Как можно оценить, как можно понять боль человека, который внезапно теряет сына? Что такое боль? Объективна или субъективна боль? С одной стороны, то, что мы называем болью, всего лишь микроскопическое перемещение электронов по тоненьким нервам, меньшее, чем дает батарейка от фонарика. А с другой стороны, боль может быть настолько объективна, что заслоняет собой любой материальный предмет, она может быть более объективна, чем стол или окно. Она заслоняет солнце, она больше галактик и даже гибель целых народов может быть пустяком по сравнению с ней. Поэтому боль может показаться жестокой изнутри и совершенно нейтральной снаружи, например, с точки зрения создателя, если таковой существовал.

Шопенгауэр как-то заметил, что, чем выше организовано существо, чем оно совершеннее, тем сильнее оно ощущает боль. В том числе и чужую, – добавлю от себя. Поэтому бога никогда не было, ибо предельно совершенное существо было бы наделено громадной способностью ощущать чужую боль и просто не смогло бы разлить те океаны боли, в которых невесомыми стайками проплывают человеческие жизни.

А теперь попробуем противоположный тезис. Боль – это средство директивного и безальтернативного руководства поведением извне. Это обстоятельство прекрасно используют диктаторы, силовые структуры и всякая уголовная сволочь. Чем выше организовано существо, тем большую свободу воли оно имеет и, следовательно, тем большая сила боли нужна, чтобы принудить это существо к какому-либо поведению.

Поэтому свободная личность гораздо чувствительнее к боли, чем громкоорущий алкоголик, и знает гораздо больше оттенков боли. Но бог – это единственное существо, которое не нуждается в директивном управлении извне. Поэтому бог вообще не ощущает боли (ему не нужна боль даже в качестве сигнала о неблагополучии в организме, потому что такого неблагополучия не может случиться)

Бог может знать о ней, но ощущать ее не может. С его точки зрения боль – это весьма полезный электрический ток. Поэтому он и включает этот ток при первой же возможности. Но почему я думаю о боге? Причем здесь бог? Он наверняка ведь не приложил руку к тому, что случилось.

Мы ехали довольно долго, я философствовал, блуждая и блуждал, философствуя, стараясь отвлечь себя от единственной мысли, гвоздем вбитой в мозг. Кроме этого, я запоминал дорогу. Кто знает, может быть, еще прийдется возвращаться.

Я отсутствовал около семи дней. Дома ничего не изменилось, только стало больше порядка. Полы оказались вымыты, посуда стояла аккуратной стопкой, засыхавшие растения на подоконнике теперь зеленели.

– Как я веду хозяйство? – спросил Бецкой.

– Волшебно. Впервые встречаю мужчину с таким талантом.

– Честно говоря, здесь побывала женщина, и даже не одна, – сказал он. – Или вас это шокирует?

– Ничуть. Люди имеют действительно уникальную в нашем мире возможность дарить друг другу и себе самим неограниченное никакими естественными пределами и, к тому же бесплатное, счастье. Или хотя бы удовольствие. Но они обычно делают это в пошлой, извращенной, или скомканной форме – или не делают вообще.

– Совершенно с вами согласен. Чем больше женщин, тем лучше. Хотя естественный предел все же ограничивает… Да, я не хотел уходить, не дождавшись хозяина.

– Это очень любезно.

– Дело не в любезности. Но, для начала, как ваши дела?

– Отлично, – ответил я.

– Вас сильно били?

– А разве заметно?

– Заметно.

– Зато заработал полный карман денег. Любишь кататься, люби и силу трения.

Издержки производства.

– А как насчет второго кармана? – спросил он. – Не хотите ли наполнить и его? Причем без всякого мордобоя?

– Если это деловое предложение, то я слушаю.

– У меня есть заказ, – сказал Бецкой, – причем очень сложный заказ, почти безнадежный. Я должен уничтожить две небольших фабрики. Пока это лишь экспериментальные фабрики, но они уже мешают многим большим людям.

– Или большим негодяям? – уточнил я.

– Это одно и то же. В большинстве случаев.

– А какое производство?

– Да уж не детские велосипеды.

– Оружие? – предположил я.

– Оружие люди покупают, а не делают.

– Тогда наркотики?

– Нечто в этом роде.

– Не понимаю. Как может быть «нечто в этом роде»?

– Какое самое приятное ощущение вы знаете? – спросил он.

– Что-нибудь из области любви или секса?

– Нет. Самые приятные ощущения испытывает человек, умирающий от жажды, когда ему позволяют выпить стакан воды. Ничего лучше на земле нет и не будет.

Второе по силе приятное ощущение получает человек с некоторыми кожными болезнями, когда он расчесывает свои струпья. Особенно, если он расчесывает их после долгого перерыва. На третьем месте стоят традиционные наркотики. И лишь на четвертом его величество Секс. Так вот к чему я веду. Можно создать кожный наркотик. Человек сыплет порошок на кожу, ждет пару минут, а потом расчесывает присыпанное место. При этом он воет от восторга, воет как зверь, катается по полу и грызет ножки стульев от наслаждения. Что-то в таком роде. Подобную силу удовольствия не дает ни любовь, ни наркотик. Кстати, и любовь и наркотики воздействуют на одни и те же центры в мозгу.

– Вы медик?

– Заканчивал училище, как ни странно.

– Тогда появятся кожные наркоманы? – сказал я.

– Они все равно появятся. Они будут расчесывать себя до голого мяса. Их будут принудительно лечить, садить в тюрьмы и так далее. Но, если уничтожить фабрику сейчас, все это случится позже.

– Я только за. Но вы говорили о двух фабриках.

– Удивительно, – сказал Бецкой, – удивительно, что никто раньше не додумался до этого. Вы когда-нибудь брали в руки мухомор?

– Нет. Он ведь очень ядовит?

– Условно ядовит. Большинство мухоморов съедобны. А императорский мухомор считается вкуснейшим съедобным грибом на свете. Но он у нас не растет. В наших лесах растут обычные красные мухоморы.

– Они тоже съедобны?

– Они ядовиты, но не смертельно. Они дают чувство опьянения, которое на сто процентов совпадает с опьянением от водки. Вместо водки можно пить отвар из мухоморов. Не будет разницы.

– Тогда почему…

– Не знаю. Наверно, легче сходить в магазин, чем в лес. Но вполне можно наладить производство безалкогольной мухоморной водки. Такая водка может быть даже сухой: если жевать сухие мухоморы или даже мухоморную муку, то результат тот же самый. Можно даже пирожки печь из такой муки, если придумать технологию.

Но более того: в Сибири есть вариант нашего красного мухомора, который вместо опьянения дает сильное эйфорическое состояние. Точно также, как и наркотик. По виду этот мухомор совсем не отличается от нашего, обычного. Его можно завезти в наши края и выращивать как вешенку. Это будет в тысячу раз дешевле маковой соломки.

– Но вам нужно найти две фабрики, – сказал я. – Это двойная работа.

– Обе будут рядом. Они принадлежат одной и той же фирме, потому что оба изобретения сделал один и тот же человек. Он же и полностью разработал технологию.

– Тогда он гений.

– Да.

– А если он гений, то сделает еще и другие открытия, – предположил я. – Его нужно обезвредить.

– А вот это не мое дело, – сказал Бецкой. – Я делаю только то, за что мне платят. Но думаю, что его захотят не обезвредить, а перетянуть на свою сторону.

– Тогда сформулируйте вашу проблему. Как можно точнее.

– Найти фабрику. Хотя бы одну из них. С остальным я справлюсь. Я слышал, что экстрасенсы могут найти исчезнувшего человека, просто посмотрев на карту.

Сделайте что-то вроде этого.

– Но я не даю полной гарантии.

– Никто не дает полной гарантии, даже палач.

Я порылся в шкафу и нашел карту области. Конечно, как только речь зашла о мухоморах, я сразу вспомнил дом в лесу и изобильные грибочки вокруг него. Они не могли так распространиться сами. Значит кто-то возился с ними. Пусть даже фабрика была не там, но там была зацепка.