокими и светящимися янтарной корой соснами. Затем вернулись на турбазу, сутки отсыпались в «нормальном» гостиничном номере и снова ушли по Пре, только теперь вниз, по направлению к Оке, в которую полусотней километров ниже и впадала лесная, насыщенная соками торфяников, извилистая речка Пра, воспетая еще Паустовским. Илья хотел, во-первых, показать Владиславе природу родного края: в Рязанской губернии родился отец и жила вся его родня. Во-вторых, побывать на курганах, где недавно начала работать этноархеологическая экспедиция Академии наук во главе с профессором Мухинским, которого Пашин хорошо знал. В-третьих, от родичей он совершенно случайно узнал, что в Брыкином бору тоже есть курган, о котором ходила в народе дурная слава: якобы в этом месте раз в год собираются на шабаш все злые силы, пропадают коровы и собаки и даже люди. Курган пробовали раскапывать, но уже на вторые сутки все археологи дружно заболели – кто гриппом, кто ветрянкой, и от затеи отказались. Естественно, столь необычные события не могли оставить равнодушным знаменитого путешественника и исследователя Пашина, не один раз обогнувшего Землю кругом и сделавшего немало открытий.

Восемнадцатого июня лодка с двумя гребцами (Владислава любила грести наравне с мужем) пристала к берегу небольшого островка, образованного старицей и новым руслом Пры всего в пяти верстах от древнего славянского городища, сохранившегося с первого века нашей эры. Два дня молодожены провели в компании археологов, раскапывающих городище, а потом снялись и поплыли к Брыкину бору, чтобы найти курган, о котором Илье рассказывал его дальний родич дед Ерема.

Двадцать первого июня они разбили лагерь на правом берегу Пры, недалеко от кордона Старый, выбрав место повыше и посуше, хотя сделать это было трудно. Здесь начиналось знаменитое Бабье болото, труднопроходимое даже зимой. Однако Илья хорошо знал эти места и не боялся мещерских болот, прекрасно разбираясь в их топологии.

Кроме болот, на территории заповедника располагалось множество небольших озер. Вода в них из-за близости торфяников имела своеобразный светло-коричневый цвет. Единственное озеро с совершенно прозрачной водой по природе своей было карстовым и называлось Свято-Лубяницким. Именно возле него и располагался «запретный» курган, известный своим недобрым отношением ко всему живому. А от того места, где поставили палатку Илья и Владислава, до кургана по прямой через лес и болото было всего три с небольшим километра. Пашин намеревался выйти к кургану «с тыла», со стороны болота, изучить подходы к нему, наметить шурфы и вернуться к реке. Основную же экспедицию по изучению заинтересовавшего его объекта Илья собирался организовать в середине июля, когда мещерские болота подсохнут, чтобы легче было перетаскивать необходимое снаряжение.

– Расскажи, почему лес называется Брыкиным бором, – попросила Владислава, завороженная язычками огня.

– В здешних краях прятался в девятнадцатом веке разбойничий атаман Брыкин, – с готовностью ответил Илья, подбросил в костер заранее нарубленных веток. – Грабил мужик проходившие по Оке пароходы, а скрывался в бору. Отсюда и название. Километрах в десяти ниже по течению Пры – если по прямой – стоит поселок с таким же названием. В нем находится центральная усадьба Окского биосферного заповедника. Я там останавливался несколько раз. Это вотчина помещицы Беклемишевой Елизаветы Федоровны, мои деды ей служили в давние времена. Хотя усадьба помещицы располагалась в Лакаше, есть такой поселочек в шести километрах от Брыкина бора, там теперь стоит известная лакашинская больница. Парк там очень красивый.

– Сам видел или рассказывали?

– Я гулял по этому парку. Помещица была женщиной современной и неглупой, даже оранжерею с экзотическими деревьями построила. А вообще она занималась развитием молочного животноводства. В те годы крестьянам жилось при ней вольготно. Пахотной земли у Беклемишевых было сравнительно немного, но поля хорошо удобрялись и давали немалые урожаи. Да и управляющие рассчитывались за работу в тот же день, так что крестьяне охотно работали на полях и в усадьбе. При ней же началось строительство стекольного завода, ставшего потом знаменитым своим зеркальным стеклом. Правда, проработал завод недолго, всего два года.

– Почему? Атаман этот напал, Брыкин?

– Нет, он раньше здесь промышлял. Закрыли завод конкуренты из Екатеринославля. Кстати, утверждают, что атаман Брыкин зарыл где-то на Пре лодку с золотом.