– Так что же ей мешает тогда развлекаться?

Женщина пожала худыми плечами:

– Дикая она. Сколько ее знаю, всегда такой была.

– Хм, «дикая»… Это как?

– Не знаю, как и объяснить-то… Ну вроде рачка: залезла в свою ракушку и сидит там, наружу не выманишь.

– Необщительная?

– Да не то…

– Неприветливая?

– Да бог с вами, совсем не то! Она и приветливая, и вежливая, не то что у моей Лиды: у ней хозяйка – вон там, три дома отсюда – такая халда! Только и умеет, что распоряжаться, и Лиду мою Лидкой зовет! Ишь, барыня! А сама-то ей в дочери годится! Лида уж не знает, что и делать – и тошно ей, и рада бы от них уйти, да деньги платют хорошие, а у ней мужа нет и сын пьяница… А Линочка совсем не такая, все норовит сама сделать и вежливая очень, меня Марией Сергеевной зовет… Я ей как-то говорю: да вы можете меня тетей Машей называть! А сама думаю: девочка сирота, ей ласка нужна… Я бы ее тоже на «ты» звала, как дочечку… Да куда там! Не приласкаешь ее! Как будто ледком подернулась душа… Так и зовет меня по имени-отчеству. И я ей выкаю. Дикая она.

«Как будто ледком подернулась душа», – отметил про себя Кис. Совсем в иных выражениях, но по сути то же самое сказал и Георгий… Надо будет разобраться, что за морозец приморозил это растение.

– Не знаете, у хозяйки никакой встречи на сегодня не было назначено? – спросил он.

– На сегодня – это на вчера, что ли? Как считать-то?

– На вчера, верно, на четверг.

– Про встречи я ничего не знаю, это вы у Гоши спросите, а вот дело у нее было одно назначено на четверг. По благотворительности дело. Постойте-ка, как же я могла забыть! Пропала у нее тут одна вещь, нету сумки!

– Какой сумки?

– Дня два тому она мне говорит: «Приготовьте мне, пожалуйста, сумку к четвергу, я вещи отобрала для благотворительности». Вот ее и нету, сумки этой.

– А что в сумке было?

– Вот тоже, уж если вы спрашиваете про странности, так странно: обычно вещи ей складываю я, Линочка мне доверяет. Отберу что постарее, что попроще, ну, конечно, сначала постираю, поглажу, прилично все! А тут она сама все отобрала. Уж как жалко мне было то платье, что Линочка отдать решила! Так оно ей идет, так ей в нем красиво! Я ей даже прямо так и сказала: «Извините меня, Линочка, да только что же вы такое платье бедным отдаете? Им, бедным-то, в таких платьях и ходить некуда! А уж вам-то как оно идет, к глазам вашим синим! Не отдавайте, жалко же!» Да и другие вещи тоже – хорошие все, дорогие.

– А что она вам ответила?

– Да что ответила? Засмущалась. Я, говорит, всегда что подешевле отдаю, неудобно как-то, надо же и хорошие вещи отдавать, раз благотворительность… Мечтательная она. И книжек много читает. Все идеи-то, они из книжек берутся. Из простой жизни таких идей нет.

Кис не смог удержать улыбку. Мария Сергеевна сердито посмотрела на него.

– Сами-то вы, господин хороший, тоже небось книжки читаете?

– Да где уж мне, Мария Сергевна, мне некогда, мне вот спать – и то по ночам не дают.

– Это верно, работа у вас такая незавидная… Вы не думайте, я не против книжек. Я и сама телевизор люблю смотреть, серии разные… Только ведь они навыдумывают там с три короба, а девушки молоденькие им верют… А потом, в жизни, – раз, и все по-другому! Вот и делают они глупости, молодые, потом сами же горько плачут…

– Платье какое было?

– Лиловое… С открытой спиной, длинное. Куда в нем бедные будут ходить?!

– Когда вы последний раз видели эту сумку?

– Да вчера же! Когда уходила, в шесть часов. Я перед самым уходом отнесла в гардеробную к хозяйке поглаженные вещи. Сумка еще была на месте.

– А сумка сама – какая она?

– Да это всего-навсего большой пластиковый пакет, из магазина какого-то. Что-то там было написано – не помню, не по-русски было. Вишневого цвета.

– А из ее ручных сумочек можете мне сказать, какой не хватает?

– Могу. Я их чищу иногда, кремом натираю…

Они спустились в прихожую, и Мария Сергеевна перебрала все сумки в шкафу.

– Темно-синей нет. С белой каемочкой.

– Кожаная?

– А как же! У хозяйки все кожаные, хорошие, дорогие.

Кис сделал пометки в своем блокноте. Вернувшись в спальню Алины, Кис указал на ящички туалетного столика:

– Где хозяйка обычно хранит свои документы?

– Я что, по-вашему, по ящикам лазию?

– Что вы, Мария Сергеевна, я вовсе так не думаю! – поспешил ее заверить Кис. – Я просто предположил, что вы иногда и внутри пыль протираете…

– А ведь верно, – удивилась она. – Протираю, редко, но протираю. Внутри-то не очень пылится… Вот в этом, – указала она на средний, – я там как-то паспорт ее видела.

Алексей покачал головой. Что бы там ни видела Мария, теперь там паспорта не было. Вчера Алина ездила записываться в библиотеку… Значит, брала с собой паспорт. На место не положила. Следовательно, ушла с ним?

– Скажите мне, Мария Сергеевна, вы, когда мусор из корзинки у хозяйки выбрасывали, не обратили внимания на какие-то особые конверты, записки, письма? Ничего не запомнилось?

– Да я не разглядываю, на что мне? Выбросила – и чисто, и все дела. Один раз только запомнила, потому что удивилась: уж больно мелко она его изорвала.

– «Его»?

– Письмо, так я думаю.

– Свое или чужое?

– Так я вам сказать не могу с точностью, а думаю, что чужое. И вроде не разобрать ничего, а все же будто почерк не Линочкин. Крупный какой-то. А Линочка пишет маленькими буковками, аккуратненькими…

– Давно это было?

– На Пасху. Я запомнила, потому что с праздником ее поздравляла, – на Пасху-то я не работала, выходной, но я ей яички принесла, сами разве ж покрасят! Куличик тоже… А она вроде грустная, даже сердитая какая-то. Я так и запомнила: рассердилась она на письмо, стало быть, вот и разорвала.

Странно, что секретарь ничего не сказал ему об этом письме. Не видел? Забыл?

– Мария Сергеевна, почту у вас кто вынимает?

– Гоша, кто же еще?

– Значит, он то письмо должен был видеть?

– Должен, а как же! Хотя… Бывает, что Линочка и сама ящик открывает. Тогда она дает Гошке почту зарегистрировать – у нас тут такой порядок заведен.

– Ну спасибо, Мария Сергеевна. Пока у меня вопросов больше нет.

– Да что уж там, спасибо говорить. Вы, главное, найдите ее поскорее, Линочку. А то как бы с ней не приключилось чего… Она сама-то такая неумеха! Вот, послушайте, взялась она готовить. Готовить она не умеет, книжки пооткроет, разложит и давай бегать от книжек к плите. Только посуду роняет… Я ей говорю: «Давайте помогу», – а она упрямится: «Нет, я сама должна научиться». Упорная она… В школах их разве чему научат? А родителей нет, сиротка. Вот ничего и не умеет! Только аккуратная очень. Постельку всегда сама заправит… Ну и вот, бывает, что испортит все, выбросит и сначала готовить начинает…

Голова Марго исчезла. Люк захлопнулся, повернулся ключ.

Все это было до такой степени неправдоподобно, что Аля даже не нашла слов, убедительных слов, чтобы объяснить Марго, что какой бы ни был у нее «гениальный» план, все это напрасно: денег таких у Али нет. Этот общий счет, на который Алекс каждый месяц переводил определенные суммы денег, был на самом деле предназначен для домашних нужд, для ее покупок, для подарков, благотворительности и мелких прихотей; там было, может быть, на данный момент тысяч десять, если считать на доллары, или меньше – но не больше. Счет, на котором были действительно крупные суммы и с которым проводились финансовые операции, существовал отдельно и на имя Алекса, и никакого доступа у Али к нему нет. Сколько там, она даже не знает, но полмиллиона долларов?! Бред. Таких денег у Алекса нет. Так что, как бы ни хотелось этого Марго, ничего у нее не выйдет.

Интересно, а что же это за «планчик», что она такое придумала? Аля пожала плечами и уселась на низкую постель, обняв колени. Какая разница, в конце концов.

«Который сейчас час, интересно? Полдвенадцатого, должно быть… Знает ли Алекс, что меня нет? Скорее он все еще сидит за своим столом, рассматривая на свет диапозитивы и делая записи на компьютере… Хорошо, что я письмо не оставила… А то бы Алекс мог увидеть письмо и подумать, что я от него ушла, вот так, ночью, тайком, не сказав ни слова…